Исследования истерии
Шрифт:
Обычно это сказывается лишь на психическом состоянии человека, вызывая у него дисфорию и то, что Фрейд именует приступами тревоги. Но при наличии нескольких условий, благоприятствующих развитию заболевания, может появиться и соматический симптом, за счет которого производится разрядка: таким симптомом может стать тошнота, если при мысли о собственной моральной нечистоплотности человека с души воротит; если же угрызения совести вызывают ларингоспазмы, может появиться нервный кашель, каким страдала Анна О., описанная в первой истории болезни [80] .
80
В «Кинестезии» Маха[17] я обнаружил один пассаж, который стоит привести целиком: «В ходе описанных опытов (связанных с изучением состояния головокружения) неоднократно отмечалось, что чувство тошно ты возникало преимущественно в тех случаях, когда трудно было привести двигательные ощущения в соответствие со зрительными впечатлениями.
Нормальной, адекватной реакцией на возбуждение, вызванное появлением одинаково ярких, но несовместимых представлений, являются словоизлияния. Доведенная до нелепости, потребность излить душу приобретает комические черты в повести о брадобрее Мидаса[15], который, будучи не в силах хранить тайну, выкрикнул заветное слово в заросли камыша; но эта же потребность лежит в основе величественного древнего обряда католической тайной исповеди. Признание облегчает душу и снимает напряжение, даже если исповедь не обращена к священнику и не завершается отпущением грехов. Когда дать выход возбуждению таким образом невозможно, оно порой преобразуется путем конверсии в соматический симптом, так же как возбуждение, вызванное травматическим аффектом, поэтому мы можем вслед за Фрейдом назвать все истерические симптомы такого происхождения ретенционными истерическими феноменами[18].
Приведенное описание психического механизма возникновения истерических феноменов может показаться слишком схематичным и упрощенным. В действительности, для того чтобы у здорового человека, не имеющего предрасположенности к невропатии, возник настоящий истерический симптом, который с виду никак не связан с психическим состоянием и может показаться сугубо соматическим, почти всегда должно наличествовать разом несколько условий, благоприятствующих развитию этого процесса.
Пожалуй, на примере нижеописанного случая из практики можно показать, насколько сложен подобный процесс. Двенадцатилетний сын очень нервного мужчины, страдавший в прежние годы ночным недержанием, однажды занемог, вернувшись из школы. Он жаловался на головную боль и на то, что ему трудно глотать. Домашний врач подумал, что всему виной обычная ангина. Но прошло несколько дней, а мальчику так и не стало лучше. Он отказывался от еды, а когда принимал пищу по принуждению, его рвало. Он устало и безучастно бродил по дому, то и дело порываясь прилечь на кровать из–за сильного физического истощения. Когда я осмотрел его спустя пять недель, он сразу показался мне пугливым, замкнутым ребенком, и я ни минуты не сомневался в том, что болезнь его имеет психическое происхождение. Отвечая на настойчивые расспросы, он сказал, что занемог от того, что отец сделал ему строгий выговор, но это ничем не примечательное происшествие никак не могло послужить причиной болезни. По его словам, в школе с ним в тот день тоже ничего не стряслось. Я пообещал выпытать у него правду позже под гипнозом. Но обошлось и без этого. Стоило его матери, женщине умной и энергичной, хорошенько на него надавить, как он разрыдался и все рассказал. Оказывается, возвращаясь в тот день из школы, он зашел в общественную уборную, где какой–то мужчина подставил ему свой пенис и потребовал взять его в рот. Перепуганный мальчик убежал. Ничего другого с ним в тот день не происходило. Но именно после этого он занемог. Во всем сознавшись, он быстро пошел на поправку. Для того чтобы у ребенка возникли симптомы анорексии, боль в горле при сглатывании и рвотные позывы, понадобилось воздействие нескольких факторов: к их числу относились врожденная нервозность, испуг, влияние сексуальных домогательств в самом грубом их проявлении на ранимую детскую душу и чувство отвращения, которое явилось ключевым фактором расстройства. Болезнь приобрела затяжной характер из–за того, что мальчик умолчал об этом происшествии и поэтому не смог естественным путем избыть возбуждение.
Для того чтобы у доселе здорового человека возник истерический симптом, всегда необходимо воздействие нескольких факторов; истерический симптом, по выражению Фрейда, всегда «сверхдетерминирован»[19].
Сверхдетерминирование происходит и в том случае, если один и тот же аффект неоднократно возникает по разным причинам. Сам больной и его близкие полагают, что истерический симптом возник из–за недавнего происшествия, между тем как подобное происшествие зачастую лишь служит непосредственным поводом для проявления симптома, который еще до того почти полностью развился вследствие иных травм.
Впервые истерический припадок, за которым последовала череда подобных припадков, случился у одной юной девушки [81] в тот момент, когда в темноте ей на плечи прыгнула кошка. Казалось бы, всему виной был обычный испуг. Но расспросив пациентку подробнее, врач выяснил, что на диво хорошенькая семнадцатилетняя девушка по нерадивости тех, кто должен был за ней присматривать, не раз становилась в последнее время жертвой более или менее грубых домогательств, от которых сама испытывала сексуальное возбуждение (т. е. у нее развилась предрасположенность).
81
Сведениями об этом случае я обязан господину ассистенту д–ру Паулю Карплюсу[20]. – Прим. автора.
82
Causa efficiens (лат.) – побудительная причина.
Конверсии возбуждения, обусловленной неоднократным появлением одного и того же аффекта, не всегда должна предшествовать длинная череда событий, которые подталкивают к этому извне; зачастую бывает достаточно постоянно вспоминать об аффекте сразу после травмы, когда чувства еще не успели потускнеть. Для конверсии достаточно и воспоминаний об аффекте, если сам аффект был очень сильным, как бывает при травматической истерии в узком смысле слова.
Например, человек, выживший после крушения поезда, на протяжении нескольких суток во сне и наяву вспоминает ужасные сцены катастрофы, всякий раз испытывая такой же страх, какой охватил его тогда. И это продолжается до тех пор, пока по истечении инкубационного периода, который Шарко называет периодом «психической выработки», возбуждение не преобразовывается путем конверсии в соматический симптом. (Правда, тут действует еще один фактор, о котором мы поговорим чуть позже.)
Впрочем, аффективное представление, как правило, издерживается сразу же после его появления и мало–помалу лишается аффекта под воздействием всех тех факторов, о которых мы упоминали в «Предуведомлении». Возбуждение, которое оно вызывает, с каждым разом становится все слабее, воспоминание о нем уже не может способствовать развитию соматического симптома, ненормальный проторенный рефлекс пропадает, и таким образом, в полной мере восстанавливается status quo ante [83] .
83
Status quo ante (лат.) – прежнее состояние.
Для того чтобы издержать аффективное представление, необходимо наладить соответствующие ассоциативные связи, размышлять о нем и вносить в него поправки с учетом иных представлений. Если же аффективное представление изъято из «ассоциативного обращения», издержать его невозможно, и в этом случае величина связанного с ним аффекта остается неизменной. Высвобождая в момент очередного своего появления суммарное возбуждение, обусловленное первоначальным аффектом, оно позволяет продолжить начатое в исходных обстоятельствах проторение ненормального рефлекса или сохранить и упрочить ненормальный рефлекс в том виде, в каком он тогда возник. В этих условиях истерическая конверсия может происходить постоянно.
В ходе наблюдений мы изучили два способа изъятия аффективного представления из ассоциации.
Первый способ, именуемый «защитой», подразумевает произвольное подавление неприятных представлений, способных отравить человеку жизнь или поколебать чувство собственного достоинства. В статье под заголовком «Защитные неврозы», опубликованной в десятом номере «Неврологического вестника» за 1894 год, и в представленных здесь историях болезни Фрейд описал этот процесс, несомненно, имеющий большое значение для развития болезни.
Пожалуй, поначалу трудно понять, каким образом некое представление может произвольно вытесняться из сознания; впрочем, о том, каким образом мы можем сосредоточить внимание на определенном представлении, мы знаем не больше, хотя нам доподлинно известно, что человек на это способен.
Поскольку человек перестает обдумывать представления, от которых отвернулось сознание, издержать их не удается, так что величина связанного с ними аффекта остается неизменной.
Кроме того, мы установили, что представления иного рода невозможно издержать за счет обдумывания не потому, что человек не хочет о них вспоминать, а оттого, что он просто не может о них вспомнить, поскольку впервые они возникли на фоне гипнотического или гипноидного состояния и были наделены аффектом, который начисто забывается в тот момент, когда человек бодрствует. В свете теории истерии гипноидное состояние представляется весьма существенным феноменом и поэтому заслуживает более подробного обсуждения [84] .
84
Упоминая здесь и в дальнейшем о представлениях, влияющих на человека, оставаясь бессознательными, мы за редким исключением (каковое составляет, например, галлюцинация, связанная с образом огромной змеи, вызывавшая контрактуру у Анны О.) ведем речь не об отдельных представлениях, а о комплексах взаимосвязанных представлений, к которым относятся воспоминания о событиях и собственных мыслях. Отдельные представления, составляющие в совокупности этот комплекс, время от времени осознаются. Лишь будучи составной частью определенных комплексов, эти представления исторгаются из сознания. – Прим. автора.