Исторические очерки Дона
Шрифт:
— На счастье, матушка атаманша, — сказала, улыбаясь, Кленкина.
В Семикаракорской станице Атаман и атаманша в степи присутствовали на калмыцком буддийском богослужении в степной кибитке, а потом смотрели громадный табун в семь тысяч голов. Кони бродили в степи. За ними были видны в степном просторе стада верблюдов.
Россия? Да — Российская Империя, и в ней — казаки…
31 июля пароходы причалили у Аксайской пристани. Отсюда по железной дороге гости прибыли в Новочеркасск, и со станции приехали верхом на Соборную площадь на Круг.
Это не был старый Круг — закон и правительство Войска Донского. Только парадная церемония с выносом знамен и войсковых регалий стояла на Соборной площади. Но и тут были старики-казаки
Взволнованный и потрясенный всем виденным за эти дни, Наследник Русского Престола обратился к казакам и сказал:
— Государь Император, отправляя меня к вам, поручил мне благодарить Донцов за их всегда верную, храбрую и усердную службу. Его Величество уверен, что доблести, всегда отмечавшие их, сохранятся и в будущем поколении, и не забывает и гордится тем, что в продолжение двадцати семи лет носил звание вашего атамана.
Свою речь казакам Наследник закончил словами:
— Любите меня, как вы любили моего покойного брата (скончавшегося старшего сына Императора Александра II, Наследника Великого Князя Николая Александровича) — я постараюсь заслужить вашу любовь.
В следующем, 1870 году, Войско Донское справляло трехсотлетие со дня пожалования 3 января 1570 года первой грамоты Царя Иоанна Васильевича «атаманам и казакам». Наследник с Государыней Цесаревной прибыли на Дон 20 мая и привезли Войску Георгиевское знамя с Александровской «юбилейною лентою» с надписью: «В память трехсотлетнего существования Войска».
Новочеркасск был богато убран арками из зелени и цветов; по улицам стояли щиты с надписями, между которыми была такая:
«Признательностию и службой верной, мы предков превзойдем и то же заповедуем потомкам».
12 августа 1872 года в Войско на «Круг» прибыл Государь Император Александр II. На Кругу он обратился к казакам с такими словами:
— Давно желал я посетить землю Войска Донского и благодарю Бога, что Он позволил мне исполнить мое желание. При этом не могу не припомнить мое первое посещение Донского края в 1837 году, вместе с покойным Государем, родителем моим. Живо сохранил в памяти моей слова его, обращенные к представителям Войска Донского, в этом самом войсковом кругу. Изъявив им свою благодарность за верную, усердную и храбрую службу, он, указывая на меня, сказал: «Лучшего доказательства моего уважения к доблестям Войска Донского я не мог вам дать, как назначив сына моего Наследника вашим Атаманом. Уверен, что вы будете служить и сыну моему столь же верно, как вы служили предкам моим и мне». И я по совести могу сказать вам, что вы вполне оправдали на деле надежды его. То же уважение и доблестям Войска Донского хотел и я вам доказать назначением, на другой же день восшествия моего на престол, старшего сына моего, Николая Александровича, вашим атаманом, а вслед за кончиною его, теперешнего моего Наследника, Александра Александровича. Прием, вами сделанный им обоим, и их, и меня порадовал и глубоко тронул. Но он меня не удивил, потому что я хорошо помню, как вы меня приняли в 1850 году в качестве вашего Атамана, когда, возвращаясь с Кавказа, я, по поручению покойного Государя, благодарил вас его именем за вашу молодецкую службу. Вполне уверен, что вы так же верно, усердно и храбро будете служить сыну моему, как служили мне. Выражая вам еще раз мое Царское спасибо, мне остается желать, чтобы Войско Донское, сохраняя доблести своего векового казачества, развивалось и в гражданском быту, согласно данным мною указаниям. Призываю на них благословение Божие к вашему благу и преуспеянию…
Как же было ни гордиться донским казакам своим именем и своим казачьим званием? Они чувствовали, что выделены из общей народной толщи России, и притом не как инородцы, но как особенные Русские — Донские казаки! Разве бывало что-нибудь подобное в губерниях? Разве там говорили
Казаки читали в своих газетах и книгах о славе и вольности казачьей.
Отмена крепостного права. На Дону появляется около 300 000 свободных, полноправных граждан. Эти граждане требуют себе земли.
Помещики — одни, движимые слабостью к своим бывшим крепостным, другие потому, что некому было другому отдать свои земли, стали на выгодных условиях сдавать своим крестьянам в аренду земли, а потом и продавать их. Вчерашний крепостной, «мужик», «хохол», «Ванька», на глазах у казаков становился землевладельцем, обкладывался «землицей», и все продолжал злобно и завистливо смотреть на казака.
— Ишь ты!.. Помещиком живет! Земли-то!.. Земли! По тридцать десятин!
А у казака давно уже и в помине не было этих тридцати десятин. Стесненный военной службой, обязанный иметь строевого коня и снаряжение до самой старости, отправляющий за свой счет на службу всех своих сыновей — казак видел, как рядом с ним бывший крепостной — раб, иногородний, «чужак», обзаводился и обстраивался. Не зависть, но злоба накипала в душе у казака.
Для облегчения положения землевладельцев дворян и крестьян были учреждены дворянские и крестьянские земельные банки. На льготных условиях там можно было получить деньги на покупку земли. Казаку ссуды не полагалось: казак не крестьянин. Он и не дворянин. Создать свои казачьи земельные банки не догадались тогдашние Войсковые наказные атаманы из Русских генералов.
Вчерашние дворовые, по понятиям казаков — холопы — становились торговцами, потом купцами, приобретали участки земли в станицах и городах, строили дома, лавки, магазины; занимались промыслами, делались мельниками, прасолами, занимались промышленными предприятиями, и на глазах казаков богатели. Казаки становились в зависимость от них, должали им, и должны были кланяться им.
Места переменились. Гордый своими всегдашними победами, заласканный Государем, свободный и сознавший свою свободу казак беднел, унижался; вчерашний раб богател. Все больше и больше становилось отчуждение казаков от иногородних, все сильнее зависть и злоба. Станица и хутор ненавидели слободу и поселок, те платили им тем же.
Великая реформа 1861 года — освобождение крестьян — на Дону положило начало отчуждения казаков не от царя и России, но от Русского народа, в ком увидел казак незаконных владельцев его казачьей земли, кровью предков обильно политой. А дальше?.. Сама служба казаков толкала усиливаться этому отчуждению и злобе…
Константиновская станица и рядом слободы Орловка и Мартыновка. Молодежь сходилась. Были и браки между слобожанами и казачками и обратно, но камень за пазухой всегда носили. То же и в Нижне-Чирской, и рядом в Морозовской, в Каменской и в Степаново-Ефремовке и Криворожьи, везде, где близко соприкоснулись интересы казаков и бывших крестьян — Русских и малороссов.
Глава LIII
Отмена телесных наказаний мало коснулась казаков. Телесные наказания применялись к крепостным, к податному сословию, казак к нему не принадлежал. Если станичные суды через атамана и «подписных» стариков на станичном сходе — Кругу — приговаривали кого-нибудь «выстегать» — казаки смотрели на это просто: «Свое дело. Семейное, никого не касаемое». Ни рваных ноздрей, ни клеймления, ни шпицрутенов, ни пропускания через строй, где били палками — казаки не знали. У них была своя дисциплина без издевательства над человеком.