Истории драматургии театра кукол
Шрифт:
Свою самую репертуарную пьесу «38 попугаев» Г. Остер написал для Московского областного театра кукол (чуть позже была поставлена в ГАЦТК им. С. В. Образцова, а затем – в десятках театров кукол страны). В основу пьесы легла повесть-сказка автора, где Слоненок, Мартышка и Попугай после многочисленных раздумий и приключений все же измерили рост своего друга – Удава. Г. Остеру удалось не просто инсценировать свою повесть, но и придать ей четкий и лаконичный вид пьесы для театра кукол, а также абсолютно выдержать не столь уж частый на кукольной сцене жанр водевиля. Жанровая определенность выражена во многих компонентах – стремительности действия, внезапности развязки, эксцентричности и парадоксальности фабулы,
Автор, используя главные черты и достоинства водевиля, адресовал пьесу детям и наделил всех своих героев детскими характерами. Действительно, в каком еще театральном жанре есть такая сильная тяга к игре, каламбурам, перевоплощениям, импровизации, раскованности, веселости, почти цирковой эксцентрике? Какой еще жанр позволяет сделать розыгрыш – основой интриги, а недоразумение – природой конфликта? Где еще требуется от актеров (да и от зрителей) такая изобретательность, живость, умение перевоплощаться и мгновенно реагировать на крутой поворот сюжета? Только в водевиле. А кто всех лучше может оценить все эти качества водевиля? Разумеется, те, кто сам ими обладает, – дети.
Главной темой пьесы стало удивление, радость познания нового. Эта радость пульсирует во всей пьесе, наполняя ее светлым и легким дыханием жизни. Чем только не заняты герои пьесы! Они пытаются «поставить на ноги» Удава, измеряют его в «слонах» и в «мартышках», учат летать Попугая, думают о том, сколько это – «много» и сколько – «мало»… Автор заставляет не только сопереживать, но и соучаствовать, содействовать, заново, радостно и с удивлением открывать мир.
Одновременно с Корсунским, Успенским и Остером в конце 70–80-х гг. в драматургию театра кукол пришел и киносценарист, писатель Александр Ефимович Курляндский (род. 1938). Он родился в Москве, окончил Московский инженерно-строительный институт (1960), работал прорабом (1960–1962). Еще студентом А. Курляндский начал писать для театра «Наш дом» МГУ, сотрудничал на радио, телевидении, писал эстрадные скетчи. Его тексты (иногда совместно с А. И. Хайтом) входили в репертуар известных исполнителей: Л. Утесова, П. Рудакова и В. Нечаева и др.
Вместе с Хайтом Курляндский стал автором сценариев анимационного киносериала «Ну, погоди!» (с 1968), написал около 50 сценариев анимационных фильмов, в том числе сценариев, отмеченных премиями на многих международных фестивалях: «В зоопарке ремонт», «Спасибо, аист!» (Болгария, Италия), «Возвращение блудного попугая» (премия «Ника»). А. Курляндский написал всего несколько пьес для театра кукол («Ну, Волк, погоди!», в соавторстве с А. Хайтом; «Моя бабушка – ведьма»), но они сразу же стали востребованными.
Автора эстрадных скетчей, коротких анимационных фильмов в театре кукол привлекали, в первую очередь, открытость к эксцентрике, буффонаде, насыщенность действия трюками и репризами. Объясняя, почему он обратился к этому виду искусства, киносценарист отмечал, что «кукольный спектакль близок к мультфильму. Здесь та же условность характера, тот же прием иносказания, та же предельная трюковая насыщенность сюжета. Здесь […] я многому научился как драматург. Помню, сколько нового, неожиданного открылось мне после того, как я побывал на репетициях спектакля, за кулисами во время представления. Куклы и декорации, такие цельные из зрительного зала, из-за кулис будто распались на составные части и элементы. Здесь я узнал азбуку театра кукол» [372] .
Размышляя над тем, что же такое драматургия театра кукол, в чем специфика кукольных пьес, авторы сходились во мнении, что главным является идентификация себя с ребенком, который будет зрителем, а иногда и участником спектакля. Если вкратце изложить кредо этих авторов, то оно будет звучать приблизительно так: «Дети – это не только возраст. Это и точка зрения».
Поэт, писатель-сатирик Ф. Кривин отмечал, что психология восприятия детей отлична от взрослых, как психология инопланетян, «пришельцев»: «Чем-то похожи. Но совсем другие. Другие размеры, пропорции. Иначе видят, слышат, чувствуют, мыслят. И техника у них своя: сядут на палочку – и полетят куда угодно. И искусство свое, и литература. И фольклор свой, древнейший. И традиции. Даже архитектура…» [373]
И все же драматургия театра кукол не делится на «детскую» и «взрослую», это единое литературно-сценическое явление, нуждающееся в метафоричности, особо лаконичной сюжетной формуле и многосоставной системе персонажей. Драматургия театра кукол, подобно театральной драматургии в целом, легко укладывается в формулировку «изображение конфликтов в виде диалогов действующих лиц и ремарок автора». Однако, если учесть, что «действующими лицами» здесь являются куклы, естественно, что во многом здесь специфичны и изображение конфликта, и сам конфликт, и взаимоотношения действующих лиц, характеров, и сами авторские ремарки. Конфликт драматургии театра кукол более динамичен, ему присущ особый лаконизм. Действия персонажей-кукол во многом более условны, быстротечны. Их выразительные средства имеют несколько иную природу, а следовательно – и иные сценические возможности.
Многособытийность в кукольной пьесе, особая сжатость ее сценического времени влекут за собой и изменение темпо-ритма, который, по сравнению с пьесами для драматических театров, значительно уплотнен. Это не только не мешает восприятию, но напротив – является нормой для драматургии с иным хронотопом.
Если рассмотреть драматические произведения, поставленные на кукольной сцене, то в каждом режиссерском экземпляре той или иной пьесы без труда заметны купюры в тексте, учащающие ритм действия, как бы торопящие ход драматических событий. Эти режиссерские ремарки, сделанные, как правило, интуитивно, исходя из требований реального спектакля, как нельзя лучше демонстрируют особый ритмический строй пьесы театра кукол. Темпо-ритм кукольной пьесы по отношению к темпо-ритму драматического произведения можно сравнить с темпо-ритмами пинг-понга и большого тенниса. Учащенный пульс пьесы театра кукол, тем не менее, имеет свои темповые градации: моменты решительных столкновений развиваются в ускоренном темпе, моменты второстепенных событий – в темпе более медленном. В каждой отдельной сцене темпо-ритм определяет более активная воля персонажа в соотношении с волей меньшей, обороняющейся в конфликте.
Драматургические поиски и открытия, осмысление драматургии театра кукол как самостоятельного литературно-сценического вида искусства 70–80-х годов дали новое качество русской драматургии театра кукол конца XX в.
Драматургия «постмодерна»
Последние два десятилетия XX в. в драматургии театра кукол оказались крайне противоречивыми. Здесь и многослойные полифонические пьесы, спектакли со сложными сюжетом и конфликтом, развернутой структурой действующих лиц, и полное отрицание самой драматургии подобного рода.
В репертуаре сохраняются классические пьесы 1930-х гг. («Гусенок» Н. Гернет и Т. Гуревич, «Три поросенка» С. Михалкова, «Медведь и девочка» В. Швембергера, «По щучьему веленью» Е. Тараховской), появляются новые («Бука» и «Полосатая история» М. Супонина, «Золотой цыпленок» В. Орлова, «Про добро и зло и про длинный язык», «Армянская легенда», «Осел в овчине», «Полторы горсти» Н. Осиповой, «От крыльца Семена до царского трона» А. Цуканова, «Али-Баба и разбойники», «Сказка странствующего факира», «Щуча», «Иван-царевич», «Любовь, любовь…» В. Маслова и др.).