Исторические сочинения о России XVI в.

Поссевино Антонио

На следующий день прибыли приставы с писцом, чтобы занести в список подарки, которые предназначались как самому князю, так и другим лицам (ведь ни одному послу не подобает показываться на глаза этому государю без подарков). Вписав имена тех, кто их посылает, они сказали, чтобы мы готовились на следующий день предстать «пред ясные очи» (это — выражение московитов) великого государя. Поссевино хотел, чтобы его привели к государю с возможно меньшей торжественностью, и прилагал много усилий для этого, но ему пришлось подчиниться обычаю, чтобы не вызвать гнева государя, который говорил, что этот почет он оказывает в лице Поссевино великому папе.

20 августа, в день св. аббата Бернарда, когда мы совершали бого-служение (а во время пребывания в Московии мы делали это ежедневно), прибыли приставы с большой свитой остальной знати, и, пока подарки укладывались в мешки, затканные золотом и серебром, появились два знатных человека, сверкающие золотом, на конях, также блестящих от золотых украшений, в сопровождении приблизительна 300 пеших людей, одетых в парчовые разноцветные платья. Произнеся длинное вступление из титулов, они сообщили Поссевино, что великий князь немного позже явит ему свои ясные очи (как я уже говорил, это формула московитов) и пошлет навстречу ему двух знатнейших людей государства.

После их отъезда были подведены лошади, присланные князем, мы с приставами и двумя переводчиками сели на коней и пустились в путь, другие три человека, пешие, несли дары великого первосвященника. Тотчас нас принял отряд царских всадников во главе с Фомой Бутурлиным и Михаилом Безниным, которые, приветствовав Поссевино в самых торжественных выражениях, сообщили то же, что и предыдущие вестники. Затем, любезно подав руку каждому, они присоединились к нашей свите. Дорога, по которой мы продвигались, была заполнена двойным рядом стрельцов в разноцветной одежде, заполнивших всю дорогу бесконечными рядами безо всякого перерыва вплоть до дворца я лестниц. На самих лестницах также был виден двойной ряд царских людей, среди которых находились двое знатных людей, которые, произнеся самые торжественные приветствия, приняли Поссевино и провели во дворец. Во дворце можно было увидеть много скамей для царских людей, расположенных таким образом, что следующие всегда немного

возвышались над предыдущими, благодаря чему все могли видеть всё и в свою очередь быть видимыми. Покои самого великого князя были уставлены такими же рядами скамей, на которых сидело еще больше придворных царских людей. Говорят, что такое множество придворных совсем не было обычным для царской челяди, но они были приведены на время, чтобы таким образом показать все эти богатые одежды и чтобы число придворных казалось более многочисленным.

Трон великого князя возвышался над полом на две ступеньки, и его убранство очень выделялось: среди прочих блеском и великолепием. Вотканные драгоценные камни с удивительным искусством украшали его золотую одежду. С плечей спускался плащ, сделанный таким же образом. Каждый палец украшали по два-три перстня с оправленными в них большими драгоценными камнями. Был у него и серебряный посох, похожий на епископский жезл, отделанный золотом и драгоценными камнями. Его московиты называют «possok». Мягкие сапоги, загнутые наподобие клюва, также украшены драгоценными камнями (у них нет в употреблении сапог со шпорами). На нем были две цепи, состоящие из чередующихся золотых шариков и больших драгоценных камней. Одна спускалась на грудь, а на другой, более короткой, висел золотой крест, длиной в ладонь, шириной в два пальца. Украшение головы московиты называют короной, на ней много золота, украшена она многочисленными драгоценными камнями немного больше, чем тиара папы, а в прочем от нее не отличается.

С левой стороны сидел на более низком троне старший сын Иван. Когда мы оказались на виду у великого князя, первый боярин [409] громко объявил: «Великий государь, Антоний Поссевин и его спутники бьют тебе челом» (так московиты говорят, когда хотят выразить высшее почтение и покорность). Тогда князь ласково спросил Поссевино: «Как здоровье папы Григория XIII?» — «Так же, как бог хранит твою светлость» — ответил Поссевино. Тогда Поссевино, чтобы самому с большей торжественностью произнести титулы верховного первосвященника, сказал: «Святейший господин наш, папа Григорий XIII, пастырь вселенской церкви, наместник Христа на земле, преемник апостола Петра, господин многих земель и областей, раб рабов божьих, приветствует твою светлость и молит господа дать тебе свое благословение». Князь, услыхав имя папы, встал, затем поблагодарил за приветствие, и, уже сидя, спросил «Благополучно ли ты прибыл, Антоний?» — «Благополучно, по милости Иисуса Христа», — ответил тот, — «чтобы верно служить тебе». После этого Поссевино поцеловал, по обычаю, правую руку князя и его сына, а затем все письма вместе, как было приказано, передал секретарю [410] и начал по одному доставать подарки. Первым был хрустальный крест, вырезанный с величайшим искусством, в который была вделана часть того святого креста, на котором был распят Христос. Князь взял его в руки и долго рассматривал, потом сказал: «Да, это дар, достойный папы». Следующим было изображение священного агнца, сделанное из воска, оправленное серебром и раскрашенное в красный цвет с изящной надписью славянскими буквами. Поссевино сказал, что передает этот дар от себя, потому что у московитов есть такой обычай, чтобы послы от своего имени также подносили дары великому князю. Третьей была книга о Флорентинском соборе, красиво изданная и украшенная, четвертым — розариум из золота и драгоценных камней, пятым — десять молитвенных шариков также из драгоценных камней, оправленных золотом. Последним был хрустальный кубок, отделанный по краям золотом. Сыну князя также были поднесены подарки из драгоценных камней. Супруге, от которой родился сын Иван, папа также желал передать подарки, но мы узнали, что она уже давно умерла [411] , а та, на которой князь женат в настоящее время, является его седьмой женой [412] . Князь, внимательно рассмотрев подарки каждый в отдельности, приказал вернуть их обратно Поссевино, а ему самому начать переговоры с боярами и советниками о том, что ему поручено, а также в этот же день пригласил его на «хлеб-соль» (что у московитов является формулой приглашения на пир). Приставы отвели нас в нижние палаты, туда же немного спустя пришли четыре советника и канцлер государства [413] , а все прочие оттуда удалились. Поссе-вино в течение получаса через переводчика изложил поручения папы, которые вскоре по их просьбе передал им в написанном виде. Главные из них заключались в следующем: сам великий князь через последнего своего посла обещал папе, что если будет мир с польским королем, то он начнет войну против турок, верности не нарушит и, соединившись с другими христианскими государями, обратится против общего врага. Далее. Он предоставит свободный проезд через свое государство послам апостольского престола, если папа пошлет когда-нибудь их к персам или татарам. Затем разрешит католикам торговлю в Московии и позволит им иметь храм по католическому обряду. Кроме того, великий первосвященник убеждает великого князя вернуться к католической вере и подчиниться его власти.

409

Окольничий Степан Васильевич Годунов. — ПДС, т. X, с. 72.

410

Дьяк Афанасий Демьянов. — ПДС, т. X, с.73.

411

См.: прим. 8 к «Письмам».

412

Мария Нагая.

413

Переговоры с Поссевино вели: Василий Григорьевич Зюзин, Роман Михайлович Пивов, дьяки — Андрей Щелкалов (его Поссевино называет «канцеллярий», канцлер), Афанасий Демьянов и Иван Стрешнев. — ПДС, т. X, с. 74.

В это же время пришли два знатных человека, посланные князем, взяли подарки из рук Поссевино и стали носить их по всей толпе придворных открыто, чтобы все их видели. Я думаю, что эти подарки не оставили сначала у великого князя для того, чтобы с большой торжественностью позже показать их всем вокруг. Советники же, познакомившись с тем, что доложил Поссевино, удалились к князю. Вскоре после этого Фома [Бутурлин] и Михаил [Безнин] отвели Поссевино и его спутников в другую часть дворца на пир. И где бы мы ни проходили, повсюду находили придворных, расположенных в подобном же порядке, что и раньше. В зале, предшествующем столовой, можно было рассмотреть два столика, украшением которых были многочисленные золотые и серебрянные сосуды, поставленные в изобилии один на другой. Другой стол, гораздо больший, чем эти, находился в столовой и на нем тоже громоздились огромные золотые и серебряные сосуды. Однако ни одним из них во время этого пира не воспользовались, а выставлены они были, чтобы тщеславно показать роскошь и богатство.

Число обедающих доходило до сотни. На первом месте сидели два юноши, происходившие от польских королей и князей Мстиславских [414] . Ниже сидели восемь бояр, которые по своей знатности были почти князьями, затем семь ближайших советников, за которыми следовала большая смешанная толпа придворных. Среди них не было никаких различий по знатности, но, по-видимому, каждый сидел на том месте, которое занял. Великий князь с сыном находился за отдельным столом, возвышающимся над остальными. Рядом с ними лежали их короны и скипетры. Над головой висела прекрасно написанная икона пресвятой богородицы, украшенная золотом и драгоценными камнями. Столы, как я уже говорил раньше, были застланы лишь скатертями, не было ни ковров, ни салфеток для рук, ни чаш, ни ножей, ни вилок. На них можно было увидеть лишь солонки и кувшины, по суеверию московитов. Когда мы вошли в столовую, князь, назвав каждого из нас по имени, пригласил сесть за стол, находившийся недалеко от него. Затем была подана вода для мытья рук князю и его сыну. В других случаях на частных пирах московиты, собираясь сесть за стол, рук не моют. На пиру, казалось, князь исполнял обязанности заботливого отца семейства: следил взглядом, чтобы ни у кого ни в чем не было недостатка и часто посылал кушанье со своего стола к нам и прочим, даже сидящим очень далеко от него. У московитов есть и такой обычай на пирах: когда князь пошлет кому-нибудь со своего стола, все пирующие должны встать, а тот, кто передает кушанье, говорит: "Великий государь жалует тебя своей милостью". И этот человек должен ответить: «Бью ему челом». Если князь пьет за здоровье кого-нибудь, этот человек, в каком бы месте он ни находился, должен выйти на середину столовой, приветствовать князя и пить под его наблюдением, а затем кубок отдать кому-нибудь из пирующих, на кого ему укажут. Мы, однако, не подчинились этому обычаю, да и правду сказать, в течение двух часов, пока длился пир, таких здравиц было более 60. Под конец пира при наступившем молчании великий князь произнес очень важную речь о союзе и дружбе своих предков с папой римским и заявил, что папа является главным пастырем христианского мира, наместником Христа и поэтому его подданные хотели бы подчиняться его власти и вере [415] . Конечно, эта речь была произнесена не от чистого сердца, но была вызвана необходимостью сегодняшнего дня — и это показал исход дела, — однако она имела большое значение, так как дала представление этому народу о верховном первосвященнике. По окончании пира (а московиты утверждают, что он был гораздо роскошнее всех предыдущих) мы в окружении такого же многочисленного сопровождения вернулись домой.

414

Князья Федор и Василий Ивановичи Мстиславские. — ПДС, т. X, с. 80.

415

Русскими источниками этот эпизод не подтверждается.

Прошло три дня, пока поручения папы были переведены на русский язык. Воспользовавшись этим обстоятельством, мы попытались изменить неправильное представление здешних людей о латинской церкви и религии.

31 августа с той же самой торжественностью и с тем же многочисленным сопровождением нас во второй раз привели к князю. В этот день князь объявил, что расположение папы и усердие Поссевино ему очень приятны, также он сказал, что со вниманием прочел письма и императора Рудольфа [416] , и самого папы [417]

и что по каждому разделу даст ответ через своих советников (при этом он каждого назвал по имени и указал пальцем). Затем Поссевино с советниками Василием Григорьевичем, Романом Михайловичем, Андреем Щелкаловым, канцлером царства, Афанасием Демьяновым и Иваном Стрешневым заседали в палате. Там в течение пяти часов дела подверглись тщательному обсуждению как со стороны советников, так и Поссевино, и на каждое был дан точный ответ. Остальное было отложено на 4 сентября. В этот день с прежней торжественностью нас вызвали к князю, и Поссевино было приказано закончить с советниками все дела, оставшиеся от прежних обсуждений. В этот же день один из спутников Поссевино остался дома из-за болезни, и тотчас князь послал к нему знатного человека спросить, не нуждается ли он в чем-нибудь, а вскоре после этого послал к нему врача, фламандца [418] , для лечения. Князь же имеет обыкновение так часто приглашать к себе послов для того, чтобы не создалось впечатления, что для них доступ к нему закрыт, а то, что он отвечает через советников, это, по его мнению, помогает ему сохранить свое величие. Однажды, когда во время обсуждения запутался узел, который советники сами не осмелились распутать, о чем они и доложили князю, он прислал Никиту Романовича, брата умершей первой жены, человека очень влиятельного, и Богдана Бельского, председателя совета [419] . Они попросили Поссевино от своего имени, чтобы тот высказал свое суждение не только как апостольский нунций, но как советник и сенатор. Впоследствии оказалось, что его мнение было полностью одобрено самим великим князем. Это обстоятельство породило огромное удивление как у приставов, так и у остальной многочисленной свиты, и в особенности потому, что великий князь прислал Поссевино все архивные материалы и государственные документы, чтобы тот, хотя и находится как бы на положении слуги, однако имел бы представление о фактах. Остального удалось добиться без большого труда, однако он не смог сделать того же в отношении религии: князь запрещал переводчикам даже переводить все, что имело отношение к религии. Только при величайшем старании Поссевино удалось настоять на том, чтобы всё дело было отложено до времени его возвращения после заключения мира. Когда же Псков (а это очень сильная крепость, расположенная во внутренних областях, страны) подвергся самой решительной осаде со стороны польского короля, князь стал настаивать, чтобы Поссевино, пока еще дела во Пскове в хорошем состоянии, отправился к польскому королю и заключил мир. Таким образом, все обязанности по воле князя были распределены следующим образом: один из священников [420] поедет в Рим к папе (которому пришлось учредить в Польше новую провинцию), Поссевино будет разъезжать туда и обратно, пока не установит мир между государями. Другой священник с товарищем [421] будет находиться в Московии у князя до тех пор, пока туда не вернется Поссевино, уладив дело мира. Конечно, князь сделал это из хитрости, чтобы держать их на положении заложников, однако это оказалось даже удобным, так как они могли более подробно узнавать положение дел, а московиты смогли скорее привыкнуть к виду католиков, в особенности тех, которые посланы к ним от святого апостольского престола. Между тем, пока приставы готовили все необходимое для отправления, 9 сентября прибыл гонец от польского короля с письмами [422] , в которых он отвечал очень пространно на те, которые, как я говорил, были вручены ему в Полоцке. На следующий день князь пригласил нас к себе. Едва мы вошли к нему, как советники в молчании отвели Поссевино к месту заседания и показали письма польского короля (эти письма, написанные по-русски, по-польски и по-латыни, были очень дерзки и полны самой грубой брани по отношению к здешнему госу-царю). Затем они стали просить Поссевино ускорить дело. Здесь же они упомянули о поручениях папы и дали ответ на все его вопросы. Что же касается религии, то в настоящее время обсуждение этого вопроса откладывается до возвращения Поссевино. То, что он им передал, они получили и тотчас, по здешнему обычаю, внесли в официальные документы. Я надеюсь, что если не в настоящее время, то, несомненно, в будущем, напоминание о подобного рода благодеянии при последующем разборе этих анналов принесет некоторые плоды. Затем великий князь в письмах к папе, императору и венецианцам давал обещание предоставить возможность свободно жить в его областях их купцам и католическим священникам, разрешал также иметь места для погребения их людей. Кроме того, он дружелюбно обещал послам, которых отправят к персам и татарам (соседям московитов), проводников и свободный проезд через всю Московию и Казанское и Астраханское царства (эти области в прошлом московит взял у татар) [423] .

416

От 19 мая 1581 г. — ПДС, т. I, с. 818—821.

417

От 15 марта 1581 г. — ПДС, т. X, с. 80—85.

418

Иоганна Эйлофа. См. прим. 18 к I книге «Московии».

419

См. прим. 36 к II книге «Московии».

420

Паоло Кампани.

421

Стефан Дреноцкий и Микель Мориено.

422

От 2 августа 1581 г. См.: Коялович М. О. Указ. соч., с. 287, 328.

423

Русские копии документов, касающихся переговоров в Старице, не сохранились. По славам Пирлинга, в Ватиканском архиве в отделе «Германия, 93» находятся только немецкие переводы и резюме на латинском языке следующих документов: письма Ивана IV папе Григорию XIII, опасной грамоты для венецианских купцов и письма царевича Ивана Ивановича Григорию XIII. См.: Роssevini A. Missio Moscovitica, p. 96.

12 сентября мы в сопровождении гораздо большей свиты, чем раньше, проследовали к царскому дворцу, а свита с этого времени распускалась. Здесь государь, поднявшись и приказав другим сделать то же самое, сказал: «Антоний, ты поедешь к королю Стефану, передашь ему приветствие от моего имени и заключишь мир по поручению папы. Когда исполнишь это, возвращайся к нам, а твое присутствие всегда будет нам приятно как из уважения к папе, так и из-за твоего усердия при выполнении этого поручения». Затем он обратился к тому священнику, который отправлялся к папе: «Ты отправишься к папе и также передашь ему мое приветствие, кроме того, мои письма и подарки». То же самое, в тех же выражениях, повторил сын его Иван. Наконец, он подозвал того священника, который оставался в Московии г «Ты будешь здесь со мной в Москве», — сказал он, погладил его по голове, а затем обратился к Поссевино: «Будь спокоен, Антоний, мы будем относиться к нему с той же благосклонностью, как если бы ты сам был здесь». Затем мы поцеловали руку князя и его сына и вернулись домой. Дома князь приказал приготовить нам великолепный и щедрый пир, на котором повторилось подобное тому, что было на предыдущих пирах, до под конец несколько знатных людей принесли различные кушанья и сосуды с вином, которое представляет большую редкость в этом государстве и есть только у одного великого князя. Всё это князь дал нам для того, чтобы мы не имели недостатка в пище в польском лагере, а до границ Московии обо всем необходимом будут заботиться приставы За эту щедрость и заботу великого князя Поссевино поблагодарил присутствующих в пространной речи. Под вечер князь позвал нас к себе и передал в дар папе ценные соболиные меха, а также каждому из нас подарил прекрасные меха и деньги. Поссевино по уставу нашего ордена сначала не хотел их принимать, но его убедили, чтобы он этого не делал, так как князь, если от его подарков отказываются, считает это оскорблением, и его расположение может смениться жестокостью. Но Поссевино позаботился, чтобы эти подарки были розданы московским и польским пленникам, и в этом князь его поддержал и одобрил. Хотя добрая часть денег была поделана тотчас же между приставами и другими людьми, состоявшими при нас, они, что в обычае у здешнего народа, требовали их еще в самых грубых выражениях.

На следующий день в праздник Воздвижения, в сопровождении большой конной свиты царских людей, числом около 100, мы отправились из Старицы ко Пскову, который, как я уже сказал, осаждал польский король. Почти через 15 дней пути по бескрайним равнинам и лесам мы прибыли к озеру Ильмень. Преодолев его за 8 часов (оно простирается более чем на 50 миль), мы добрались до Новгорода, ч там нас встретил отряд из двух тысяч татар, посланных из Новгорода по приказанию московского князя для нашей охраны. Их начальник (а его называли здесь воеводой) был христианин (остальные же придерживались веры Магомета). Он любезно предложил нам располагать им и его подчиненными. Затем Василий [424] , один из переводчиков, был послан в польский лагерь с тем, чтобы сообщить польскому королю о нашем прибытии и с просьбой прислать к границам свой отряд для нашего сопровождения. В ожидании ответа прошло четыре дня, и за это время другой переводчик московского князя был обращен из русской схизмы в католическую веру. Польский король, узнав о нашем прибытии, приказал литовцу Александру Пронскому, стольнику, как здесь говорят, с отрядом из 200 всадников сопровождать нас на расстоянии 50 миль. В псковский лагерь мы прибыли 5 октября. Удивительно, кал оказался приятен всем наш приезд: ведь если бы мир не был заключен, то оказалось бы, что осада будет продолжаться и зимой, так как король решил в случае неудачной осады Пскова лагерь отсюда не снимать. Снег же, выпавший за день до этого, привел поляков в страшное отчаяние, тем более что у солдат не было даже палаток, в которых они могли бы укрыться от холодов [425] . В этот же день король созвал для Поссевино совет, на котором тот изложил условия мира, привезенные от московита. Слушали его с чрезвычайным вниманием, но, так как этот день подходил уже к концу, дело было отложено до следующего дня. Лишь только рассвело, король пригласил Поссевино к себе, и было решено, что Поссевино пошлет кого-нибудь к московиту (который находился в это время в Александровской слободе, отстоящей от Москвы на расстоянии 150 миль) и предложит выбрать какое-нибудь нейтральное место, куда соберутся послы обеих сторон с величайшими полномочиями. Был послан Андрей Полонский, один из переводчиков, юноша исключительной честности. К сожалению, вскоре после возвращения из Москвы он заболел и, очистив по церковному обряду душу, отошел в лучший мир.

424

См. прим. 18 к «Письмам».

425

«Ночью шел снег и потом сильно заморозило, палатки наши не приспособлены к этому, морозы усиливаются, пехотинцы гибнут от холода...» — Дневник последнего похода.., с. 149—150.