Исповедь королевы
Шрифт:
Потом чей-то голос крикнул:
— Королева! Королева — на балкон!
Этот крик был подхвачен. Теперь он перешел в оглушительный рев.
— Нет! Ты не должна… — сказал король.
Аксель был рядом. Он сделал шаг по направлению ко мне, но я взглядом приказала ему держаться подальше. Он не должен обнаруживать нашу любовь перед всеми этими людьми. Это могло только создать дополнительные проблемы.
Я сделала шаг по направлению к балкону. Моя дочь начала плакать. Я сказала ей:
— Все хорошо, дорогая! Не бойся, моя маленькая Мусселина! Эти люди всего лишь хотят
Аксель вложил в мою руку руку моей дочери и, подняв моего сына, передал его мне на руки.
— Нет! — воскликнула я.
Но он подтолкнул меня к балкону. Он верил, что люди не причинят вреда детям.
Когда я появилась там, воцарилась тишина. Потом они закричали:
— Не надо детей! Отошлите детей обратно!
Тогда я почувствовала уверенность в том, что они собираются убить меня. Я повернулась и передала дофина мадам де Турзель. Дочь попыталась уцепиться за мой халат, но я оттолкнула ее назад.
Потом я вышла на балкон одна. В ушах у меня что-то жужжало, но, возможно, это был шепот, раздававшийся подо мной. Казалось, у меня ушло несколько минут на то, чтобы сделать этот один-единственный короткий шаг. Словно бы само время остановилось, и весь мир ждал, когда я пересеку порог между жизнью и смертью.
Я была одинока и беззащитна перед этими людьми, которые пришли в Версаль, чтобы убить меня. Я сложила руки поверх своего бело-золотого полосатого халата, в который я поспешно закуталась, когда меня подняли с кровати. Мои волосы рассыпались по плечам. Я услышала, как чей-то голос крикнул:
— Ну, вот и она, эта австрийка! Стреляйте в нее!
Я наклонила голову, словно приветствуя их. Вокруг по-прежнему стояла тишина.
Я не знаю, что произошло за эти секунды. Знаю только, что французы — действительно самый эмоциональный народ на свете. Они любят и ненавидят с большим неистовством, чем остальные. Все их чувства чрезвычайно сильны, возможно, потому, что они чрезвычайно скоротечны.
Мое явное бесстрашие, может быть, моя исключительная женственность, мое холодное безразличие к смерти на короткое время тронули их.
Кто-то крикнул: «Да здравствует королева!» И другие подхватили этот крик. Я взглянула вниз, на море лиц, на этих людей с дурной репутацией, с их ножами и дубинками, с их жестокими лицами. И я не боялась их.
Я поклонилась еще раз и вернулась обратно в комнату. Там меня встретили смущенным молчанием, которое продолжалось несколько секунд. Потом король обнял меня со слезами на глазах, а дети, вцепившись в мою юбку, плакали вместе с ним.
Но это была всего лишь короткая передышка. Толпа снова закричала:
— В Париж! Короля — в Париж!
Король сказал, что этот вопрос нужно обсудить с Национальной Ассамблеей. Ее членов нужно пригласить приехать во дворец.
Но люди снаружи становились все более настойчивыми.
— В Париж! Короля — в Париж! — скандировали они.
Сен-При был мрачен. Аксель — тоже.
— Они ворвутся во дворец! Совершенно ясно, мсье де Лафайетт, что у вас недостаточно сил, чтобы сдержать их! — сказал он.
Лафайетт не мог отрицать этого.
— Я должен предотвратить кровопролитие! Я мирно поеду в Париж! — сказал
Он повернулся ко мне и поспешно произнес:
— Мы должны быть вместе… Мы все!
Потом он вышел на балкон и сказал:
— Друзья мои! Я поеду в Париж вместе с женой и детьми. Я доверяю то, чем дорожу больше всего, любви моих добрых и верных подданных.
Послышались радостные крики. Их путешествие закончилось успешно. Их миссия была выполнена.
Лафайетт вошел в комнату с балкона.
— Мадам, вы должны обдумать это! — сказал он серьезно.
— Я уже обдумала. Я знаю, что эти люди ненавидят меня. Я знаю, что они намереваются убить меня. Но если такова моя судьба, я должна принять ее. Мое место — рядом с моим мужем.
Был час пополудни, когда мы покинули Версаль. Прошедший накануне дождь уступил место солнечному свету, и стоял чудесный осенний день. Но хорошая погода не могла улучшить наше настроение.
В карете, в которой ехали мы с королем, находились также наши дети, мадам де Турзель, граф и графиня Прованские и Элизабет.
Я никогда не забуду эту поездку. Хотя мне предстояло испытать еще большие унижения, пережить еще большие трагедии, она стоит особняком в моей памяти. Запах этих людей, их злобные лица рядом с нашим экипажем, кровожадные взгляды, которые они бросали в мою сторону! Это долгое, медленное путешествие заняло шесть часов. Я чувствовала в воздухе запах крови. Кто-то из этих дикарей убил гвардейцев, и теперь они несли на пиках их головы впереди нас. Полагаю, это было мрачное предупреждение о том, что они собирались сделать с нами. Они даже заставили парикмахера сделать прически на этих головах. Этот несчастный человек был вынужден делать это под угрозой смерти, испытывая отвращение и тошноту.
Верхом на пушке ехали пьяные женщины, выкрикивавшие друг другу непристойности. Мое имя часто упоминалось. Но я испытывала к ним слишком сильное отвращение, чтобы заботиться о том, что они говорили обо мне. Некоторые женщины, наполовину обнаженные, потому что они не позаботились о том, чтобы сменить юбки, шли под руку с солдатами. Они разграбили королевские амбары, и экипажи были нагружены мешками с мукой, которые бдительно охраняли солдаты. Базарные торговки приплясывали вокруг нашей кареты и кричали: «Нам больше не нужен хлеб! Мы везем с собой в Париж пекаря, жену пекаря и его мальчишку!»
Мой маленький сын хмыкнул:
— Я так голоден, мама! Твой Chou d’Amour не завтракал, не обедал…
Я утешала его, как только могла.
Наконец мы приехали в Париж. Мэр Байи приветствовал нас при свете факелов.
— Какой это замечательный день! Наконец-то парижане могут видеть в своем городе его величество со своей семьей! — сказал он.
— Надеюсь, что мое пребывание в Париже принесет мир, гармонию и подчинение законам! — гордо ответил Луи.
Как бы мы ни были измучены, все же нам пришлось ехать в ратушу. Там мы сели на трон, на котором до нас сидели короли и королевы Франции. Король попросил Байи передать людям, что он всегда испытывает удовольствие и доверие, оказываясь среди обитателей своего доброго города Парижа.