Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух
Шрифт:
И совсем уже воспаряет над смыслом стихотворческий канон, наставляющий стихосложению не "по слуху", а "по науке". "По науке", которая предписывала так слагать стихи и так в них расставлять слова, чтобы каждое слово в точности знало свое место - как в стихах старых поэтов. Тут тебе вновь подсовывалось учебное пособие. Например, "Труд просодийный" Микони из Сан-Рикье (первая четверть IX века), может быть, один из первых стиховедческих словарей, открывших серию просодических пособий "Gradus Parnassum", которых было во множестве аж до XIX века. Замечу: Алкуин тоже не был чужд этой просодийной науке. "Ученый поэт" - вовсе не абсурд в эти учено-латинские времена. А "ученая темнота словаря" - тоже вполне естественная черта тогдашней жизни в слове. Обратите внимание: ученая темнота... Свет одного слова, поставленного рядом с другими словами, которые тоже - в отдельности - светлы, дают ученую темь, ученый сумрак, хотя и во имя просветляющегося смысла. Почти гейневская "лампада
Светоч тьмы?.. Алкуин, как мы скоро увидим, был совсем не лыком шит в этом лампадном "просвещении".
Намечается новый квазисинтез культуры монастырей и народной культуры, сопровождаемый дальнейшей варваризацией учительского канона ахенского и даже чисто монастырского образца. При таком обороте дела вовсе не удивляет вытеснение римско-античных реминисценций библеизмами, фольклорно-языческими клише из франко-германских преданий. Но тут же, рядом, в том же IX веке совсем уже таинственный "Вальтари", в котором древнегерманский героический сказ облекается в форму Вергилиевой "Энеиды". Словесно-поучающий монстр как культурный знак социально-политического безвременья: императорской власти не существует, авторитет папы если не эфемерен, то слаб до чрезвычайности. Град божий на земле как будто не состоялся. Не осуществился, понятное дело, и культурный идеал, должный соответствовать идеалу социально-политическому.
Христианство универсально, и потому церковь - носитель и проводник христианской идеи - объемлет, пронизывает, скрепляет все сферы жизни. Она хотела бы слиться с государством, забывая на время о своей исконной, укорененной в истории, связи с Римом. Вместе с тем и государство - речь здесь идет о франкской державе - хочет распорядиться церковью как в экономической, так равно и в религиозной ее прерогативах, имея перед собой умозрительный и, казалось, легко достижимый общественный идеал, предполагающий единство жизни в политике и жизни в религии. Государь призван, по слову Л. Карсавина, "на совершенное освобождение и вознесение святой вселенской церкви божией... ". Теократическая идея освящает это призвание. Государь - верный подданный папы, но и защитник и покровитель католической церкви. Именно защитник-покровитель. Причем возможность этого покровительства коренилась в экспансионистских устремлениях Карла Великого, при котором страна франков в VIII веке совпала с "градом божиим" - таким, каким можно было его помыслить в те времена. "Дар Константина" хорошо бы и вовсе не принимать во внимание. Теократический Град божий на земле франков, а стало быть, на земле вообще. Замечу: землею Карла была вся средняя Европа и вместе с нею подмандатные земли Астурии, Шотландии, области англосаксонского клира. Скажу еще о претензиях Карла на души христиан, живших на святой земле Харуна-аль-Рашида, предпочитавшего дружбу Карла "дружбе всех королей земли". Итак: очень большое, достаточно цельное государство, глава которого едва ли не с полным правом обеспечивает государственное благо и религиозное благо в пределах имперских границ, осуществляя в собственном законодательстве соборные каноны, но при этом санкционирует избрание папы. Алкуин наставляет Карла Великого, этого теократического монарха града божиего на земле, тождественного государству: "Помни всегда, царь мой, о боге, царе твоем, со страхом и любовью. На место его поставлен ты блюсти и царствовать над всеми членами его тела, и обязан ты отдать отчет в день Суда... Епископ же - на втором месте, только на месте Христа. Поэтому тщательно старайтесь установить над народом божьим закон божий, который сообщен тебе богом твоим, наместник коего ты".
Конечно, две власти - светская и духовная - разделены. У первой в деснице - "меч смерти", зато у второй на устах - "ключ жизни". Священник посредствует меж богом и людьми и подчинен папе. Но и духовная, и светская власти все-таки у императора, ибо "меч власти торжествующей блистает в его деснице, труба католической проповеди звучит из уст его".
Чаемый идеал Града - менее всего в подчинении церкви государству; дело в другом: мирское и духовное, как тело и душа, живут "нераздельно, но неслиянно". Государство служит целям религии, зато духовная власть безусловно жизнеустрояющий орган государства. Вот почему церковные соборы государственно-политичны, а на "placita generalia" рассмотрение дел церкви вполне привычно.
Таков идеал - государственно-религиозный идеал, в жизни, конечно же, не осуществленный, как и подобает всякому уважающему себя идеалу. Академия Карла при Ахенском дворе, казалось, соответствовала замыслу. Центральным моментом каролингской учености был учительский канон Алкуина, двойственный по своей религиозно-мирской сути и потому равно тяготевший к свободному почти гуманистическому (cum grano salis, конечно) общению в ходе римско-филологических ученых игр в рамках ахенских словопрений под ангельско-сладостное пение Карловых дочек, сопровождаемое арфой, - с одной стороны; а с другой - к вышколенной программе жесткого, упорядоченного научения, германски грубого, но и книжно-добросовестного, христиански "вежественного". "Золотые зерна истины", выуженные из текстов язычников, но вправленные в практичную мешковину средневековых тривиума и квадривиума.
Алкуинов канон (in statu nascendi) уже был чреват возможностью распада: на светское умствование и на монастырскую ученость. Но синтез, хотя и иллюзорный, все же состоялся - в VIII веке и по преимуществу в учительском каноне Алкуина, этого учителя per se. Это был светско-духовный канон.
Всего век спустя, когда миновал апогей каролингской культуры, ученое время Карла Великого с Алкуиновой учебной программой стало в некотором роде образом культуры, и потому объемно и точно схватывающим его суть. Выпишем несколько мест из "Деяний Карла Великого" Ноткера Заики (IX-X век).
1. "...Когда Карл стал единовластным правителем в западных странах мира, а занятия науками почти повсюду были забыты и потому люди охладели к почитанию истинного божества, случилось так, что к берегам Галлии прибыли из Ирландии вместе с британскими купцами два скотта - люди несравненной осведомленности в светских науках и священных Писаниях. И хоть они и не выставляли напоказ никакого продажного товара, все же имели обыкновение зазывать толпу, стекавшуюся для покупок: "Кто жаждет мудрости, подходи к нам и получай ее - у нас ее можно купить!" Но, говорили они, продают они ее только потому, что видят, насколько охотнее народ приобретает то, что продается, нежели то, что предлагается даром. Таким образом, они намеревались или вызвать людей на покупку мудрости, как и всякого товара, или, как подтвердилось в дальнейшем, поразить и изумить их подобным объявлением. Словом, они кричали так до тех пор, пока удивленные или принявшие их за безумцев люди не довели до слуха короля Карла, который всегда любил мудрость и стремился к ней. Он тотчас потребовал их к себе и спросил, верно ли молва донесла до него, будто они возят с собой мудрость? "Да, - отвечали они, - мы владеем ею и готовы поделиться с теми, кто именем Бога будет достойно просить об этом". Когда же он стал выведывать у них, что они за нее запросят, они сказали: "Только удобное помещение, восприимчивые души и то, без чего нельзя обойтись в странствии, - пищу и одежду". Услыхав это, он очень обрадовался...".
Так, рассказывает предание, началась ученость во франкской державе при Карле Великом. Великое дело началось со случая: купите привозную мудрость, почти даром, но все-таки купите. Но где взять "восприимчивые души?" А это уже дело учебы - их надо готовить, лелеять, пестовать; повивать методически и по порядку. Урочные будни, начавшиеся как бы случайно. И тут уже личное навстречь учительскому - радение залог всех успехов. Уметь вылепить себя в качестве ученика. Уметь учить. Учить учить...
2. Послушайте теперь, как Карл Великий распекает за нерадение высокородных сынков - лодырей: "Вы, высокородные, вы, сынки знатных, вы, избалованные красавчики! Полагаясь на свое происхождение и состояние, вы пренебрегли моим повелением и своей доброй славой и с равнодушием отнеслись к образованию, предаваясь утехам, играм, лености и всяческим пустякам". После этого вступления он, вознеся к небу державную свою голову и непобедимую десницу, поразил их своей обычной клятвой: "Клянусь царем небесным, я ни во что не ставлю ваше знатное происхождение и смазливые лица - пусть восторгаются вами другие, но знайте одно: если вы немедленно не искупите прежней вашей беспечности неутомимым прилежанием, никогда никакой милости не дождаться вам от Карла". А дети бедных, напротив, проявили достойное прилежание. Учебное дело, не знающее имущественных преград. Только при таком подходе градобожеский идеал возможен. Школа по изготовлению восприимчивых к слову мудрости душ; для всех и каждого - школа под августейшим присмотром франкского государя.
3. А результат?
– Высочайшее умение-чувство: чувство слова, даже если смысл этого слова был не до конца ведом тому, кто все равно умел его почувствовать. Еще одна история из "Деяний...".
"В церкви ученейшего Карла никто не знал заранее, что именно ему придется читать, никто не мог отметить конца отрывка воском или хотя бы сделать какую-нибудь отметинку ногтем, но каждый старался выучить все, что надлежало читать, так что, когда бы его неожиданно ни заставили читать, он исполнял это безукоризненно. Король сам указывал того, кто должен читать, пальцем или протянутым жезлом, или же посылая кого-либо из сидящих подле него к сидящим поодаль; а конец чтения отмечал покашливанием. К нему все так внимательно прислушивались, что, подавал ли он знак в конце предложения, или в середине отрывка или даже фразы, никто из следующих чтецов не осмеливался начать выше или ниже, каким бы бессмысленным ни казались ему конец или начало. И так получилось, что при его дворе все были отменными чтецами, даже если они и не понимали того, что читали. Никакой посторонний и никакой даже известный ему человек, не умей он читать и петь, не осмеливался вступить в его хор".
– Голос на голос. Слово на слуху: разымаемое на слоги и звуки. Ради смысла, конечно. Но сладкозвучие иноголосого канона или хора и есть "инструментальный" венец этой исключительно вербальной выучки. Венец, ибо сладкий звук, ладное церковное песнопение - земной отзвук музыки сфер... Не есть ли это подлинный, запредельный смысл всей этой учебы в области литер? Смысл и то, что ради этого смысла, сошлись. Едва ли не отождествились... Опыт личный и опыт универсальный. Навстречу. Сошлись? Разминулись?..