Исследования истерии
Шрифт:
Единожды погрузившись в гипноидное состояние, человек начинает погружаться в него всякий раз, когда попадает в подобную обстановку, в результате чего два естественных душевных состояния, бодрствование и сон, дополняются третьим гипноидным состоянием, что наблюдается и в том случае, если человека часто погружают в искусственный сон под гипнозом.
Способен ли человек самопроизвольно погружаться в гипноидное состояние не только под воздействием аффекта, но и вследствие врожденной склонности к самогипнозу, я не знаю, но полагаю, что это вполне возможно. Ведь способности больных и здоровых людей в этом отношении столь различны и некоторые из них с такой легкостью поддаются искусственному гипнозу, что само собой напрашивается предположение о том, что последние способны погружаться в гипноз и самопроизвольно. Быть может, погруженность в мечты и не может обернуться самогипнозом, если у человека нет к нему предрасположенности. Так что, я вовсе не намерен утверждать, что механизм возникновения гипноидного состояния, изученный на примере Анны О., действует у всех истериков.
Я веду речь о гипноидных состояниях, а не о самом гипнозе, поскольку разграничить
87
Sens, strict, (лат., сокр.) – в буквальном смысле.
Называя «гипноидными» столь различные с виду состояния, которые приравниваются к самогипнозу на основании сходства их наиболее существенных признаков, мы можем выявить их внутреннее подобие и обобщить соображения, изложенные Мебиусом в статье, выдержки из которой были приведены выше.
Впрочем, это определение относится прежде всего к самогипнозу, который способствует развитию истерических симптомов, поскольку благоприятствует конверсии, не позволяет издержать конвертированные представления, вызывая амнезию, и подготавливает почву для расщепления психики.
Коль скоро определенный соматический симптом обусловлен представлением и возникает всякий раз, когда появляется соответствующее представление, умные пациенты, способные на интроспекцию, надо полагать, должны были бы обратить внимание на эту взаимосвязь, зная по опыту, что стоит им лишь вспомнить о каком–то происшествии, как тотчас возникает этот соматический симптом. Разумеется, глубинная связь между причиной и следствием остается для них непостижимой; однако же любой человек знает, какие представления заставляют его плакать, смеяться или краснеть, даже если не имеет понятия о нервном механизме возникновения этих идеогенных феноменов. Иной раз больные действительно обращают внимание на подобные совпадения и отдают себе отчет в том, что такая связь существует; например, по словам одной женщины, слабый истерический припадок (сопровождаемый тремором и учащенным сердебиением) случился с ней впервые из–за сильного душевного волнения, и с тех пор тремор возникает у нее всякий раз, когда какое–то событие напоминает ей о тех переживаниях. Но так происходит далеко не со всеми истерическими симптомами. Чаще всего даже рассудительные пациенты не замечают, что тот или иной феномен возникает вслед за представлением, и принимают его за самостоятельный соматический симптом. Если бы все обстояло иначе, психическую теорию истерии создали бы уже давным–давно.
Возможно, интересующие нас симптомы изначально являются идеогенными, но многократные рецидивы, по выражению Ромберга[21], «навязывают» их телу, и отныне они зависят уже не от психического процесса, а от изменений, которым подверглась за это время нервная система; таким образом, они обретают самостоятельность и становятся настоящи ми соматическими симптомами. Я не стал бы с порога отметать это предположение, хотя, на мой взгляд, результаты наших наблюдений позволяют обновить теорию истерии именно потому, что свидетельствуют о том, что, по меньшей мере, очень часто это предположение не соответствует действительности. Мы убедились в том, что всевозможные истерические симптомы, не пропадавшие годами, «исчезали раз и навсегда, когда удавалось со всей ясностью воскресить в памяти побудительное событие, вызывая тем самым и сопровождавший его аффект, и когда пациент по мере возможности подробно описывал это событие и выражал аффект словами». В пользу этого утверждения свидетельствуют некоторые эпизоды из приведенных здесь историй болезни. «Перефразируя изречение cessante causa cessat effectus, мы вполне можем сделать из этих наблюдений вывод о том, что побудительное происшествие (т. е. воспоминание о нем) каким–то образом продолжает оказывать воздействие еще в течение многих лет, но не косвенно, не посредством промежуточных звеньев причинно–следственной цепочки, а непосредственно, как возбудитель болезни, подобно душевной боли, воспоминание о которой в состоянии бодрствующего сознания еще долго вызывает слезы: истерики страдают по большей части от воспоминаний».
Но если воспоминание о травме и впрямь напоминает чужеродное тело, которое после проникновения вовнутрь еще долго остается действующим фактором, хотя сам больной не осознает и не замечает это воспоминание в момент его появления, то следует признать факт существования бессознательных представлений и их влияния на состояние человека. Впрочем, в ходе анализа истерических феноменов мы не смогли обнаружить разрозненные бессознательные представления и убедились в правоте известных и заслуживающих всяческих похвал французских исследователей, которые доказали, что крупные комплексы представлений и сложные психические процессы, имеющие большие последствия, остаются у многих больных совершенно бессознательными, хотя и соседствуют с сознательной психической деятельностью; кроме того мы убедились в том, что у больных происходит
Сознательными мы называем те представления, о которых знаем. Человек обладает удивительной способностью, именуемой самосознанием; каждый из нас может созерцать и разглядывать со стороны представления, возникающие и чередой проходящие перед его внутренним взором. И хотя так происходит не всегда, поскольку жизнь редко дает нам повод для самосозерцания, способностью этой обладают все люди, ибо каждый человек время от времени говорит: я подумал о том–то. Представления, которые мы обнаруживаем у себя при созерцании или могли бы обнаружить, если бы потрудились обратить на них внимание, мы называем сознательными. В каждый текущий момент таких представлений набирается совсем немного; стало быть, иные текущие представления, возникавшие в этот момент, являются бессознательными.
Пожалуй, сейчас едва ли нужно доказывать, что текущие и вместе с тем бессознательные или подсознательные представления существуют. Все мы сталкиваемся с этим явлением в повседневной жизни. Скажем, когда я забываю навестить своего пациента, на душе у меня становится неспокойно. По опыту я знаю, что подобное ощущение возникает у меня обычно в тот момент, когда я понимаю, что позабыл о каком–то важном деле. Я тщетно напрягаю память и никак не могу понять, откуда взялось беспокойство, и лишь спустя несколько часов внезапно вспоминаю, что должен был навестить пациента. Но все это время меня одолевает беспокойство. Стало быть, мысль о том, что я должен посетить пациента, остается в силе, иначе говоря, имеется в наличии, но не в сознании. Предположим, что некий занятой человек испытал поутру раздражение. Днем он с головой ушел в работу; целиком поглощенный этими мыслями, он не вспоминает о досадном происшествии. Но, принимая решения, он руководствуется этим чувством и отвечает отказом на просьбы и предложения, на которые в иных обстоятельствах ответил бы согласием. Стало быть, воспоминание остается в силе и никуда не исчезает. То, что мы называем настроением или расположением духа, по большей части зависит от представлений, которые влияют на нас, оставаясь ниже порога сознания. Более того, подсознательные представления влияют даже на образ жизни и поведение в целом. Мы ежедневно убеждаемся в том, что при маразме, вызванном, например, развитием паралича на начальной стадии, оковы, которые прежде удерживали человека от многих поступков, слабеют и спадают. Паралитик начинает говорить непристойности в присутствии дам, но когда к нему ненадолго возвращается рассудок, он старается держать себя в руках, хотя не может сознательно вспомнить о своих поступках. Он остерегается их «инстинктивно» и «машинально», стало быть, от грубых выходок его удерживают представления, возникающие в тот момент, когда он чувствует побуждение к подобным действиям, представления, которые тормозят этот импульс, оставаясь ниже порога сознания. Занимаясь любой интуитивной деятельностью, человек всегда руководствуется представлениями, которые по большей части являются подсознательными. Осознаются лишь наиболее заметные и яркие представления, между тем как многие представления, не менее насущные, но более неприметные, остаются бессознательными.
Пытаясь опровергнуть предположение о существовании и влиянии бессознательных представлений, критики чаще всего просто придираются к словам. Спору нет, термин «представление» по определению относится к сознательному мышлению, и поэтому словосочетание «бессознательное представление» противоречит логике. Однако содержание и форма психического процесса, лежащего в основе представления, в отличие от его количественных параметров, остаются неизменными вне зависимости от того, смогло ли представление преодолеть порог сознания или осталось ниже порога сознания. Достаточно было бы выдумать новый термин, скажем «субстрат представлений», чтобы устранить противоречие и избежать подобных упреков.
Предположение о том, что бессознательные представления лежат в основе патологических феноменов, кажется, тоже не должно вызывать принципиальных возражений. Но стоит продвинуться чуть дальше, как натыкаешься на другие препятствия. Когда бессознательные представления становятся яркими, они ео ipso [88] проникают в сознание, поскольку, лишь будучи недостаточно яркими, они могут оставаться бессознательными. Но мыслимо ли то, что представление, достаточно яркое для того, чтобы спровоцировать двигательный акт, может быть вместе с тем недостаточно ярким для того, чтобы проникнуть в сознание. Я уже высказывал предположение, которое, возможно, не стоит отметать с порога. Степень яркости наших представлений, а значит, и их способность проникать в сознание, зависит от характера связанного с ними аффекта, от того, какое чувство они вызывают: чувство удовольствия или неудовольствия. Если при появлении представления тотчас резко меняется физическое состояние, значит, вызванное им возбуждение, которое в иных обстоятельствах распространилось бы по всему мозгу, направляется по определенным нервным путям; именно потому, что представление это влияет на физическое состояние, поскольку вследствие конверсии обусловленное им психическое раздражение было преобразовано в раздражение соматическое, оно и утрачивает яркость, благодаря которой могло бы выделиться на фоне общего потока представлений; оно попросту теряется среди других представлений.
88
Ео ipso (лат.) – тем самым.