Исторические сочинения о России XVI в.
Шрифт:
Между тем пришли письма от польского короля [397] , в которых московскому послу предоставлялась свобода передвижения по Польше и з качестве проводника назначался один из знатных людей королевства. Однако письма оказались ненужными, так как московский посол из Праги отправился в Любек и должен был оттуда по Балтийскому морю прибыть в Ливонию.
Из Вроцлава мы направились в Варшаву. Посетив там польскую королеву [398] , наконец, прибыли в Вильну к 14 июня. Король в это время был полон забот о военных делах и, кроме того, был в трауре по своему брату Христофору, трансильванскому воеводе, в память которого на следующий день думал совершить положенное торжественное богослужение. Днем позже Поссевино был у него и в кратких словах рассказал о предпринятом путешествии. Хотя королю все эти разговоры о мире и самое посольство казались ненужными, потому что, по его словам, московит и так в скором времени уступит ему власть над Ливонией, а все эти замыслы исходят от его врага (желающего в своих интересах оттянуть возобновление военных действий), тем не менее он заверил Поссевино, что и в будущем будет подчиняться власти папы.
397
Датированные 12 мая 1581 г. См.: Коялович М. О. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию
398
См. прим. 36 к «Письмам».
Отсюда, получив более подробные сведения о состоянии московских дел, Поссевино отправился в Московию, а один человек [399] настоял, чтобы он ехал вместе с ним в Диену и Полоцк, куда через несколько дней должен был вернуться из Московии его посол [400] . Диена — крепость в Белой Руси, отстроенная после падения Полоцка около 15 лет тому назад у рек Двины и Диены, отстоящая от Вильны приблизительно на пять дней пути. Здесь мы оставались несколько дней, ожидая посла. Чтобы бездействие не повлияло на нас расслабляющим образом, мы начали исполнять обязанности членов Общества в самом войске. Однажды Поссевино произнес проповедь даже у короля, который при этом показал себя человеком выдающегося благочестия. В своей проповеди Поссевино сказал, что король выйдет победителем во всех сражениях во славу божью только в том случае, если внесет светоч католической веры как в души своих солдат, которые представляют собой смешение всех наций, так и в сознание побежденных народов.
399
Ян Замойский. — Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию (осада Пскова). Пер. О. Милевского. Псков, 1882, с. 24. Далее — Дневник последнего похода...
400
Христофор (Кшыштоф) Дзержек.
Пока мы очень ревностно всем этим занимались, прибыли послы от московского князя с большой связкой писем [401] (говорят, там было пятьдесят листов). На королевском совете, который собрался ради них 18 июля, послы доложили об условиях гораздо более скромных, чем те, которые предлагали предыдущие послы (московский князь отступался от Ливонии, но оставлял себе Нарву и приморские города). Но король, сетуя на то, что это вызовет промедление и отсрочку для начала военных действий, отпустил от себя послов, говоря, что он не удовольствуется даже всей Ливонией. Но поистине предопределением всемогущего господа случилось так, что в то самое время, когда оба государя желали мира, но ни тот, ни другой, храня свое достоинство, не решался предложить условий перемирия, здесь оказались люди нашего Общества. Ведь московский князь в письмах, о которых я упоминал, писал, что если эти условия не будут приняты, он не предпримет никакого другого посольства в течение 50 лет, а польский король утверждал, что не удовольствуется всей Ливонией. По-видимому, оставалось только одно, чтобы этот мир был заключен при содействии какого-нибудь посредника или арбитра. Поэтому к посольству в Московию, о котором литовцы раньше и слышать не хотели, теперь отнеслись благосклонно. Поссевино дважды [402] имел беседу с московскими послами не только с разрешения, но и по желанию короля, при этом он подробно говорил о том, что составляет предмет заботы великого первосвященника, то есть о благе подданных князя. Кроме того, он убедил польского короля возвратить московитам двух пленников, воевод крепости Велиж, захваченных в прошлом году при осаде их крепости, с тем чтобы эта услуга помогла облегчить переговоры с московским князем.
401
От 29 июня. Дзержек прибыл к королю в Полоцк 15 июля. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 275—277.
402
19 и 29 июля. — Дневник последнего похода., с. 47.
Итак, со всей тщательностью исполнив то, что относилось к польскому королю, мы попросили у короля разрешения отправиться в Московию, что он сделал охотно, дал рекомендательные письма к начальникам крепостей и назначил также проводником Василия [403] (по своему обычаю, они называли его «приставом»), начальника над казаками (казаки — солдаты-добровольцы), который должен был добывать все необходимое для этого пути. По дороге он был обращен в истинную веру из русской схизмы.
403
См. прим. 18 к «Письмам».
Выступив из Полоцка 22 июля, к 1 августа, испытав много опасностей, мы прибыли в Дубровну. Дубровна — последняя крепость Польши, она является пограничным городом Литовского и Московского княжеств. Всадники же, которые сопровождали нас в качестве охраны, оставили нас, как только прибыли к границам Московии, так как боялись оказаться убитыми московитами, которые имели обыкновение постоянными набегами опустошать польские границы. Кроме того, в лесу едва можно было различить дорогу, так как стволы деревьев настолько прочно переплелись между собой, что дорогу всюду нужно было пробивать топорами, повозки приходилось тянуть руками или даже переносить на плечах, а между тем измученным людям нужно было ночевать на мокрой земле под непрерывным дождем. Страх увеличивали казаки (это род наглейших разбойников), которые в лесу подражали голосам различных зверей, чтобы испугать нас.
На следующий день на рассвете появилось 60 московских всадников, у которых находились охранные грамоты. Во главе их стоял пристав Федор Потемкин, который после обмена приветствиями, радушно угостил нас хлебом, медом и пресными лепешками, испечёнными на масле. Вместе с московитами мы находились в пути три дня и в день Преображения господня прибыли в Смоленск. Еще на большом расстоянии от этого города нас встретило около 300 конных людей, высланных нам настречу, разодетых в парчовую златотканную одежду. Во главе их находился сын смоленского воеводы [404] . Он предложил Поссевино сесть на коня и тотчас изложил ему поручения отца: во-первых, отец его просит извинения за то, что сам не вышел навстречу: ему нельзя покидать города, затем осведомился о здоровье папы Григория XIII, спросил, не повредила ли Поссевино поездка верхом, и, наконец, приняв его в свою свиту, провел в город, а затем и в крепость, куда обычно не было доступа никому, за исключением посла цезаря, союзника московского князя. Для переговоров, однако, место было отведено за пределами крепости, так как литовцы были на подозрении у московитов, и в крепость ни один из них не смог проникнуть.
404
Смоленский воевода Данила Андреевич Ногтев. — ПДС, т. X, с. 54—55.
Смоленск
Из Смоленска выехали 10 августа, проделали путь в 40 миль по направлению к Старице, где в это время находился московский князь. Эта крепость построена на Волге, которая, проделав огромный путь, 72 устьями впадает в Каспийское море, и находится от Москвы на расстоянии 100 льё. Едва мы проехали одну милю пути, как навстречу нам показался пристав Залешенин Волохов с польским переводчиком Яковом Заборовским и 15 всадниками свиты. Пристав, сойдя с коня, приветствовал Поссевино от имени великого князя и сказал, что послан князем заботиться обо всем необходимом для него и его свиты. Таким образом, надежно охраняемые и с той, и с другой стороны приставами, мы отправились к Старице то маленькими, то большими переходами, в зависимости от того, что приходило в голову московитам: ведь они имеют привычку медлить скорее из-за какой-нибудь прихоти, чем по каким-либо иным соображениям [405] . Там, где дорога делается неровной и труднопроходимой, они убыстряют шаг, там же, где всё плоско и ровно, они, как будто нарочно, движутся медленно; никогда они не входят, хотя и могли бы это делать, под крышу, а в самую сильную жару — под тень деревьев. Они не распределяют время для отдыха в пути, но, где им захочется, там и останавливаются, варят кашу и едят, разостлав вместо скатерти свои плащи. После того как Поссевино высказал свое неудовольствие по этому поводу, впоследствии приставы стали останавливаться на постоялых дворах.
405
«Странное», с точки зрения Поссевино, поведение русских приставов объясняется на самом деле приказами из Старицы. Иван IV несколько раз переносил день прибытия посольства в Старицу, о чем писал приставу Залешенину Волохову, который и действовал в соответствии с этими приказами. См.: Лихачев Н. П. Дело о приезде Поссевина. Спб., 1903. Материалы, с. XX—XXII.
В Старицу мы прибыли 18 августа. Почти на расстоянии мили от города нас встретили еще три других пристава в сопровождении 300 всадников. Это был Михаил Внуков, Страхов Второй и Семейка Пахомов. Они были разодеты в златотканную одежду, сверкающую драгоценными камнями. Приблизившись к повозке, в которой ехал Поссевино, и сойдя с коней, приставы обратились к нему с приветствием. Сначала говорил Михаил: «Антоний (так московиты безо всяких прибавлений называют всякого. Однако, упоминая имя своего князя, обычно прибавляют бесчисленные титулы), милостью божьей великий государь и царь (этим словом они обозначают государя и императора) и великий князь Иван Васильевич (далее следует длинный ряд титулов своего князя, которыми, как я раньше сказал, у московитов принято всякий раз величать своего князя) всея Руси, владимирский, московский, новгородский, царь казанский, астраханский, государь псковский и великий князь смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, булгарский и т. д., государь и великий князь нижегородский, черниговский, рязанский, ростовский, ярославский, белозерский, ливонский, удорский, обдорский, кондинский и государь всей земли сибирской к северской спрашивает о здоровье святейшего отца Григория XIII, папы римского». «Милостью божьей, он здоров», — ответил Поссевино. Затем тот же пристав, повторив все титулы, спросил, благополучно ли доехал Поссевино. «Так же, как бог хранит великого князя», — ответил Поссевино. Московиты почти во всех приветствиях обычно пользуются одними и теми же вопросами и ответами. Второй пристав, осведомившись о том же самом в таких же выражениях, прибавил: «Великий государь наш в твоем лице приветствует папу римского Григория XIII». Третий, Семейка, повторив сначала то же приветствие, сказал: «Великий государь посылает приставов (при этом он назвал каждого в отдельности), чтобы тебе и твоей свите доставлять все необходимое». Затем один человек [406] самого знатного происхождения, подведя коня темной масти, украшенного серебряной сбруей, к Поссевино, сказал: «Антоний, великий государь наш жалует тебя своей милостью и посылает тебе коня» (такими словами они сопровождают преподнесение даров своего князя). Этого коня Поссевино принял, боясь своим отказом вызвать неудовольствие государя. И вот пять членов Общества, одетые в простое суконное платье, едут среди толпы людей, разряженных в яркие одежды, через толпу мужчин и женщин, стоящих рядами, к обширным великолепным хоромам, предназначенным для их жилья. В тот же день мы были приглашены на большой пир, на котором, кроме пяти приставов, о которых я говорил, и около 60 человек более низкого звания, присутствовал юноша [407] , посланный князем, как бы заменяющий его в обязанности хозяина. Он сидел рядом с Поссевино, а всякий раз, как вносили какое-нибудь кушанье, поднимался, при этом и все поднимались, и, обнажив голову и перечислив все титулы своего государя, говорил, как будто бы произносил торжественную молитву: «Великий князь жалует тебя своей милостью, этим блюдом». Сам стол не был застлан ковром, он был застелен лишь скатертью, на нем был поставлен огромный белый каравай хлеба, стояли солонка и два кувшина, один с уксусом, в другом был перец. Этими предметами московиты из-за суеверия убирают свои столы. Когда же было подано последнее блюдо, сидевший рядом с Поссевино юноша сказал: «cleb da sol», то есть «хлеб да соль», что является знаком окончания трапезы. Говорят, что это выражение пошло от монаха Сергия, умершего около 190 лет тому назад, причисленного к так называемым святым. Он известен чудесами, и московиты чтят его с самым религиозным чувством. Говорят, когда у него находился великий князь Дмитрий, этими словами он изгнал из помещения демона; московиты также считают, что этими словами отвращается всякое зло [408] .
406
«... а с иноходцем к папину послу навстречу послал от себя государь Елизарья Благово». — ПДС, т. X, с. 68.
407
Стольник Иван Данилович Вельский. — ПДС, т. X, с. 64.
408
Неверное истолкование выражения «хлеб да соль» и легенда об изгнания беса не имеют ни фольклорного, ни литературного основания.
Когда столы были убраны, мы удалились в нашу опочивальню, куда тотчас вошли приставы, чтобы, по здешнему обычаю, приятно провести время за разными винами, Поссевино отослал их, говоря, что он удовлетворил природную потребность в пище и что священнослужители, которые каждый день вкушают священное тело Христово, должны жить в умеренности и трезвости, а время нужно проводить скорее в тех делах, которые имеют отношение к посольству, чем за чашами. Этот ответ московиты выслушали с большим почтением и одобрили его.