Источник
Шрифт:
Прошло какое-то время, прежде чем он поднял голову, и было видно, как он устал. «Моисей, Учитель наш, – утомленно сказал он, – подвел бы итог в одной простой команде: «Кто устал от войны? Пусть себе возвращается домой». Он закусил губу и пробормотал: «Я слабодушен, труслив и больше ничего не могу сделать».
Чувствительным одиннадцатилетним мальчиком он в 1933 году в Гретце видел, как всеобщее сумасшествие прокатилось по Рейну, и понял своего отца, когда тот в 1935 году на корабле отправил его в Амстердам. Когда началась война, он присоединился к еврейскому подполью, которое действовало у немецкой границы по принципу «бей или беги». Они спасали беженцев. Английские агенты, проникавшие в Голландию, наткнулись на группу и, взяв ее под жесткий контроль, поручили
Впервые он увидел эти прекрасные виноградные кущи при необычных обстоятельствах: как-то зимним днем 1944 года, когда немецкая угроза Сирии сошла на нет, благодаря победам англичан в пустыне и триумфу русских под Сталинградом, особый отряд Готтесмана послали на грузовиках из Дамаска в Каир, и, поскольку конвой получил приказ избегать главных дорог, их путь пролег через Цфат, в этом горном городке из-за неожиданного снежного бурана им и пришлось остановиться. Английские солдаты высыпали из машин, чтобы осмотреть эти улочки, возникшие словно из сказки.
– Посмотрите на этого старика из гетто! – удивленно восклицали они.
Но Готтесман в одиночку пошел спускаться по узким улочкам, думая: вот такой была Юденштрассе в Гретце, когда там жил Симон Хагарци. И он испытал теплую радость, когда наткнулся на маленький домик, украшенный почтительной надписью:
Потом, когда он поднялся на вершину холма и снег перестал падать, он в первый раз в жизни увидел в пробившихся лучах солнца величественные холмы Галилеи; этим зимним утром их обнаженные коричневые склоны золотились под неожиданными солнечными лучами, а вершины были присыпаны серебром свежевыпавшего снега. Складки холмов гармонично переплетались и кружились, словно застывшая музыка, спускаясь к озеру, которое блистало вдали кристальной синевой. Всю жизнь Готтесман слышал о Галилее, но не представлял, насколько она прекрасна.
– Об этой ли земле шли разговоры? – охваченный радостью, вскричал он. – Она ли дарована нам, евреям?
Глядя на это великолепие, он заметил, как из пустыни к востоку от Иордана поплыли облака, которые полет над безводными песками напоил жаром; и когда они перевалили через горы, защищающие Галилею, то столкнулись с холодным воздухом недавнего снежного урагана и над озером началась сумятица воздушных потоков – высоко в небе метались клочья облаков. На мгновение Готтесману показалось, что природа показывает ему то будущее, которое ждет евреев Галилеи, когда из пустыни хлынут орды кочевников, и небо отражало то волнение, которое сжало его сердце в предчувствии подступающего насилия, но вид этой непревзойденной красоты, полной мира, успокоил его. Такова была прекрасная Галилея – тот, полный бурь, край земли, где рождались государства и религии; и, не в силах расстаться с охватившим его восторгом, Готтесман влез в армейский грузовик, который стал спускаться по горному склону к Тиберии, где капитан, командовавший их группой, предложил отдохнуть и расслабиться в горячих источниках, и они с удовольствием отдали должное древним римским баням на южной окраине
– Кому принадлежит эта земля?
– Людям Кфар-Керема, – ответили они на иврите.
– Кто они такие?
– Это мы, – ответили виноградари.
– Евреи? Такие, как вы? – переспросил он.
– Да, точно такие же евреи, – на ломаном идиш с юмором ответили собеседники.
И в этот момент к нему пришла идея: «После войны я не вернусь в Гретц. Никогда. И Англия не мой дом».
– Как, вы говорите, называется это место? – осторожно спросил он.
– Кфар-Керем. Деревня Виноградника, – перевел один из мужчин.
– Мы самое старое еврейское поселение в этих местах, – добавил второй. – Заложено много лет назад человеком по имени Хакохен.
И Готтесман запомнил эти имена, эти поля и виноградники.
Когда его конвой по пути в Каир добрался до Иерусалима, Готтесман в первый раз испытал то таинственное очарование, которое этот город нес в себе для всех евреев, и молитва, которую произносили в каждой семье – «На следующий год в Иерусалиме», – наполнилась глубоким смыслом. Пока английские солдаты бродили по арабским базарам, составлявшим часть очарования города, он вместе с несколькими еврейскими солдатами поднялся на гору Скопус к Еврейскому университету, откуда за холмами открывался вид едва ли не на всю страну. Здесь он заметил трех красивых еврейских девушек, которые обратились к солдатам на иврите. Он дал понять, что не знает этого языка, и тогда самая решительная из них повторила на безупречном идише:
– Мы надеемся, что, когда эта война кончится, вы вернетесь помочь нам обрести родину.
Этой девушке, крепкой и загорелой, было лет семнадцать; у нее были густые, коротко остриженные волосы и короткая юбка цвета хаки. Ее сильная подтянутая фигура была как бы олицетворением государства Израиль; она была подлинная сабра – «цветок кактуса», как называли тех, кто родился в Палестине, «колючие снаружи, сладкие внутри», – но в ее красивой внешности были черточки, выдававшие происхождение из России: тонкая верхняя губа и полные щеки. У нее были высокие скулы, а подбородок упрямо выдавался вперед, так что она не походила на еврейку. Когда она улыбалась, были видны ее крупные белые зубы. Сильная и уверенная, она не была похожа на других еврейских девушек, которых ему приходилось видеть.
– Так вы вернетесь помочь нам? – спросила она.
– А что надо делать?
Она посерьезнела, теперь больше ничем не напоминая семнадцатилетнюю девушку, которая кокетничает с солдатами.
– Здесь ожидается война, – сказала она. – Будут тяжелые бои, и нам понадобится ваша помощь.
Он вспомнил клубящиеся над Галилеей облака и сказал:
– Вы не сможете одолеть всех этих арабов.
– Мы не хотим воевать с ними, – ответила девушка, – но они нападут на нас. Они решат, что могут уничтожить нас. Но после того, как мы возьмем Иерусалим…
– После того, как… что?
Она уставилась на него широко расставленными красивыми карими глазами.
– Мы возьмем Иерусалим, – уверенно сказала она. – И нам, конечно, будет нркна помощь. – Крепко схватив его за руки, она с силой сказала: – Солдат, пожалуйста, возвращайся! – Застеснявшись своей вспышки чувств, она отступила на шаг и, помолчав, спросила: – Где твой дом, солдат?
– В Германии.
– А твоя семья?
– У меня нет ее.
Она снова схватила его руки и поцеловала их.
– В Германии у тебя нет дома. Он здесь, в нашем свободном Израиле. – Он изумился, а она произнесла на иврите несколько слов, которые он не понял, но уловил ту страсть, которую она в них вложила: – Наш дом здесь! Иерусалим будет нашей столицей, и, если они хотят воевать с нами, мы покажем им такую войну, какой они никогда раньше не видели!
Захваченный образностью ее слов, он спросил на идише:
– А где твой дом?