Истины нет. Том 2

Ефимкин Максим

Призрак усмехнулся и, наклонившись к самому уху Марка, что гневно вскочил и таращился на графиню, прошептал:

– Самое время. Соглашайтесь.

– Что? – Марк резко обернулся, красный от гнева.

– Не будьте дураком, – змеей шептал Призрак, почти не разжимая зубов, – соглашайтесь, я вас прикрою в случае чего, но, будьте покойны, до вас очередь не дойдет.

– Ты предлагаешь…

– Небеса, спрячьте гордыню подальше, – Призрак зло оскалился. – Вы же здравомыслящий человек. Делайте, что я говорю. Эта разваливающаяся шутиха, сама того не подозревая, распалила тот костер, что заготовил Его Высокопреосвященство, и тем самым сыграла нам на руку. Соглашайтесь.

Марк колебался

еще пол-удара сердца и, переборов страх и неуверенность, решительно подавшись вперед, оперся руками о стол и прокричал:

– Стойте! Я согласен!

В этот самый момент на него снизошли уверенность и спокойствие. Перед глазами мелькнула легкая дымка и быстро растворилась в трепещущем видении. Но герцог успел разглядеть, как над его головой чьи-то руки поднимают широкое золотое кольцо, как и в тот раз много лет назад на охоте, когда он в прыгающем перед глазами флере увидел таранящего кусты секача за мгновение до его появления. Плечи сами собой расправились, грудь выпятилась, подбородок поднялся, и такие убеждение и вера потянулись от него, что в один момент смолкли все.

– Я согласен, но при условии, что каждый находящийся в этой комнате поклянется на том же кругу, что все произошедшее здесь останется здесь. Нет ничего дороже сохранности, целостности и порядка, а потому я согласен. Хотя моя родословная и мои предки ничуть не менее достойны уважения, нежели герцога Лауциза.

– Только наследников у тебя нет, – кольнул Марка герцог.

– За этим дело не станет, ежели преграда будет только в этом, – Марк усмехнулся, – графиня Андабар, например, легко согласится обручиться со мной.

Графиня вздрогнула и покраснела.

– Что за вздор?! – только и смогла воскликнуть она неожиданно подрагивающим голосом.

Прокатился смешок, разряжающий обстановку. Призрак улыбнулся: «Теперь она точно проголосует за герцога. Молодец, Марк Ирпийский». Но это понял не только Призрак. Тонкие губы Крона Лауциза презрительно скривились.

– Я бы согласился, если бы дело касалось кого-то из нас, – заговорил граф Этруско загадочным и вкрадчивым тоном. – Но позвольте мне высказаться, пока не начнутся предъявления грамот, бумаг и бряцанье титулами да орденами.

– Ежели претенденты, что идут по очередности, не против, – сказал Конфлан.

Этруско выждал и, увидев лишь позволительные жесты, продолжил.

4.

– Спасибо. Всем вам известно, кто я такой. Да – я хлыщ, щеголь, бабник и мот. Я вычурно одеваюсь, и многие за глаза называют меня павлином. Что ж – пускай. Но никто не может отнять у меня моих заслуг перед страной и преданности ей. Да, я не ходил с вами в походы. Я не начинал фланговые атаки вместе с Марком Ирпийским и не рубил врага вот этой рукой с холеными изнеженными пальцами! – Этруско злорадно ухмыльнулся, потирая жесткие мозоли, оставшиеся от постоянного упражнения на мечах. – Но разве уважаемый Конфлан не просил меня многократно о различных услугах для двора? Разве не я выполнял их с рвением и бескорыстно?

– Да уж, – буркнул лорд Шилох, – бескорыстно.

– Лорд, будьте добры, – сделал замечание юстициарий. – Простите, Этруско, продолжайте.

– Можно как угодно к этому относиться, – не обратив внимания на реплику, продолжал как ни в чем ни бывало Этруско, – но я всегда был привержен традициям и чтил их. Ведь что такое традиции? Это звенья цепи, которые можно назвать наследием. Они возникли в далекие времена и уже тогда стали важнейшей частью человеческой жизни. Нашей с вами жизни. Смысл, обычаи, таинства, мировидение сохраняются и передаются от поколения к поколению лишь благодаря тому, что есть люди, которые

изо всех сил стараются ради этого. Кто-то скажет, что это прошлое, но это наше прошлое. Оно унаследовано нами от наших дедов и отцов. Передано нам с молоком матерей. И нам надлежит исполнять их, чтобы обеспечить духовную связь с душами наших предков. Уверен, что и сейчас они смотрят на нас. Да, традицию можно прервать, как уже неоднократно мы и поступали, и что мы получили взамен? Толпища еретиков? Наводненные злыми духами и волколаками леса? И что же сейчас? Мы хотим вернуть часть тех древних традиций, только вот они могут длиться, развиваться, могут даже отмирать, но не воскреснуть. Они как река, в которую нельзя войти дважды.

Этруско чувствовал на себе любопытные взгляды.

– Все помнят, как появились в Алии два самых красивых и больших аббатства: Святой Эллаики и Святого Грегуара? Конечно. Лорент Первый Угрюмый и его жена Эна Карберийская построили эти две обители – мужскую и женскую. «Венчаные души поклялись друг другу в верности до самого последнего вздоха, и в знак доверия и любви друг к другу пришли к Живущим Выше, и заложили два аббатства, которые просвещали, но и хранили древние устои и традиции…», – процитировал Этруско. – Эти строки известны всем от первой до последней буквы. Но вот историю, настоящую историю от последней до первой знают лишь несколько человек. И она так бы и ушла в холодную землю, если бы не случай. Множество книг и научных трудов было переписано и сохранено в скрипториях этих монастырей. Множество лекарей и ученых обучено, и укрыто навеки множество тайн.

Загадочно понизив голос, словно лицедей уличного театра, граф произнес:

– Но одну из таких тайн я смог открыть. Так уж оказалось, что аббат Ретэ – мой духовный наставник еще с младенчества. Много раз беседовал он со мной, приглашал к себе, и мы проводили ночи напролет в богословских беседах. Он пытался уговорить меня отринуть блуд и чревоугодие и совершить постриг, но мне кажется, что ему нужны были лишь мои земли.

Этруско улыбнулся.

– Однажды наша дискуссия достигла необычайного накала, и тогда отец-настоятель послал за книгами, цитаты из которых должны были переломить ход спора. Среди принесенных фолиантов я случайно увидел то, что было укрыто от посторонних глаз, чудом затерялось оно между томов и было вынесено на свет божий невнимательным послушником. Только теперь мне думается, что он сделал это намеренно. Лишь на краткий миг мелькнуло оно и было убрано спешно аббатом в складки рясы. Но я успел заметить королевский герб, золотую нить и красную печать.

Тут Этруско в полной тишине обернулся к отцу Женуа:

– Простите, отец, ибо я согрешил. Я подкупил умелых людей, и те хитростью и ловкостью выкрали нужный мне свиток из скриптория.

Бенегер Женуа побледнел и выпрямился, по залу легким ветерком пронесся ропот.

– Прочитав его, я был настолько же ошеломлен, насколько уверовал. Также я понял, что в аббатстве Святой Эллаики должен быть такой же. И я приказал добыть мне и его.

На стол медленно легли два свернутых трубочкой свитка из дорогой толстой бумаги. Они были перевязаны золотыми нитями и запечатаны красными сургучовыми печатями с королевскими гербами.

– Вот они. Пусть юстициарий, уважаемый Берг Конфлан, прочтет их перед всеми.

Этруско взял свитки и, обойдя стол, передал их в руки юстициария, затем так же не спеша вернулся на свое место. Конфлан бережно и нежно отложил один из свитков и аккуратно раскрутил другой. Лист был исписан прямым строгим шрифтом с резкими изломами и замысловатыми пересечениями линий.

– Дева Всемилостивая, – ахнул юстициарий, – я сотни раз видел этот почерк. Король. Собственной рукой. Без сомнения.