Исторические портреты
Шрифт:
Не прошло и двух дней, как мореплаватели изведя ли суровый нрав океана. Страшный шторм небывалой силы обрушился на корабли. На «Мирном» пришлось спустить брам-стеньги и реи, а вскоре убрать и нижние паруса. Одни стаксели давали возможность кое-как удерживать корабль вразрез волне. А ветер ураганном силы менял направление, и гигантская толчея волн об рушилась на корабль с разных сторон. Матросы едва удерживались за леер, палуба временами становилась почти отвесной, и к ней можно было припасть щекой, как к стенке. Свирепый порыв ветра изодрал в клочья только что поставленный фор-стаксель.
Медленно уваливаясь под ветер, «Мирный» разворачивался лагом к волне.
«Через
— Боцман! Ставить гафельные триселя, да попроворней! Руль на борту держать.
На минуту корабль остановился, а потом опять продолжал медленно разворачиваться бортом к волне.
— Живей, братцы, живей!
Матросы и сами поняли, что это последняя надежда. Вот когда пригодились нештатные триселя, сшитые Лазаревым в Кронштадте именно на этот случай. «Только бы выдержали! Должны. Сам Есаулов, лучший парусник Кронштадта, строчил их по его чертежам».
У всех трёх мачт вздулись небольшие косые четырёхугольники. «Мирный» уже не заваливался на борт, словно нехотя остановился. Звенели, выдерживая неистовый напор ветра, триселя. Шлюп медленно разворачивался и вводил на волну.
— Ура-а-а! — пронеслось над палубой сквозь рёв урагана.
Кричали все — и офицеры, и матросы, повернувшись к своему командиру. Впервые за эти дни скупой улыбкой осветилось его лицо. «Сии мгновения достойны всей жизни», — подумал он.
Взобравшись на волну, шлюп проваливался теперь в бездну так, что под воду уходил бак. Выходя из воды, бушприт трещал под напором волн и вычерпывал из океанских глубин длинные водоросли. Килевая качка устранила главную опасность — опрокидывание корабля, но испытывала теперь на крепость весь набор корпуса «Мирного».
Ураганный ветер постепенно стихал. Океан в полной мере испытал стойкость русских моряков.
Минуло семь месяцев, за это время, отдохнув в Австралии, шлюпы плавали в неизведанной части Тихо го океана, вдоль шестнадцатой параллели. Упорные поиски увенчались успехом. Моряки открыли четырнадцать неизвестных островов и назвали их архипелагом Россиян. Наступившее лето вновь звало первопроходцев в полярные широты продолжать прерванный вояж. Плавание началось с неприятности. На «Востоке» в носовой части открылась довольно сильная течь. Возвращаться назад для ремонта — значило упустить время и отказаться от второго похода в Антарктиду. Решили плавание продолжать, но идти медленнее, постоянно откачивая воду.
В середине декабря корабли в четвёртый раз пере секли Южный полярный круг. Однажды матросы, охотившиеся на тюленя, принесли пингвина, а вскоре команду облетела обнадёживающая весть — в желудке вскрытого пингвина нашли небольшие камни горных пород, значит, берег недалеко.
Рождество моряки встретили в окружении ледяных островов и туманов, при сильном ветре и волнении. Утром 10 января море к югу очистилось ото льда, но ветер в полдень покрепчал, зашёл к востоку, ледяные поля пришли в движение. Появились киты, птицы вновь кружились вокруг мачт. Колокол на «Мирном» пробил семь склянок. Все офицеры, и даже доктор вышли на шканцы. Новосильский посмотрел за борт и воскликнул:
— Ей-богу, господа, вода, как никогда, посветлела!
Не успел он закончить, как Лазарев протянул подзорную трубу Обернибесову:
— Взгляните, Николай Васильевич, виден берег!
Все невольно повернулись в ту сторону, раздались одновременно пушечные выстрелы с «Востока» и радостный крик матроса с салинга:
— Земля!
Лазарев скомандовал вахтенному офицеру:
— Передать
В эту минуту небо раскрыло пасмурную завесу серых облаков, и солнечные лучи высветили вдали большую гору, увенчанною конусом, покрытую снежной шапкой, обрамленной чёрными скалами.
Шлюпы сигналами поздравили друг друга с открытием. Сошлись, подняли флаги расцвечивания, матросов поставили на ванты, и троекратное «Ура!» возвестило об открытии безвестной земли.
Острову дали имя Петра I — создателя русского флота. Спустя неделю континент сбросил окончательно таинственный покров.
...С утра небо было ясным и солнечным. Вахтенный пробил три склянки. На шканцах командир «Мирного» внимательно рассматривал в подзорную трубу серебристую поверхность ледяных полей по правому борту. Внезапно лицо его озарилось улыбкой — в окуляр было хорошо видно, как над бескрайними снежными просторами возвышался скалистый берег с цепочкой гор, увенчанных снежными пиками. Минуту спустя и на «Востоке» заметили берег. Могучее русское «Ура!» перекатывалось над бескрайней ледяной пустыней.
24 июля 1821 года, ранним утром, под громкие раскаты пушек Кронштадтской крепости «Восток» и «Мирный» бросили якоря на том самом месте, откуда мореплаватели уходили в трудный вояж два года тому назад.
Штурман принёс шканечный журнал с последней записью: «На клюзе 75 саженей якорного каната».
Лазарев взглянул на левую страницу — «Пройдено всего миль 49 860».
— Поболее двух длин экватора. Хорош поясок, — весело проговорил он.
Участников плавания удостоили поощрения. Беллинсгаузена произвели в капитан-командоры, а Лазарева удостоили редкого поощрения: произвели через чин в капитаны 2-го ранга, наградили орденом Святого Владимира IV степени. Офицеров наградили орденами, матросов — двойным окладом жалованья до конца службы, а срок службы сократили им на 3 года.
...Минула зима, и Лазарев срочно выехал в Петербург по вызову начальника морского штаба — контр-адмирала Моллера.
— Его императорское величество повелеть изволили отправить в наступающее лето к владениям Российско-Американской компании фрегат «Крейсер» и «шлюп «Ладога». — Начальник штаба бесстрастно чеканил слова. — Командиром фрегата назначено быть вам, а командиром шлюпа вашему старшему брату — капитан-лейтенанту флота Андрею Лазареву.
Для охраны поселений и промыслов, по просьбе Российско-Американской компании, отправились в прошлом году два корабля под начальством Тулубьева. На смену ему и посылали отряд под командой Лазарева к берегам Русской Америки.
Офицеров и матросов командир отбирал как и прежде, лично. Просились лейтенанты Анненков и Куприянов, служившие прежде на «Мирном». Лазарев полагал назначить старшим офицером Анненкова, но получилось по-иному. Старшим офицером прислали по протекции из окружения Аракчеева лейтенанта Кадьяна. Вначале он привлёк Лазарева неутомимой требовательностью по службе к матросам, но настораживало его высокомерие и отчуждённость от офицеров. Лазарев отобрал в экипаж ревностного к службе лейтенанта Фёдора Вишневского, приглянулись ему и молодые мичманы — Павел Нахимов, Ефим Путятин, Александр Домашенко. В начале мая на борт крейсера поднялся Дмитрий Завалишин, друг и однокашник Павла Нахимова. Лазарев приветливо встретил восемнадцатилетнего мичмана. О нём говорил ему Беллинсгаузен, с похвалой отзывались однокашники Лазарева, Мардарий Милюков и Павел Дохтуров. Кроме незаурядных способностей, они единодушно выделяли его бескорыстие, честность и искренность.