Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Хруцкий Эдуард Анатольевич

– Утром на работу, вечером домой.

В дверь позвонили. Один короткий, два длинных.

– Это Слава, – сказала Лякина.

– Нет, это ко мне. – Наумов поднялся и, провожаемый недоуменным взглядом хозяйки, вышел в прихожую.

Приехали двое оперативников.

– Значит, так, Евгения Степановна, вы позвоните на работу и скажете, что больны.

– Зачем?

– Так надо. С вами останутся два наших сотрудника, они не дадут вам скучать, ожидая Славу. К телефону подходите. Если позвонит Коробков, попросите его

приехать.

Наумов вышел со старшим наряда Петей Груниным на кухню.

– Петя, есть предположение, что Коробков очень опасен. Подозревается в убийстве, возможно, вооружен, кроме того, он боксер, мастер спорта.

Петя Грунин – чемпион «Динамо» по дзюдо, – плотный, немного флегматичный, спокойно смотрел на Наумова.

– Ты что молчишь?

– Товарищ майор, так и мы же не из балетного училища.

Наумов посмотрел на второго оперативника, плечи которого не умещались в узеньком коридорчике, и понял, что они действительно не из балетного училища. Но вместе с тем и гражданин Коробков, судя по рассказам, тоже парень не промах. Имея за спиной некоторый опыт работы, который складывался не только из одних побед, Наумов весьма тщательно относился к заключительной стадии операции.

Задержание всегда риск. Невозможно предугадать, как в такую минуту поведет себя человек. Реакция профессионала просчитывается, а тот, кто совершил преступление впервые или по неосторожности…

Олег прекрасно помнил случай, когда он совсем еще молодым оперативником поехал задерживать человека, совершившего наезд и скрывшегося.

Кажется, каких неожиданностей можно было ожидать? Лаврушин Алексей Сергеевич, тридцати пяти лет, инженер, ранее не только не судимый, но даже не знавший, где находится милиция, сбил около поселка Купавна человека и скрылся.

Вот начало истории. Окончание ее он не только наблюдал, но и участвовал в нем, и разворачивалось оно весьма трагически.

Они поехали на машине. Он и два милиционера. Лаврушин жил в собственном доме. Ухоженном, с хорошим палисадником.

Едва Наумов открыл калитку, как из окна ударило охотничье ружье.

Картечь с визгом пропела над головой.

Впоследствии выяснилось, что Лаврушин все эти дни пил. И из спокойного, тихого человека превратился в одурманенного алкоголем зверя.

Пришлось вызывать подкрепление и штурмовать дом по всем правилам. Так что Наумов никогда не обольщался видимой легкостью задержания.

То, что за эти два часа он узнал о Коробкове, характеризовало того не с лучшей стороны. А возможность применения им оружия была вполне реальной.

Поэтому Олег еще раз осмотрел квартиру. Не очень-то удобно была она спланирована. В маленькой прихожей у Коробкова явно возникало преимущество, потому что здесь его мог бы брать всего один оперативник.

– Петя, – сказал Олег Грунину, – я, конечно, понимаю, что вы профессионалы, но Коробков вооружен.

– Мы не дадим ему возможности

достать оружие.

– Дай-то бог.

– А вы, Олег Сергеевич, поутру в религию ударились?

– Да я бы куда хочешь ударился, лишь бы этого «ответственного работника» взять чисто.

– Возьмем.

– Олег Сергеевич, – вышел в прихожую Леня Сытин, – может быть, и мне остаться?

– Ты уж езжай, Леня, – засмеялся Петя Грунин, – мы с вашим гангстером сдюжим.

– Добро, – сказал Наумов, – поехали.

Он пожал оперативникам руки, мысленно пожелав им удачи еще раз.

«Ничего, ребята опытные, крепкие», – успокоил он себя. Вместе с Сытиным они вышли на площадку. За их спиной тихо закрылась дверь.

Щенок спал на заднем сиденье. Он лежал, разметав в разные стороны лапки.

– Спит. Олег Сергеевич, – улыбнулся шофер, – всю колбасу слопал и спит. Смотрите, какой у него животик круглый стал.

Наумов посмотрел и усмехнулся, слишком уж смешным был этот маленький белый комочек.

Машина тронулась, щенок упал на бок, проснулся и недовольно тявкнул.

– Молчи, дурачок, – Леня Сытин погладил его, – теперь у тебя все в порядке.

– Леня, я тебя высажу у конторы, срочно объявляй машину Коробкова в розыск, а я нового квартиранта на постой устрою.

Они высадили Леню у управления на улице Белинского, а сами поехали в Козихинский к Наумову.

– Я за молоком схожу и потом поднимусь, – сказал шофер.

Щенок постоял на пороге, принюхался и вошел в коридор, он повернул мордочку и посмотрел на Наумова, словно говоря: что стоишь, заходи. Потом, смешно переваливаясь, зашагал в глубь квартиры.

Наумов зашел в ванную, снял пиджак и рубашку, обтерся по пояс холодной водой, потом, неся пиджак и кобуру в руках, пошел в комнату.

В этой квартире он жил всю жизнь. Отец Наумова после фронта пошел служить в милицию и погиб в пятидесятом, за два дня до рождения Олега.

Мать, учительница, после смерти мужа сильно болела и умерла, когда Олегу было уже за тридцать. Он так и не женился. Слишком много времени отнимала служба и болезни матери.

В коридоре звякнул звонок. Вошел шофер с двумя пакетами молока. Он критически оглядел квартиру, словно попал сюда впервые, а не пил здесь чай, два дня назад вернувшись из Мытищ. И так же, как всегда, повторил знакомую фразу:

– Жениться вам надо, с такой квартирой, да в таком районе, знаете какую жену найти можно.

– Какую, Леша? – поинтересовался Наумов, переодевая рубашку.

– Самостоятельную.

Это была у Леши высшая оценка для женщины. Он не делил их по внешности и уму, а во главу угла ставил трудолюбие и домовитость.

– Так самостоятельная за меня не пойдет.

– Вы скажете тоже, образование, звание, оклад, квартира…

– Все, поехали. – Наумов надел пиджак. – А ты сторожи, – сказал он судорожно хлебавшему молоко щенку.