Источник
Шрифт:
– Религии всегда связаны с неприятностями, – сказал Табари. – Но когда на них сваливаются беды, они становятся честнее. И это хорошо для них.
– И кроме того, у меня было чувство, – продолжил Кюллинан, – что, может, в то же время миру придется иметь дело с проблемой иудаизма. В какой мере мы готовы защищать иудаизм, как религию наших прародителей?
Элиав, в отличие от Табари, осознал всю важность этого вопроса.
Араб заговорил первым:
– Как-то я пошутил, что всех евреев мира надо запустить на орбиту, но, если серьезно, я считаю, что время, когда можно было уничтожить
Но Элиав сказал:
– Для тебя Израиль – это иудаизм. И ты еще пытаешься понять, что сделает мир, если арабы попытаются вообще стереть Израиль с лица земли?
– Да, – признался Кюллинан. – В первый раз после того, как я оказался в Израиле… лежа в больнице с этим жутким шрамом на лице, я задумался о тех искаженных идеях, которые заставляли религиозных хулиганов кидать камни… И я хочу сказать, что, если новый Израиль будут представлять такие религиозные фанатики, вам не стоит ждать, что люди, подобные мне, придут к вам на помощь, если нападут арабы. И гибель Израиля вызовет ту моральную проблему, о которой я говорил.
– Ты ошибаешься, и в то же время ты прав, – сказал Элиав. – Ты ошибаешься, считая, что Государство Израиль и еврейская религия – одно и то же. Что бы ни случилось с Израилем, иудаизм продолжит свое существование. Так же, как всегда жил католицизм, даже когда территория Ватикана принадлежала другим. Но ты прав в том, что все мы, католики, арабы, евреи, должны разработать какой-то приемлемый образец бытия для всего мира – или тут произойдет нечто такое, чего никто из нас не может предвидеть.
– Как-то днем, – сказал Кюллинан, – врачи сделали мне инъекцию, и передо мной предстало видение… Иерусалима как изолированной зоны привидений, признанной всем миром, в которой у папы будет его маленький Ватикан, потому что его больше не ждут в Италии, и у главного раввина будет место вокруг Стены Плача, поскольку он станет неприемлем для Израиля, и своя территория будет у нового пророка ислама, потому что ни одна из мусульманских стран не захочет его видеть у себя, и свой уголок будет у протестантов, у индусов, у буддистов, потому что они уже никому не будут нужны, а весь остальной трудящийся мир будет, как ты сказал, равняться по радикальным новым образцам. И над каждым проходом в Иерусалим будет стоять арка, на которой крупными буквами на шестнадцати языках будет написано «МУЗЕЙ».
– Это не просто видение, – сказал Элиав, – и наша забота – сделать так, чтобы это не стало реальностью.
В субботу пришла телеграмма из Стокгольма. Трое взволнованных археологов собрались в здании с аркадами, чтобы узнать новости, которые подведут итог – имеют ли решающее значение кости, захороненные на XIX уровне, или нет. Шведские ученые сообщили:
«ВАШ ОБРАЗЕЦ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ТОЧКА ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ ДАЛ РЕЗУЛЬТАТ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ ДО НАШЕЙ ЭРЫ ПЛЮС МИНУС ТРИ ТЫСЯЧИ ТОЧКА ПОТРЯСАЮЩЕ».
– Я обзавелся тут работой на следующие пятнадцать лет, – развеселился Табари. – Плюс-минус пять.
– Как нам повезло! – признал Кюллинан. – Из всех возможных холмов мы выбрали самый лучший!
Элиав, как всегда практичный, напомнил друзьям:
– Но раскопать этот солидный слой брекчии стоит денег. – Они оторвались от телеграммы, и Элиав ясно дал понять, что израильское правительство средств выделить не может, какой бы многообещающей ни была находка. После того как археологи обсудили различные варианты действий, Табари мрачно сказал:
– Ну что ж, осталось лишь произнести это мерзкое слово.
– Зодман?
– Правильно.
– Я никогда не буду просить денег у Зодмана и Веред, – запротестовал Кюллинан.
– Мой дядя Махмуд, – неторопливо сказал Табари, – как-то выманил деньги на раскопки у главного раввина Иерусалима, у католического епископа в Дамаске, у мусульманского имама в Каире и у баптистского президента колледжа Роберта в Истанбуле. Он руководствовался правилом: «Если тебе нужны деньги, считай, что стыд еще не появился на свет». Я пошлю Зодману телеграмму, которая разорвет ему сердце. – И он начал играть на воображаемой скрипке.
– Давайте подождем, – посоветовал Кюллинан, – пока из Чикаго не придет подтверждение датировки.
И трое руководителей сообщили рабочим, что раскопок пока не будет. Но каждый день кто-то из них заползал в туннель, чтобы посидеть у источника Макора, где двести тысяч лет назад жались к костру живые создания. Для каждого из археологов пребывание в пещере было каким-то мистическим ритуалом: для Табари – возвращением к древним истокам своего народа; для Элиава – местом, где человек начал долгую борьбу с концепцией Бога; а для Кюллинана это место знаменовало начало тех философских размышлений, которые пришли к нему на переломе жизни. Но для всех них главным тут был источник, та первая точка, откуда взяла начало цивилизация. В конце недели из Чикаго пришло сообщение:
«ВАШ УРОВЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ТОЧКА МЫ ПОЛУЧИЛИ ТВЕРДОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ ТЫСЯЧ ПЛЮС МИНУС ЧЕТЫРЕ ТОЧКА ПОЗДРАВЛЯЕМ».
Как только он ознакомился с подтверждением, Табари составил телеграмму к Полу Зодману с просьбой о деньгах, украшенную сердечками и цветами. Когда Кюллинан прочел ее, он буркнул:
– Отвратительно. Я запрещаю посылать ее.
Но Табари подготовил и альтернативный вариант, в котором говорилось, что, поскольку Элиав и Кюллинан находятся в Иерусалиме, он высылает лабораторные отчеты и не сомневается, что столь благородный и дальновидный человек, как Пол Зодман…
– Все равно противно, – поморщился Элиав.
– Вот так мы крутили головы англичанам, – пошутил Табари.
– Ты в самом деле ничего не стыдишься? – восхищенно спросил Кюллинан.
– Ты слышал о моем отце, сэре Тевфике, когда он был судьей в Акко? Как-то вечером он тайком увиделся с одной из сторон достаточно сложного дела и сказал: «Фазл, я понимаю, что не должен быть здесь, но у тебя есть на выбор три адвоката: араб, грек и англичанин. Сделай правильный выбор». – «Эфенди, – ответил Фазл, – я собирался взять англичанина, но, если вы так считаете, я возьму араба». Мой отец ответил: «Ты не понял. Обязательно возьми англичанина, потому что взятку он мне даст в фунтах стерлингов». Держу пари, что мое послание принесет нам еще полмиллиона долларов.