Истины нет. Том 2

Ефимкин Максим

– Виконт, – спокойно произнес архиепископ, – умерьте пыл. Пусть договорит.

– Я не ведал, что свитки зачарованы, – угасшим голосом закончил Конфлан, склонив голову.

Кровь тягучими капельками сбегала к кончику носа и нехотя срывалась на пол.

– Я тщательно проверил их, едва отыскав в королевском скриптории.

– Отыскал в скрипториях? Учти, это была твоя последняя ложь, – без малейшего раздражения проговорил Женуа.

Юстициарий уже чувствовал прикосновение холодного лезвия к шее. Хотя нет. Его казнят не мечом. Его повесят, как обычного бродягу. Вот Этруско, может быть, обезглавят, но точно не его.

– Однажды ко мне явился незнакомец, – залепетал он. – Лицо его было скрыто капюшоном, но он сказал, что пришел от Ворона, что он его правое крыло. Он проник в самое сердце дворца незамеченным и предложил сделку. Он обещал достать

доказательства того, что у короля есть бастард, и указать место, где он скрывается. От меня лишь требовалось найти того, кто согласится представить его ко дворцу после смерти королевской семьи.

– А взамен? – мрачно спросил Марк.

– Я не знаю. Но они угрожали, – юстициарий молящим взглядом обвел окруживших его людей. – Я согласился, иначе они убили бы меня. И всех, кто в родстве со мной. Мое древо бы зачахло. Я…

Марк наотмашь влепил Конфлану оплеуху:

– Врешь! Ты наверняка думал лишь о том, что в тени этого несчастного ребенка станешь править сам.

– Но в нем течет кровь короля, – просипел юстициарий.

– Это уже не важно, – заговорил архиепископ, поднимаясь. – По краю громадной пустыни текла небольшая речушка. Она была хила и слаба, и с каждым днем земля отбирала все больше сил у нее. Но от ветров, что пролетали над ней, она ведала, что на другом краю лежит ее сестра, полноводная и могучая. И тогда речушка спросила у ветра, не знает ли он способа перебраться через пустыню, чтобы она могла соединиться с сестрой, но ветер ответил: «Нет. Пустыня велика, и жаркое солнце иссушит тебя еще в начале пути». Тогда из высокой травы показался черный змей. Он сказал: «Позволь мне отравить тебя. Ты станешь черной и тяжелой. Станешь мертвой водой. Мертвую воду не тронет ни солнце, ни земля. Так и доберешься до другого края пустыни». Но речушка ответила: «Уж если умереть, то пусть я умру в белом солнечном свете». И потекла она через пустыню, и испарило ее солнце. Превратилась она в облако, и ветер перенес его через пески. И пролилось облако на другом конце дождем, и речушка слилась с сестрой. А ты, несчастный, позволил себя отравить. Поддался на уговоры своего змея… Я принял решение.

Бенегер взял со стола подсвечник с тройкой толстых свечей и направился к свиткам. Десятки глаз наблюдали, как в желтом пламени корчатся свернутые трубками грамоты. Все семь.

– Повторяю: все, что произошло, именем Господа, остается в этом зале, – железным голосом проговорил архиепископ. – Простите, дети мои – граф Этруско, юстициарий Конфлан и несчастный неизвестный юноша. Если хотите исповедоваться, я послушаю вас.

Приговор прозвучал, и никто не стал его оспаривать, даже приговоренные. Лишь дрожали от плача плечи у двоих: граф гордо смотрел на происходящее, не вымолвив за все время ни слова.

– Пусть будет так, – сокрушенно покачал головой архиепископ.

Несколько пар крепких рук, не церемонясь, подтащили всю троицу к архиепископу и поставили на колени.

– Дети мои, я отпускаю все ваши грехи и сохраню вашу Стезю в Высокое Царство. Наша вера милостива. Пусть теплый свет и Небесная благодать озарят ваш путь. Пусть души ваши, незапятнанные и не тронутые демонами, пройдут через Высокие врата.

Архиепископ положил ладонь на лоб юноши. Тот большими удивленными глазами посмотрел на Бенегера и тут же упал бездыханным. По залу пронесся удивленный вздох. Еще два прикосновения, и казнь была завершена.

* * * *

Подавленные и ошеломленные, люди разбрелись по своим местам: все происходило слишком быстро и ужасно. Архиепископ стал во главе стола.

– Помолимся за эти несчастные заблудшие души, замутненные Нечистым, – произнес Женуа и склонил голову, складывая переплетенные пальцы на груди.

Каждый повторил это действие. Несколько минут слышен был лишь едва уловимый шепот. Затем святой отец продолжил:

– То, с чем мы сегодня столкнулись, нарушает наши представления. Оно ставит под угрозу не только государство, но и общий уклад жизни. Впервые за все время слуга мертвых своим телом ступил в наш спокойный Мир. И не просто ступил, а появился в столь ответственный момент, когда решается судьба всей страны. Это ли не знамение, что сейчас, как никогда, нужно забыть все дрязги и сплотиться? Все сейчас видели мертвеня, как он есть? Нет? Но зато каждый увидел, на что способен всего лишь один мертвень в своей стихии, пусть и один из сильнейших, в его истинном обличии. И я сейчас говорю: мне было видение – они придут снова! И начнут приходить чаще, и

тогда, как никогда прежде, понадобится единый кулак, способный раздавить выползающую нежить. И ежели допустить панику, неустройство и дрязги, то весь наш Мир падет. Все наши верования, могилы предков, дети, будущее – все будет пожрано черным пеплом иль пламенем войны, когда иноземцы решат, что сейчас мы слабы и беспомощны. Церковь не может смотреть на это отстраненно, но и указывать, как поступить, не может. Я, от лица духовенства церкви Прощающего Грехи, как архиепископ могу лишь напутствовать, образумить и освятить то здравое решение, которое сейчас будет достигнуто. Созыв просто обязан завершить начатое. И да поможет нам в этом Бог. На том я беру на себя ответственность и право предложить кандидатуру, которую одобрит церковь.

Архиепископ кашлянул и закончил:

– Герцог Марк Кент Клиффорд Ирпийский, Марк Матерый.

Созыв замер. Кто-то уперся взглядом в стол прямо перед собой, кто-то нервно шевелил желваками. Оставшиеся без хозяев пажи, советники, духовные наставники беспомощно оглядывались по сторонам. Это было самое долгое молчание. Его нарушил герцог Крон Лауциз:

– Марк Ирпийский, никогда ты мне не нравился. Ты это знаешь.

Марк криво и натянуто улыбнулся.

– Но идти против церкви – да чего уж там, почти все мои союзники мертвы. Ежели все произошедшее не было бы настолько невероятным, я бы решил, что это ты все затеял. Но обвинять архиепископа в сговоре – язык не повернется. Даже оставшись в одиночестве, я бы бросил тебе вызов и не подчинился. Но сейчас не могу так поступить. Все это настолько чудовищно! Мы сегодня лишились стольких королевских вассалов и ставленников, что единственный возможный выход – собраться с силой. Стать единой вязанкой, дабы нас не переломали по одиночке. И я открыто поддерживаю Марка Ирпийского. Ради Алии. Ради могил моих предков.

Лауциз поднял руку. Никто не проголосовал против.

Потрясенные, а потому молчаливые, высокородцы по одному покидали помещение и собирались на большой дворцовой площади. «Серебряные пики», не шелохнувшись, стояли, как и за два часа до этого. Похоже, они даже не сменились. Звонкий протяжный звук горнов пронесся над городом, оцепленная площадь забурлила, народ ожидал главного – объявления результатов Созыва. Новый король Алии выходил последним. В какой-то момент он оказался совсем близко от архиепископа, и тот произнес:

– Никто даже не удосужился решить, что говорить толпе. Но не волнуйся, король, и доверь слова мне. Тебе же говорили, что все пройдет гладко.

Марк вздрогнул и отстранился, словно от чумного.

– Кто ты? – прохрипел он.

Но архиепископ ничего не ответил, галантно пропустил вперед герцога и, улыбаясь странной улыбкой, подмигнул Призраку. Тот вдруг сделался белым, как мел, и герцог испугался вместе с ним. Его взгляд задал тот же самый вопрос, но только теперь своему помощнику. Призрак сглотнул подступивший к горлу ком и сипнул:

– Аббук.

6.

Арлазар выбрался из-под поваленного дерева. Могучая сосна, простоявшая не одну сотню лет, с легкостью была выдрана с корнем бушующей стихией и едва не погребла под собой зверовщика. С неба все еще стелился пепел, смешанный со снегом. Часть его испарялась еще в воздухе, а часть обращала землю в грязную кашу. Леса больше не было, как и городка. Одинокие уцелевшие стволы деревьев торчали обломками старческих зубов, истекая тугими смоляными слезами. Арлазар удрученно огляделся, боясь увидеть рядом с собой мертвого ученика и коня, но их нигде не было. Насколько хватало глаз, вокруг тянулась мертвая черная пустыня, вывернутая наизнанку, будто великан перекопал свой огород перед посадкой картофеля. Воздух был наполнен незнакомыми запахами иных Миров, а небо пульсировало изумрудным светом. Яркая и частая пульсация постепенно замедлялась и становилась все тусклее, и никаких признаков выживших. Да что там выживших, никаких признаков того, что на этом месте некогда был городок, окруженный густым лесом. Все, что осталось – черное вспаханное плато с огромным блюдцем слюды в центре. Лучи ошалевшего солнца, отражаясь от этого пятна, усиливались многократно и слепили, и потому, когда из желтого круга с синими пятнами вынырнула большая тень, Арлазар вздрогнул. Но тень фыркнула, и зверовщик выдохнул. «Как же ты уцелел?» – просквозила мысль. Бездыханный Ратибор мешком висел в седле, судорожно обхватив шею коня руками. Скрюченные пальцы впились в гриву. Его бледное лицо щекой прижималось к шелковой шерсти животного.