Источник
Шрифт:
– В самом большом из всех еврейских поселений, – тихо ответила она. – Внизу, у моря Галилейского, где мой дедушка доказал, что евреи…
– В Кфар-Кереме?
– И ты тоже слышал о нем? – с гордостью спросила она.
Он сжал в ладонях ее красивую скуластую физиономию и поцеловал ее.
– Кфар-Керем будет моим домом, – сказал он на идише, – а ты будешь моей женой.
Как любовники времен Крестовых походов, говоривших в Бордо в тот день, когда рыцарю предстояло отплывать в Святую землю, где он и пропадал десять лет, они в этот день говорили об исторических днях, которые предстоит пережить евреям, и в ее горячем патриотизме он уловил дух, царящий в Кфар-Кереме.
– Я прошла военную подготовку, и мы избавимся от англичан, – уверенно предсказала она, – и от арабов, если они будут стоять на своем. Нам будет принадлежать весь огромный Иерусалим, и наш университет…
– Вы никогда не удержите Иерусалим.
– Удержим, –
И теперь, 12 апреля 1948 года, сидя в своем новом доме меж оливковых деревьев, он слушал беспорядочное звяканье кастрюль на кухне. Звуки напоминали возню ребенка с посудой на плите, и он с нежностью подумал об Илане, которая с такой неохотой занималась домашним хозяйством.
Галилея, отдаленная от центров власти, похоже, жила как бы сама по себе, и евреи не знали, что происходит и что им делать. Шли какие-то разговоры, что арабы готовят нападение на Тиберию, но здравый смысл подсказывал, что первому удару должна подвергнуться Акра, и нанесут его тоже арабы. Что же до Цфата, то ситуация в нем была хуже, чем отчаянная. Она была просто безнадежной.
И заключалась она в следующем. 29 ноября 1947 года Организация Объединенных Наций в Нью-Йорке 33 голосами против 13 приняла решение вернуть Англии мандат, врученный ей старой Лигой Наций. В соответствии с ним она несла ответственность за управление территорией, известной под именем Британская Палестина. И проблема, что теперь делать с ней, перешла в ведение Объединенных Наций. Специальный комитет принял решение, что эта страна должна быть разделена на три части: арабское государство в материковой части, населенное преимущественно арабами, еврейское государство вдоль побережья Средиземного моря с преобладанием еврейского населения и между ними – Иерусалим под международным управлением, в равной мере принадлежащий мусульманам, евреям и христианам, поскольку этот город считался святым для всех трех религий.
Но в первое же утро после принятия этого решения арабы Палестины показали всему миру, как они собираются действовать. Напав на мирный еврейский автобус, они убили пять человек и ранили семерых. Конечно, это была не первая стычка сторон, но она стала детонатором необъявленной арабо-еврейской войны, участники которой дрались, чтобы к тому дню, когда разделение войдет в силу и начнется открытая война, иметь территориальное преимущество. В течение последних месяцев действия мандата англичане честно пытались установить хоть какой-то мир, но по мере того, как перестрелки усиливались, а поселения затягивались дымом пожарищ, англичане ясно дали понять, что они настроены уходить. 15 мая 1948 года они оставили эту землю, предоставив арабам и евреям делить ее в ходе военных действий. В тяжелые месяцы конца 1947 года и начала 1948-го англичане столкнулись с нелегкими проблемами, в которых они обвиняли евреев; правительство в Лондоне внешне делало вид, что оно совершенно беспристрастно, но его люди, работавшие в Палестине, все чаще принимали сторону арабов, и было совершенно очевидно, что, как только решение об отводе всех английских сил начнет действовать, а это произойдет со дня на день, у арабов уже будет масса преимуществ, а положение евреев заметно ухудшится.
Что было совершенно естественно. Средний англичанин испытывал симпатию к арабам и недоверие к евреям; но для бесстрастного англичанина более важен был тот факт, что евреев было катастрофически мало – 600 000 против 1 300 000 в неразделенной Палестине плюс еще 36 000 000 единоверцев, готовых к наступлению из Египта, ТрансИордании, Сирии и Ливана, которые граничили с Палестиной, а также из Саудовской Аравии, Йемена и Ирака, с которыми общих границ не было. Английских политиков можно было понять. Ведь они считали, что через две недели после 15 мая 1948 года последний еврей в Палестине будет сброшен в море, и посему было бы глупо лишь продлевать страдания этого обреченного народа. Всюду, где только было возможно, укрепления и снаряжение передавались в руки арабов, обеспечивая им физическое преимущество. К середине апреля стало ясно, как сложатся дела: англичане уходят, арабы приходят; флоты мира будут стоять в Восточном Средиземноморье, спасая тех немногих евреев, которым удастся унести ноги от массовой бойни. Где им удастся найти убежище, будет решать ООН.
Сухие цифры, представшие перед Исидором Готтесманом, были обескураживающими. Во всей Верхней Галилее, которую предполагалось удерживать ему со своей группой, было не более пяти тысяч евреев. Противостояли им не менее ста тысяч арабов, не говоря уж о тех двухстах тысячах, готовых хлынуть из прилегающих арабских стран к северу и востоку. Например, во всех еврейских поселениях между Цфатом
Готтесман еще раз просмотрел невеселые расчеты. Из 1214 евреев Цфата вооружены были лишь 140, и только 260 человек из всех были способны вести бой. Настоящая пропорция между еврейскими защитниками города и арабскими атакующими, к которым конечно же подойдет подкрепление, должна была составлять сорок к одному. Но удержать Цфат было жизненно необходимо для еврейских сил – только так можно было сохранить еврейское государство и победить в войне. Потому что Цфат занимал господствующее положение в этой гористой местности, защищая Тиберию и дороги в Акру, что понимали еще крестоносцы в 1100 году и мамелюки в 1291-м, – тот, кто владел этим городом, мог контролировать всю остальную Галилею. И теперь, в 1948 году, эта точка снова стала яремной веной окружающего района. Учитывая ошеломляющее превосходство арабских сил, с логической точки зрения Объединенные Нации должны были передать Цфат будущему арабскому государству, но если позволить ему остаться в руках арабов, то евреи будут обречены на исчезновение. Пока срок действия мандата подходил к концу, Цфат стал главной заботой евреев, живущих в этих местах, но на каждого из них приходилось по 11,1 араба.
В своих заметках он использовал современное написание названия города. Сафед произносился как Сфат, напоминая своим односложным звучанием слово «пункт». Как и все места в Галилее, этот укрепленный город имел много разных имен: первым было Сефф, затем Сефет, а потом Сафат; крестоносцам он был известен как Сафет, историкам – как Сафед, арабам – Сафад, картографам – как Тсафат, а еврейские националисты называли его Цефатом. Таким же образом Акра носила имена Акка, Акко, Птолемаида; для крестоносцев она была Сен-Жан-д'Акр. Но самое большое количество изменений претерпело море Галилейское. На первых порах его знали как море и называли Синнерет по схожести рисунка береговой линии с арфой, затем Киннерет, а потом Геннисарет, а дальше пошли Галилея, Тиберия, Тверия, Табария. Тирбериадис у крестоносцев, а для турок – Бар-Табария. Для англичан оно стало Галилейским озером, а потом – Ям-Киннерет с ударением на втором слоге второго слова.
Исидор Готтесман, приведя расчеты по Цфату в окончательный порядок, закрыл блокнот и откинулся на спинку стула. Он не сомневался, что попозже вечером, когда сюда явятся Тедди Райх и его лейтенанты из Пальмаха, чтобы оценить ситуацию, Тедди обязательно скажет: «Мы должны удержать Цфат. За дело, Готтесман». Он кисло усмехнулся: его все зовут Тедди, а меня Готтесман. Потому что я похож на худого англичанина. Да и потому, что мне это нравится.
Он вспомнил те времена, когда было так важно, назовет ли англичанин его имя. Той ночью мы взорвали мост на территории Германии. И английский майор, командовавший подпольем, сказал своим хрипловатым бесстрастным голосом: «Блестящее представление, Готтесман. Направляешься в Антверпен». Его слова провели черту между жизнью и лагерем уничтожения, потому что те, кому не довелось попасть в Антверпен, были пойманы и убиты. Или та ночь в бельгийском порту, когда другой английский оперативник крикнул: «Есть еще одно место на борту! Живее, Готтесман!» – и это тоже был выбор между жизнью и смертью, потому что через неделю в их антверпенскую сеть проникли нацисты. Помнил он и тот день, когда в составе разнокалиберной команды в грязной гражданской одежде стоял перед профессором. «Что касается университета в Норвиче, Готтесман. С твоими бумагами все в порядке, парень». По окончании было хрипло названо его немецко-еврейское имя, и он был направлен в английскую армию, оттуда в Сирию, а потом в Италию – всегда под командой английских джентльменов, которые великодушно признавали его способности и дарили ему свое благоволение.