Истины нет. Том 2
Шрифт:
Когда Марк вошел в помещение, один из лакеев вышел вперед и громко, торжественно объявил:
– Герцог Марк Кент Клиффорд Ирпийский, Марк Матерый, владетель графства Ирпийского, претендент на корону.
Лакеи, поклонившись всем присутствующим, сразу и удалились, плотно закрыв за собой двери. Герцог с вызовом обвел взглядом всех присутствующих, беседующих у окон или пробующих вино на вкус: престарелая графиня Джер Файет, тихий граф Аллан Воган, лучезарный лорд Кадмус Лэндон, усыхающий граф Эйзби Сеймур, раздражительный виконт Дван Кэйд, смазливый граф Талбот Этруско, растерянный лорд Шилох Тейгу, краснолицый барон
Если бы не существовало наследников трона, из всех присутствующих за титул могли бы поспорить лишь двое – он и герцог Крон Лауциз. Но последний всегда обладал ничуть не меньшей поддержкой среди членов Созыва и потому смотрел на Марка с не меньшим вызовом. Он был моложе, обладал горячим темпераментом и острым умом. И он не поднялся, чтобы приветствовать другого претендента на корону, что выглядело как дерзость. Марк заметил это и ухмыльнулся: он уже думал над тем, что стоит вызвать его на рыцарский поединок и убить. Но это сразу привело бы к гражданской войне, которая ввергла бы Алию в пучину хаоса. Победителей бы не оказалось. А соседи-стервятники растащили бы земли по кусочку. Понимал это и Лауциз, а потому между двумя сильнейшими сохранялся холодный мир. Но каждый понимал, что плохой мир гораздо лучше хорошей войны.
Марк с гордо поднятой головой прошел к своему месту. Тишину, возникшую при появлении герцога, нарушил сухой и жилистый священник – архиепископ Гилладский.
– Приветствую последнего из претендентов на корону, – Бенегер Женуа поклонился, и тут все последовали его примеру.
– А этот зачем тут? – едва слышно одними губами прошептал Марк.
Призрак усмехнулся, давая понять, что он догадывается, но предпочитает молчать.
– Прошу всех занять свои места, – добавил стоящий рядом с ним другой старик, одетый богато и опирающийся, впрочем, совершенно для виду, на дорогой, инкрустированный самоцветами посох. – Я Берг Конфлан, могу говорить от имени двора королевы. И именно я засвидетельствую происходящее на Созыве.
Присутствующие, прекратив перешептывания, заняли свои места.
– Мрачные события, темные и неожиданные, собрали всех владетелей графств в этом зале, – продолжил говорить юстициарий, – но скорбь и траур не могут длиться вечно, и нам надлежит сделать, что должно. Наша большая и великая страна не может оказаться в раздоре, без головы и раздираемая на части гражданскими волнениями, ибо это на руку всем нашим соседям, которые не преминут откусить по куску.
По залу прокатился несогласный ропот.
– Тишина! – рявкнул Конфлан, словно перед ним были не высокородные мужи и дамы, а первогодки-студиозусы. – Этого площадного, базарного вздора я не допущу! Несмотря на то, что некоторые из вас имеют вспыльчивый норов, а другие считают себя выше остальных, и кто-то и вовсе уже мнит себя королем. Никто еще не король! Все равны один одному в этом зале. И без моего согласия, благословения архиепископа Женуа и общего голосования никто не прикоснется к короне Алии. Каждый из вас получил пригласительную грамоту на Созыв. Каждый отправил гонца с уведомлением о готовности прибыть и следовать всем
Конфлан выдержал паузу и произнес:
– Объявляю Созыв открытым.
Стало тихо: всякий осознавал, что на кону и что у юстициария хватит решимости и силы выполнить то, что надлежит.
– А сейчас, как и положено, все скажут, что думают, если того пожелают, начиная с графини Файет, – Конфлан указал на первое кресло по левую руку от себя, в котором сидела пожилая графиня с вьющимися золотистыми волосами, аккуратным овалом лица, маленьким ртом, неестественной бледностью, достигнутой натиранием лимонным соком, и выбритыми бровями – всеми элементами идеала женской красоты, – и заканчивая графом Брэди.
После этого юстициарий назвал всех присутствующих претендентов по имени, словно они были незнакомы, но такова была традиция. Каждый при этом вставал и кланялся Созыву, женщины приседали в глубоком книксене.
– И я скажу, – после недолгой паузы заговорила графиня, поднявшись и расправив плечи с широкими подвесками, на которых поблескивали драгоценные камни. – Мы все скорбим об утрате и проклинаем того, кто сотворил это. Уверена, что вскоре убийца будет найден, кем бы он ни был. Я же клянусь своим родословным древом и душами предков, что не причастна к смерти королевы.
Все, включая Марка, закивали, присоединяясь к словам графини, и произнесли «клянусь». Графиня молча обвела взглядом присутствующих, зло улыбнулась и продолжила:
– И хоть все вы поклялись, я уверена, и это не только мое мнение, но и многих в этом зале, что убийство – это дело рук кого-то из находящихся здесь.
По залу прошел гул, смешанный из одобрительных и возмущенных выкриков, графиня повысила голос, и тот взвился над ропотом:
– И доколе заказчик сего убийства не будет выведен на чистую воду, я лично подозреваю каждого. Я понимаю, что ни мое древо, ни положение, ни земли, ни долги, оставленные моим непутевым мужем, не позволят мне бороться за корону, но я не отдам своего голоса ни за кого из вас.
Графиня указала прямым сухим пальцем в каждого, повторяя: «Нет».
– И я требую, чтобы все, кто претендуют на трон, открыли нам свою душу, зашли в исповедальный круг и ответствовали перед Живущими Выше, архиепископом и всем Созывом.
– Ты предлагаешь нарушить святость исповеди? Предлагаешь будущему королю исповедоваться перед всеми? – вскричал герцог Крон Лауциз. – Не бывать этому, чтобы я, наследник величайшего из древних родов, владетель многих земель, лично бившийся по правую руку от почившего короля и не один раз деливший с ним трапезу, открылся перед кем бы то ни было, кроме святого человека!
Зал взорвался мгновенно. Кричали, махали руками, ударяли кулаками о стол, чей-то стул опрокинулся, когда кто-то резко встал, и гулко ухнул спинкой о пол. Кто-то размахивал свернутыми родословными грамотами с большими геральдическими печатями, но нашелся тот, кто молча и с напряжением вжался в кресло: это был юноша или девушка, что прибыл с графом Этруско, – монашеская ряса да глубокий куколь полностью скрадывали фигуру и лицо, оставляя видимыми лишь тонкие гладкие пальцы рук, говорящие о молодости. Пальцы со звериной силой обхватили подлокотники так, что побелели. Призыв юстициария успокоиться утонул в этом хаосе криков и ругани, смерчем носившемся вокруг стола.