Исторические портреты
Шрифт:
— Ваше превосходительство, получив приказ его светлости заведовать морскими командами для защиты Южной части Севастополя, я не могу в то же время командовать судами, стоящими на рейде. — Нахимов положил на стол рапорт и закончил: — Покорнейше прошу разрешить мне спустить флаг и поручить эскадру младшему флагману.
Престарелый Станюкович съёжился, повёл плечами. Последние месяцы, с прибытием Меншикова, он старался оставаться в тени, поменьше принимать какие-либо решения.
— Добро, Павел Степанович, я постараюсь доложить вашу просьбу князю до его отъезда.
И Нахимов добился своего. На следующее утро он получил записку от Станюковича: «Его светлость, князь Меншиков, приказал мне не приводить в исполнение приказа, которым ваше превосходительство назначены заведовать морскими командами на берегу, а потому и прошу оставаться на рейде с флагом».
Спустя два дня обстановка изменилась, неприятель двинулся в обход для атаки Южной стороны.
В полдень, когда Нахимов обходил корабль, вахтенный мичман доложил ему:
— Ваше превосходительство, сигнальные матросы усмотрели в Инкермане неприятеля.
Нахимов, не торопясь, перешёл на корму, вскинул подзорную трубу, с которой не расставался. «Так и есть, алые мундиры французов. — Нахмурив брови, Нахимов ещё долго, не отрываясь, вглядывался в беспрерывный поток батальонов неприятеля, извивающихся по склонам Мекензевых гор. Расхаживая по корме, он размышлял, то и дело наводил трубу на устье Черной речки. — Значит, неприятель решился не атаковать Северную сторону, а спешит обойти Севастополь с юга. — В душе зародилась тревога, приправленная досадой. — На склонах высот морские батальоны в безначалии, а ведь мне надлежало их возглавить, открестился я от них».
В томительно тянувшиеся вечерние часы Нахимов то и дело поднимался на ют. Вдали у Инкермана беспрерывной лентой мерцали огоньки факелов над батальонами англичан-французов и турок. Завтра они появятся на высотах, сомнут и опрокинут слабую защиту, выкатят орудия на Малахов курган. Чем можно исправить дело? Не дать в руки неприятеля самое ценное — корабли. С экипажей эскадры наберётся не менее трёх тысяч, они встанут хоть какой-то преградой перед неприятелем.
Ранним утром, в сумерках, Нахимов позвал вахтенного мичмана:
— Передайте по линии на эскадру: «Писарям немедля прибыть на борт флагмана».
Полчаса спустя, когда поднятые спозаранку писаря расположились вокруг большого стола в салоне флагмана, Нахимов, неторопливо расхаживая по салону, размеренно диктовал свой приказ: «Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона, я в необходимости нахожусь затопить су да вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону».
Нахимов вторично зачитал первый абзац приказа и, убедившись, что все писаря точно его записали, продолжал:
«Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой: нас соберётся до трёх тысяч, сборный пункт на Театральной площади. О чём по эскадре объявляю».
Отпустив писарей, Нахимов выпил чай и распорядился адъютанту, капитан-лейтенанту Острено:
— Феофан Христофорович, видимо, писаря добрались до своих кораблей. Прикажите поднять второй заменительный флаг, пора начинать.
На «Ростиславе», опережая события, уже поторопились вынуть пробки в заранее прорубленных отверстиях.
В это время Нахимову доложили о прибытии шлюпки под вице-адмиральским флагом. Не поднимая трубу, Нахимов узнал Корнилова.
«Стало быть, Владимир Алексеевич покинул Северную сторону», — подумал он, направляясь в сопровождении Острено в каюту.
Едва распахнув дверь, Корнилов, не поздоровавшись, громко спросил:
— Кто отдал приказ топить корабли?
Нахимов, не спеша, ответил:
— Приказал я, как первый флагман эскадры.
— Позор и безумие, Павел Степанович! — воскликнул Корнилов, не стесняясь присутствия адъютанта, который успел прикрыть дверь. — Потрудитесь немедля приостановить распоряжение!
Лицо Нахимова покрылось пятнами, брови поднялись. Но он сдержал себя.
— Добро, Владимир Алексеевич, это возможно. — Нахимов кивнул Острено: — Распорядитесь, Феофан Христофорович, поднять отменительный сигнал и доложите об исполнении.
Когда дверь закрылась за адъютантом, Корнилов, нервно расхаживая по каюте, продолжал:
— Никогда не мог подумать на вас, Павел Степанович, что вы самовольно решитесь на такой позорный поступок. По эскадре не сделано ни одного неприятельского выстрела, а вы топите корабли со всеми орудиями!
— Но неприятель вот-вот появится на Малаховом кургане, и тогда будет поздно, — ответил Нахимов.
— Пусть даже и так, но вы должны прежде принять бой, а не сдаваться.
Нахимов несколько пришёл в себя.
— Об этом я и подумал, Владимир Алексеевич, после затопления судов собрать все экипажи и геройски встретить неприятеля.
Корнилов, наконец, перевёл дух.
— Малахов курган, Павел Степанович, уже защищён на первый случай. Сейчас на Графскую пристань перевозят морские батальоны с Северной стороны.
Нахимов удивлённо пожал плечами.
— Я думал, Владимир Алексеевич, что вы ещё на Северной стороне.
— Ваши сигнальщики, Павел Степанович, скверно смотрят за рейдом и, верно, спят. Ещё вчера днём я перешёл на Графскую, а сегодня пароходы перевозят оттуда наши морские батальоны.
Постепенно утихли страсти, разговор вошёл в нормальное русло, и собеседники договорились, что приказ Нахимова впредь в случае необходимости будет исполняться только с ведома Корнилова, для чего на «Константине» поднимут соответствующий сигнал.