Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Вспомнив об этой встрече, Яков Иванович невольно про себя назвал Доброва чудаком.
Из коридора снова загрохотал его голос: «Замундштучить — и пойдет. Да не только пойдет, а и запляшет!»
Зеркальная дверь отползла в сторону, и в проеме появился ослепленный лучами солнца широкоплечий, стройный Добров.
— Иван Кузьмич, здравствуй! — приветствовал его Яков Иванович.
Добров вначале смутился, не разглядев, кто его окликает, и, прикрываясь от яркого солнца ладонью, подошел почти вплотную.
— Железнов? Здорово! Ты откуда? — И, зажав в своих здоровенных лапах протянутую Железновым руку, не дожидаясь ответа, забасил: — Знаешь, Железнов, после нашей последней встречи чувствую себя перед тобой виноватым... Характер у меня проклятый. Из-за него когда-нибудь сломаю себе голову...
— Ну, чего вспоминать!.. — попытался прервать неприятный разговор Яков Иванович, но Добров продолжал:
— А я не забывал. Сразу же, как ты тогда отъехал, я хотел было, понимаешь, тебя догнать...
Железнов досадливо поморщился:
— Ради встречи давай не будем вспоминать!
— Давай не будем! — Добров хлопнул его по плечу и, кивнув головой в сторону вышедших в коридор Нины Николаевны и Юры, спросил шепотом: — Твои?
— Мои. Жена и сын, — слезая с полки, ответил Яков Иванович. Доставая сапоги, он наклонился, поседевшие волосы упали на лоб, обнажив рубец немного выше правого уха. Добров это заметил. «Боевой товарищ», — подумал он.
— Ты все там, в Бресте, по демаркации границы?
— И да и нет. А вернее сказать — пока не знаю. Собираются назначить меня в штаб округа, в оперативный отдел, а я хочу в строй, — признался Железнов.
— Ага!.. — хлопнув себя по коленям, Добров неожиданно загоготал. — В строй, говоришь!.. А в эту контору не хочешь?.. Правильно делаешь!
Яков Иванович помолчал немного. Его покоробило неуместное сравнение штаба с конторой.
— Если здраво рассудить, то меня и это устраивает. Конечно, больше тянет работать с людьми...
— А здесь, с бумагами, тихо... Скомандуешь им: «В сейф — арш!» — и они моментально там. И спокойно. Чепе не сделают... А люди, они ведь беспокойные, на замок их не закроешь!.. — Добров усмехнулся. — Хотя в большой конторе и спокойно, но я туда ни за какие коврижки не пойду! То ли дело в войсках: на твоих глазах люди растут, мужают, овладевают кавалерийской ездой, ловкостью обращения с клинком. Повел людей в атаку, — Добров покрутил над головой кистью руки, словно держал в ней клинок, — и понеслась за тобой лава. В этом лихом порыве чувствуешь силу... Как бы это сказать?.. силу своего влияния... свою волю, чувствуешь молодость людей, их удалую лихость и сам становишься таким же молодым, лихим и сильным. Кра-со-та!
— Красота-то красота... — Железнов помялся. — Но ты, Иван Кузьмич, зря так обидно говоришь о штабе. Это у тебя, дружище... Только ты уж не сердись на меня, я говорю по-товарищески, от души...
— А ты без реверансов, я не барышня, — перебил Добров, — рубай прямо с плеча!..
— Это у тебя, — Железнов чуть было не сказал «от некультурности», но удержался, — от незнания штабной работы...
— Ее работы, а службы, — поправил Добров.
— Я тоже хочу в строй. И даже очень хочу... А вот Алексашин мне определил другую судьбу: «Вас, товарищ Железнов, — говорит он, — обучили для того, чтобы вы работали над большими оперативными вопросами...»
— Ах, этот Алексашин! — Добров покрутил пальцами свой ус. — Многим он линию испортил!.. Вот вчера получил приказ сдать коней, моего Коршуна!.. Да скорее я помру, чем его отдам!..
Оба закурили и вышли из купе. Железнов остановился у открытого окна. Добров выпустил в окно густую струю папиросного дыма.
— Ну, хорошо, — продолжал он, — я сам знаю, что сейчас век моторов и тому подобное... Ну и формируй, пожалуйста, новые мотодивизии, назначай туда молодежь... — словом, тех, кто на коня сесть боится. Но не трогай нас, конармейцев, не лишай нас любимого дела! — Он круто повернулся к Железнову: — Так нет, сунули в эту мехпехоту да еще говорят: «Радуйся, это тебе честь оказана!..»
— А ведь это действительно честь, Иван Кузьмич, — мягко возразил Железнов. — Ты же знаешь, что у этих войск большое будущее...
— Я не против механизированных войск, — перебил его Добров, — но против расформирования прославленных в гражданской войне кавалерийских дивизий. Считаю, что это ляпсус Генштаба, и меня в этом переубедить невозможно.
— А знаешь, Иван Кузьмич, мне кажется, тебе новая служба понравится!..
В серых глазах Доброва показались огоньки, и он отрицательно покачал головой:
— Эх ты, генштабист! Не понимаешь души старого кавалериста!.. Ты в конном строю в атаку ходил? Через хребты гор переваливал? По степям и лесам за бандитами гонялся? Вместе с конем голод и холод делил?..
— Ну что ты налетел на меня? — добродушно запротестовал Железнов, подняв обе руки кверху. — Сдаюсь! Сдаюсь во избежание напрасного кровопролития...
— Ну это у меня сорвалось! — виновато улыбнулся Добров. — Уж очень твои рассуждения похожи на рассуждения Алексашина да теперешнего моего комдива и им присных. Но я не отступлю: либо пусть назначают в конницу, либо увольняют!..
— Это уж ты зря! — холодно заметил Яков Иванович. — Рано в отставку собрался, старина! На границе фашисты... — Яков Иванович оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не слышит, тихо спросил: — Ты веришь их клятвам? — Добров покачал головой. — Следовательно... — Железнов хотел что-то еще добавить, но Добров его уже не слушал. Он высунулся по пояс из окна, подставил лицо прохладному встречному ветру.
За окном замелькали сосновые кроны знакомых минских лесов.
— Подъезжаем, Железнов! — крикнул Добров.
По коридору шла посвежевшая после умывания Нина Николаевна.
— Знакомься, Иван Кузьмич, — моя жена, — представил Железнов.
— Мы уже виделись, — Добров четко, по-военному повернулся к Нине Николаевне, звякнул шпорами и слегка наклонил голову: — Добров, Иван Кузьмич.
— Садитесь с нами завтракать, — пригласила Нина Николаевна.
— Завтракать поздно! Сейчас Минск. — Войдя в купе, Добров протянул руку Юре, который с восхищением уставился на его орден Красного Знамени.