Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э.
Шрифт:
МАССЫ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ: СВОБОДНЫЕ И РАБЫ
Истоки римского рабства весьма сходны с истоками рабства в Греции. И Рим, и Греция имели небольшие источники рабов, как правило, это были завоеванные народы. Ни у греков, ни у римлян свободные граждане на регулярной основе не работали на других свободных граждан. И те и другие испытывали нехватку рабочих рук в силу требований политического гражданства и военной службы. Оба государства получили огромное количество рабов, хотя Рим, в отличие от Греции, приобретал своих рабов в результате завоеваний.
Карфагенские плантации рабов продемонстрировали, что интенсивное земледелие создает больше излишков, чем небольшой крестьянский надел. Римские трактаты по земледелию начали рекомендовать небольшие рабочие бригады для обработки поместий размером в несколько сотен югеров. Граждан
Нам не известно, насколько широко в действительности было распространено рабство. Оценки наивысшего уровня рабства в римской Италии в конце I в. до н. э. варьируются от 30 до 40 % от общей численности населения (Westermann 1955; Brunt 1917а: 124; Hopkins 1978: 102). Сведений о провинциях, естественно, недостаточно, но доля рабов здесь почти всегда была значительно меньше. Из данных переписи в Египте известно только о 10% рабов за пределами Александрии (где эта доля должна была быть больше). Известный доктор Гален рассказывает о том, что рабы составляли около 22 % населения территории Пергама. Доля рабов в населении оставалась приблизительно на том же уровне в течение 100, возможно, 150 лет начиная с 50 г. до н. э. до 50 или 100 г.н. э., затем их количество сократилось, поскольку завоевания прекратились. Римляне не покупали рабов в таких масштабах, как греки, они также не покупали рабов в большом количестве (как это было в Америке нашей эры). И возможность содержать рабов в таком количестве, и коммерческое рабство были явно жизнеспособными. Поэтому встает закономерный вопрос: почему рабство исчезло?
Ответ заключается не в гуманизации разума или в страхе перед восстаниями рабов. Великое восстание Спартака было повержено в 70 г. до н. э., и из записей нам известно многое о том, как подавление этого восстания Крассом повлияло на его политическую карьеру, и лишь немногое о Спартаке и его последователях. Известно, что Красс уничтожил 6 тыс. мятежников. После этого не произошло ни одного восстания рабов.
Сельскохозяйственные рабы, утверждает Варрон[77], были «говорящими орудиями», волы были «полуговорящими орудиями», а телеги были «немыми орудиями». Подобная фигура речи была необходима, поскольку рабами владели как частной собственностью. Отсутствие в римской традиции постоянного труда свободных людей с легкостью позволяло легитимировать собственность на землю и орудия. Сельскохозяйственным рабам (и рабам-шахтерам) отказывали в принадлежности к человеческой расе. Вместе с тем не все рабы рассматривались подобным образом. Особые трудности создало завоевание Греции. Многие из тех, кто попал в рабство, обладали более высоким уровнем развития, чем их завоеватели. Теперь на Западе можно было обнаружить рабов-профессоров, докторов и даже государственных служащих. Некоторые из них действительно попали в центральную администрацию с началом утверждения принципата и ранней империи. Теорию Варрона было тяжело или практически невозможно применить к таким людям без коллизий. Некоторые рабы были способны вступать в контрактные отношения, получать зарплату и выкупать свою свободу на условиях, которые иногда были оговорены де-юре, иногда де-факто, а часто ad hoc. Рабство разбавлялось свободой и свободным наемным трудом.
Подобное разбавление и размывание также набрало обороты со стороны свободного труда, и, что важнее, — в сельском хозяйстве. Рабство было одной из составляющей процесса, посредством которого разделались с крестьянскими собственниками. Некоторые из них, залезшие в долги и потерявшие свою землю, мигрировали в Рим или в колонии крестьян-солдат в провинциях. Другие сохранили свою землю, но в качестве арендаторов земли должны были крупным землевладельцам отработки. Третьи сохранили права собственности на землю, но работали на землевладельцев в качестве временных рабочих во время жатвы и в сезонные периоды. Аренда и временный наем создали альтернативные рабству формы эксплуатации труда граждан. Поскольку рабство росло, то же происходило и с этими формами с небольшим временным лагом. Они достигли четкого законодательного закрепления, даже несмотря на то, что рабство было в зените своего расцвета (этот процесс подробно описан у Jones 1964: II, 773–802; Finey 1973: 85–87; Ste. Croix 1981: 205–259).
Это было крайне важно, поскольку в античной крестьянской экономике увеличить производство излишков означало заставить крестьян работать больше и лучше — этого требовало дальнейшее экономическое развитие, которое вело к большему слиянию свободных и рабов в целом. Контроль за трудом других, будь то в форме свободного наемного труда или арендной зависимости, рассматривался как
Один из двух альтернативных статусов — зависимые арендаторы — постепенно становился доминирующим, вероятно, в силу продолжавшегося экономического давления на свободных крестьян. Существует мало непосредственных свидетельств, однако считалось, что при принципате статус колона (colonus), то есть крестьянина-арендатора, связанного с землевладельцем пятилетней арендой, начал преобладать. Позднее зависимость стала постоянной и наследуемой. Из-за долгов свободные крестьяне стали крепостными. После 200 г.н. э. большие группы варваров-пленников распределялись не как рабы, а как колоны. Для интенсивной эксплуатации труда рабы больше не требовались. Два изначально различных статуса — свободные граждане и рабы — практически повсеместно слились в Римской империи. Вероятно, величайшим символом, отразившим это слияние, был знаменитый эдикт императора Каракаллы 212–213 гг. до н. э.: «Я дарую римское гражданство всем иностранцам по всему миру, сохраняя все муниципальные права без изменений… Отныне массы будут разделять не только все наши тяготы, но и плоды наших побед» (цит. по: Jones 1970: II, 292). Все, за исключением рабов, происходивших от «сдавшихся», теперь стали гражданами. Но их количество, а также неравенство между ними были слишком велики для реального участия в политике. Это означало равенство перед законом, государством, высшим классом — разделение «тягот», а не «плодов побед», обещанных Каракаллой. С партиципаторным активным гражданином было покончено.
Таким образом, о людях, проживавших на территории Римской империи, стали говорить (за исключением или в меньшей степени рабов) как о массифицированных, разделивших общий опыт и общую судьбу. Различия в национальности, гражданстве и владении землей были до определенной степени размыты.
Но массы не были активной действующей силой в римских структурах власти. Они даже не были «экстенсивным классом», не говоря уж о политическом классе. К концу республики даже столичное простонародье было исключено практически из всех политических институтов государства. Что касается неофициальных действий, то исследователи часто отмечают «поразительное» отсутствие крестьянских восстаний в имперском Риме (Jones 1964: II, 811; MacMullen 1974: 123–124). На самом деле мы не можем быть уверены, отсутствовали ли восстания или записи о них. Владевшие грамотой классы, по всей видимости, не хотели фиксировать и описывать неповиновение своих подданных. Однако там, где они это делали, подданные редко угрожали их правам и имели отношение только к борьбе между имущими классами. Это отражает подлинную причину большинства восстаний.
Острые социальные конфликты постоянно сотрясали Римскую империю, как и все древние империи. В недавно завоеванных обществах, расположенных вдалеке от коммуникационных путей, где только недавно навели порядок, те, кто мог позволить себе укрепить свои дома, так и поступали. Бандитов никогда нельзя было сбрасывать со счетов. В определенном смысле бандитизм был извращенной классовой борьбой. Членами банд обычно становились сбежавшие рабы, крестьяне и солдаты, для которых эксплуатация стала непосильной. Но они не противостояли сборщикам ренты или налогов — они либо сбегали, либо сотрудничали с ними. На самом деле, как отмечает Шоу (Shaw 1984), бандиты иногда были «полуофициальными» союзниками местных землевладельцев или даже местных властей, альтернативным источником репрессий в обществе, которому не хватало сил гражданской полиции.
Более организованные конфликты, включавшие классовые вопросы и трансформационные цели, также нетрудно найти. Выделим четыре основных типа таких конфликтов. Первым и наиболее распространенным были городские беспорядки, не столько восстания, сколько призывы к государственной помощи и правосудию, как правило, против местных элит и чиновников (Cameron 1976; de Ste. Croix 1981: 318–321). В дополнение к полуинституционализированным процессам выделяются еще три более угрожавших типа беспорядков. Наиболее частым были восстания рабов, как правило, недавно порабощенных групп, а потому гораздо более редкие в империи, чем в республике. Эти восстания были направлены на физическую расправу (или, возможно, порабощение) владельцев поместий и восстановление свободной обработки земли. К сожалению, нам больше ничего не известно о форме производства, которую они устанавливали. Конфликты были нацелены на искоренение экономической эксплуатации, но они были локальными и редко широко распространялись (Thompson 1952; Mac Mullen 1966: 194–199, 211–216; Mac Mullen 1974).