Историческая личность
Шрифт:
– Боже мой, Фелисити, чем вы тут занимаетесь?
Фелисити, видимо, не заметила, как он вошел; она оглядывается, проявляет удивление и говорит:
– Говард, вы вернулись. Как прошла ваша встреча?
– Отлично, – говорит Говард.
Фелисити снимает полотенце со стены и вытирает об него руки; она говорит:
– Хотите, я налью вам выпить?
– Что все это значит? – спрашивает Говард.
– Я использовала хозяйственную сноровку, которой, как вы сказали утром, я лишена, – говорит Фелисити. – Барбара спросила, не приберу
– Надеюсь, она вас не эксплуатирует, – говорит Говард.
– Конечно, она меня не эксплуатирует, – говорит Фелисити, – я бы не стала это делать, если бы не хотела. Мне нравится, что я в вашем доме. Мне нравится быть незаменимой.
– Вы уложили детей? – спрашивает Говард.
– Они ведь такие прелестные дети, правда? – восклицает Фелисити. – Я их вымыла, почитала им, и у нас был долгий разговор. Я обещала отвезти их в субботу на аттракционы.
– А что, собственно, будет в субботу? – спрашивает Говард.
– Разве вы не знаете? – спрашивает Фелисити. – Барбара попросила меня провести здесь субботу и воскресенье с детьми, пока она съездит в Лондон.
– Так-так, – говорит Говард. – А Барбара дома?
– Нет, – говорит Фелисити, – она сказала, что вам не стоит затрудняться и ждать, пока она вернется. Она думала, что может очень задержаться. Она говорит, что занятия на вечерних курсах часто очень затягиваются.
– Ну, – говорит Говард, – вы, очевидно, попали в точку. Вы готовы? Я подвезу вас до вашей квартиры.
– Не надо, – говорит Фелисити, – я останусь тут. Барбара попросила. Она сказала, чтобы я постелила себе в гостевой спальне.
– В гостевой спальне разбито окно, – говорит Говард.
– Я знаю, – говорит Фелисити. – Я прикнопила к раме картонки.
– И вы останетесь прямо до субботы? – спрашивает Говард.
– Нет, – говорит Фелисити, – мне надо вернуться на квартиру, собрать вещи и сказать Морин. Она взбесится. Но я чувствую себя у вас в доме очень счастливой. Вы не против?
– Ну, я не уверен, что это такая уж замечательная идея, – говорит Говард.
– Не беспокойтесь, – говорит Фелисити, – я ничего от вас ожидать не буду. А просто буду тут, если вам от меня что-нибудь понадобится. Я сейчас чувствую себя очень благоразумной.
– Так-так, – говорит Говард, – еще какие-нибудь сюрпризы, о которых вам следует мне рассказать?
– Не думаю, – говорит Фелисити. – Ой, был звонок. Профессор Марвин звонил. Я ему сказала, что вы на психологической встрече, а он попросил, чтобы вы позвонили ему, когда вернетесь.
– Я позвоню прямо сейчас, – говорит Говард.
– Давайте я сперва налью вам чего-нибудь выпить.
– Нет, – говорит Говард. Он выходит из кухни в неосвещенный коридор, потом спускается по лестнице в полуподвальный кабинет. Занавески отдернуты; огни города светят внутрь. Он включает плафон и видит, что Фелисити, несмотря на ее бурную домашнюю деятельность наверху, выбрала время спуститься сюда и побыть здесь, так как рукопись его книги, которую он аккуратной стопкой сложил на своем столе, перед тем как уйти из дома утром, теперь снова разбросана в беспорядке вокруг шезлонга. Он слышит, как Фелисити двигается наверху и кастрюли лязгают в мойке, когда он садится в свое кресло за столом, тянется к телефону и набирает номер. Сквозь зарешеченное окно он видит снаружи привычные формы – прутья ограждения, зубчатый абрис домов, залитых натриевым сиянием. Номер набран, на другом конце снимают трубку.
– Кэрк, – говорит Говард. – Мне передали, чтобы я вам позвонил.
– Девушка, присматривающая за вашими детьми, очень компетентна, – говорит голос Марвина на том конце, – насколько я понял, она одна из наших студенток.
– Да, – говорит Говард.
– Я сожалею, что заставил вас звонить, когда вы только что вернулись с утомительной встречи, – говорит Марвин. – До чего же мои коллеги преданы своей работе, тогда как я, стыжусь сказать, посиживаю дома в тихом уюте. Боюсь, утреннее совещание совсем меня вымотало. И встревожило.
– Могу себе представить, – говорит Говард.
– Но я звоню не из-за этого, – говорит Марвин. – Со своими бедами я должен справляться сам. Нет, догадайтесь, чем я скоротал вечер.
– Не могу себе представить, – говорит Говард.
– Я просматривал эссе Кармоди, – говорит Марвин.
– Не самый увлекательный способ скоротать вечер, – говорит Говард.
– Да, – говорит Марвин, – скучное и утомительное чтение. Беда в том, и это причина моего звонка, что оно вызывает тревогу.
– Почему оно вас встревожило? – спрашивает Говард.
– Ну, – говорит Марвин, – вы когда-нибудь задумывались над тем, насколько труден и неясен наш метод оценивать работу студентов?
– Я часто осуждал его как предельно искусственный, – говорит Говард, – однако это наш метод.
– Попытка поместить человека на шкале достоинств, вынести вердикт, считаем ли мы, что он выдержал или провалился, попытка обрести объективные мерила.
– Хотя любые заключения на самом деле идеологически субъективны, – говорит Говард.
– Однако мы согласились попробовать, – говорит Мар-вин, – мы согласились, что можем достичь консенсуса в методе оценок.
– Не все мы, – говорит Говард. – Должен ли я заключить из этого, что вы ставите под вопрос оценки, которые я дал Кармоди?
– Я с вашего разрешения сформулировал бы это так, – говорит Марвин. – Не могли бы мы обсудить их неофициально и не в рабочие часы?
– То есть вы считаете, что эссе Кармоди вполне хороши?
– Нет, – говорит Марвин, – они плохи и проблематичны. Беда в том, что они уклончивы, не отвечают задачам, которые вы перед ним ставили. Но кроме того, они указывают на ум, проницательность и культурный охват. Проблема в том, как оценить уровень слабости и неудачи.