Историческая личность
Шрифт:
Говард поглаживает спину Флоры.
– Кое-что интересное? – спрашивает он.
– Кое-что интересное, – говорит Флора, – и сегодня ты честно заработал место в моей постели. Впрочем, мальчик, время вышло. Ну-ка вставай.
– Еще рано, – говорит Говард, накладывая на нее ладони. Флора встает на колени и выключает кроватный вибратор; потом толкает тело Говарда.
– Давай, давай, Говард, некоторым из нас надо заняться работой, – говорит она, скатываясь с кровати. – На тумбочке для тебя есть бумажные салфетки.
– Ты все предусматриваешь, – говорит Говард, вставая и обтираясь.
– Брось-ка мне мои штаны, – говорит Флора, садясь на другой край кровати. – Так, Бимиши расходятся.
– Именно, – говорит Говард, – лови.
Флора встает на ноги, и по обеим сторонам кровати оба начинают одеваться.
– Что ты сказал Майре, когда она пришла? – спрашивает Флора, натягивая свои белые штаны на ноги и выше за темный лобок. – Ты сказал ей, чтобы она его оставила?
– Не совсем, – говорит Говард, влезая в свои трусы.
– Я поражена, – говорит Флора, – но, конечно, еще скажешь. Швырни, пожалуйста, мои колготки.
– Мы были слишком заняты выяснением ее побуждений, – говорит Говард, натягивая свитер.
– Ну, они очевидны, – говорит Флора, всовывая пальцы ног в легкую паутину колготок. – Она классический женский тип; хорошие отношения с отцом, ожидание мужского доминирования и попытка прямой экстраполяции на Генри, у которого, предположительно, был сверхдоминирующий отец и слабая мамочка, так что ему требовалась суррогатная мать. То есть оба искали отца или мать, а не мужа и жену.
– Многие браки строятся на этом, – говорит Говард, надевая носок.
– Прекрасно, – говорит Флора. – Мой бюстгальтер. До тех пор, пока кто-то не начинает взрослеть.
– А Майра взрослеет? – спрашивает Говард, натягивая другой носок.
– Да нет, сомневаюсь, – говорит Флора, застегивая бюстгальтер на спине. – Она все еще забывает выставлять молочные бутылки. Ну а Генри, в Генри можно разобраться, прочитав его книгу. Воззвание к телевидению взять на себя родительский авторитет целиком, так чтобы Генри не пришлось прибегать к собственному. Глупая книга, даже твои и то лучше.
– Благодарю тебя, – говорит Говард, натягивает джинсы и застегивает их.
– На здоровье, – говорит Флора, всовывая руки в белую блузку. – Все одно к одному. Инертный, компромиссный, ни на что не претендующий брак. У них нет детей. Вероятно, сексуально они в анабиозе. В отличие от большинства их коллег они не ищут секса на стороне. Но они оглядываются вокруг и нервничают.
– Генри обходится без секса на стороне, – говорит Говард, облекаясь в великолепие своего элегантного кожаного пиджака.
– Ну а Майра? – спрашивает Флора, ныряя в черную юбку и подхватывая ее у талии.
– Один раз было, – говорит Говард, всовывая ноги в свои туфли, – то есть один-единственный раз.
– Понимаю, – говорит Флора, всовывая ноги в свои туфли. – Я повесила для тебя полотенце за дверью ванной, если захочешь умыться.
Говард покидает освещенную спальню и проходит через темную длинную гостиную в ее ванную. Это аккуратное помещеньице без затей. На полке над раковиной – единственный флакончик духов, зубная щетка и тюбик с фтористой зубной пастой. Говард моет руки и лицо, глядя в зеркало на свое подувядшее, вопросительное, довольное лицо. Он протягивает руку за полотенцем у двери и видит на соседнем крючке неожиданный предмет, черное шелковое неглиже, новый взгляд на Флору. Стук в дверь, и входит Флора.
– Ты не против? – говорит она, садясь на край ванны, уже вполне одетая. Ее социальная личность восстановлена, ее великолепные тайны сокрыты.
– Ты не сказал мне, с кем у Майры был ее мимолетный разок.
– Догадайся, – говорит Говард, вытирая лицо полотенцем.
– Ну, конечно, – говорит Флора, – если Майра за все свое существование умудрилась обойтись одним маленьким внебрачным приключением, одной крохотной неверностью, конечно, это могло быть только с тобой. За такого рода услуги следовало бы награждать медалью.
Говард смеется и чмокает Флору в щеку; он говорит:
– У нее нет твоего стиля, Флора.
– Конечно, нет, – говорит Флора, – мне нечего опасаться. Майра могла бы обладать всем, но ты бы не заметил.
– Правда то, что всю свою энергию она вложила не в само событие, а в уборку, чтобы восстановить полный порядок.
– Ну-ну, – говорит Флора, – теперь мы знаем, почему она пришла поговорить с тобой. Ей бы хотелось в следующий раз устроить все получше.
– О Господи, – говорит Говард.
– Ну, она придет снова, – говорит Флора, – когда Генри чуть поправится. И конечно, ты должен оказать ей всю помощь, какая в твоих силах, всю помощь, в какой она нуждается. Вот видишь, как все на тебя рассчитывают.
– Ты думаешь, она хочет оставить Генри из-за меня? – спрашивает Говард.
– Конечно, она хочет его оставить, – говорит Флора, – вы не отправляетесь повидать Кэрков, если намерены остаться вместе. Это равносильно тому, чтобы обратиться в Планирование семьи за советом, как оставаться в безбрачии. И разумеется, совершенно очевидно, что разъезд имеет для нее свои преимущества, на что ты обязан ей указать. Я не сомневаюсь, что поведение Генри действует на нее самым разрушительным образом. И ты должен выглядеть заманчивой альтернативой.
Говард вешает полотенце на крючок; он говорит:
– Флора, ты меня пугаешь.
Флора, примостившись на краю ванны, смеется.
– Ах, Говард, – говорит она, – никак грехи твои находят тебя?
– Вряд ли это повод для восторгов, – говорит Говард.
– Ну ладно, – говорит Флора. – Если хочешь знать мое честное мнение, то она поиграет с этой мыслью, и погоняется за тобой, и попьет твое виски, но в конце концов убедится, что все-таки не может оставить Генри.
– Ты думаешь, он ей дорог? – спрашивает Говард.