Исповедь королевы
Шрифт:
Она сказала, что была удивлена, когда мы появились там, и очень растрогана, когда запели песню «О Ришар, о мой король», а вслед за ней — «Peut on affliger се gu’on aime» [131] ?
— Но все же ты была не совсем довольна? — спросила я.
— Хотя многие приветствовали ваши величества, — сказала она мне, — но были и такие, которые поступили по-другому. В ложе, которая находилась рядом с той, которую занимали мы с племянницей, был один человек, который упрекал нас за то, что мы кричали «Да здравствует король!». Он сказал, что американские женщины стали бы
131
«Разве можно огорчать того, кого любишь?» (фр.)
Я рассмеялась.
— Ну разве это было не чудесно? Они так полны энтузиазма! Они любят нас и хотят, чтобы мы знали об этом. Мы видели так много врагов, что совсем забыли о друзьях.
Но она не была так благодушно настроена, как я. Моя милая Кампан, она всегда была настолько мудрее меня!
Происшедшее вызвало в Париже ужас. Памфлетисты, опасаясь, что многие другие также могут пожелать продемонстрировать нам свою дружбу, лихорадочно печатали свои листки. Марат и Демулен писали о том вечере так, словно это была какая-то непристойная оргия. Они заявляли, будто бы все мы топтали ногами трехцветный флаг. Не пришло ли время перерезать горло этой австрийке?
В столице все сильнее ощущалась нехватка хлеба. Невозможно было достать муки. «Они запасают нашу народную муку у себя в Версале!» — этот крик эхом отдавался на парижских улицах.
Впереди была зима — холодная и голодная. Ведь уже наступил октябрь.
Стояло послеполуденное время пятого октября. День был пасмурный, небо было покрыто облаками. Прерываясь время от времени, шел ливень. Я решила уехать в Трианон. Возможно, я немного порисую там. Может быть, меня навестит Аксель. Если бы нам удалось хотя бы немного побыть вместе, я нашла бы в себе мужество жить дальше. Я уже поняла, что тот банкет вовсе не был чудесным поворотом в ходе событий, как я заставляла себя верить. Я знала, что бунты продолжались и с каждым днем становились все более неистовыми. Не было конца ужасным рассказам о зверствах. Мы были в меньшей безопасности, чем неделю назад, и с каждым часом опасность, угрожавшая нам, увеличивалась.
Почему Луи не уезжал в Метц? Наверняка он понимал, что это было бы благоразумно. По временам я была уверена, что он согласен на это, но он все время колебался.
Поэтому я решила поехать в Трианон. Возможно, в перерыве между ливнями я пойду прогуляться к хутору, выпью стакан парного молока от моих коров или посижу в Храме Любви и помечтаю об Акселе.
О, Малый Трианон! Даже в тот серый день он был прекрасен. Я сидела в бело-золотой комнате и смотрела на свои сады. Возможно, у меня было предчувствие, что я больше никогда не увижу их.
Я ходила по дому и прикасалась к резной позолоченной обшивке из деревянных панелей. Я зашла в свою спальню. Она была целиком
Как много воспоминаний о прошлом… и о настоящем!
В тот день я страстно желала услышать голос Акселя — более, чем когда-либо прежде, говорила я себе. Мне хотелось видеть, как он идет к дому через сад. Но он не пришел.
Дождь прекратился. Я взяла свой альбом для эскизов. Вышла и направилась к гроту. Я сидела там, но не рисовала, а размышляла. Я смотрела на изменившиеся листья в саду. Цветов осталось совсем мало. Зима была уже близко. Как все это было прекрасно! Эти мягкие холмики, пруд, храм Купидона, луга, очаровательные маленькие домики моего хутора… моей собственной маленькой деревни, которая выглядела столь естественно, но в действительности была в высшей степени искусственна…
Как я любила все это!
Мне не нужно было спешить. Я буду здесь до тех пор, пока не станет почти совсем темно. Возможно, я останусь здесь на ночь. Я могу послать за своими детьми. Как приятно было бы не ночевать во дворце и представить себе, что Версаль находится на расстоянии многих миль от меня!
Я услышала звуки шагов. Мое сердце подпрыгнуло в предвкушении. Может быть, это Аксель, который приехал в надежде найти меня здесь? Эта мысль отогнала прочь мои болезненные размышления, и на некоторое время я снова стала легкомысленной, как та молодая женщина, которая когда-то устраивала на этих лужайках воскресные балы и доила украшенных лентами коров в чаши из севрского фарфора.
Но передо мной предстал не Аксель, а паж из дворца. Его волосы были растрепаны, он был разгорячен и задыхался. Вне всякого сомнения, он почувствовал облегчение, увидев меня.
— Мадам, мадам! У меня с собой записка для вас от графа де Сен-При! — воскликнул он.
Граф был одним из министров, постоянно живущим в Версале.
— Вы спешили… — начала было я, но он бесцеремонно прервал меня. — Мсье де Сен-При сказал, что это дело чрезвычайно срочное. Ваше величество должны немедленно вернуться во дворец!
Я раскрыла записку и прочла:
«Немедленно возвращайтесь во дворец. На Версаль идет толпа».
Я почувствовала, что меня охватил ужас. Я поднялась и подобрала свою шляпу.
— Я немедленно вернусь обратно через лес! — сказала я.
— Мсье де Сен-При приказал мне привезти для вас карету, мадам. Кое-кто из этой толпы, возможно, уже в Версале. Опасность очень велика.
— Тогда проводите меня к карете! — сказала я.
В молчании я поехала обратно во дворец.
Как только я прибыла туда, король тоже вернулся. Он был забрызган грязью после охоты, но спокоен, как всегда.
Граф де Сен-При ждал с нетерпением. Он сказал:
— У нас мало времени. Сюда идут женщины из Парижа. Они уже в предместье Версаля.
Вошел капитан гвардейцев и, отдав честь королю, спросил, какие будут приказания.
— Приказания?! Относительно этой толпы женщин? Вы, должно быть, шутите! — воскликнул Луи.
Сен-При сказал:
— Сир, это необычные женщины. Среди них могут быть мужчины, переодетые женщинами. Они идут, вооруженные ножами и дубинами. Они настроены угрожающе.