Истории господина Майонезова
Шрифт:
– Мороз спадает, окна заплакали, и диковинные листья на узорах тают, у нас так же было в детстве, - со счастливой улыбкой проговорил профессор.
– Или Василий нашуровал в печках, - сказала хозяйка, тоже с улыбкой.
И, действительно, под окнами заскрипел снег, Василий поднялся по лестнице с большой охапкой дров, обстукал снег с валенок о колонну и протопал, покрякивая с мороза, мимо их двери в коридорчик, откуда топились печи для обогрева спален.
Появилась Берёза в белой длинной юбке с чёрной вышивкой по подолу и в чёрном приталенном коротком бархатном пиджаке с белыми пышными кружевными манжетами и с хрустальными пуговицами.
– А вот и наша чёрно-белая сорока в маскарадном домино! – воскликнула с восхищением Варвара Никифоровна, - Но я у тебя, дорогая, никогда не видела этого наряда!
– Я это нашла в сундуке, не в шортах же ходить! – весело откликнулась девушка.
– Эта амазонка для верховой езды осталась от молодой барышни, - пояснила хозяйка.
– Она умерла? – спросила, округлив глаза, Берёза.
– Нет, она повзрослела, немного располнела и предпочитает другие фасоны, - объяснила темноволосая дама, - моя бабушка в молодые годы тоже любила скакать верхом, великолепно танцевала вальс, изящно вышивала, песенная и сказочная душа, больше всего ей нравилось петь: «Ой, мороз, мороз!»
– Расскажите ещё что-нибудь о своих предках, я очень люблю слушать «о корнях»! – попросил профессор.
– Дед любил с шутками да прибаутками калякать по-украински, неизменной поговоркой его была: «Как в лес идти – так собак кормить!» Вторая моя бабушка была очень религиозной, любила фарфор и земляничное варенье, нюхала табак с мятой и читала газеты, присказывая: «А Никитка-то разводит всё тары – бары» Её муж, мой второй дед, любил читать «Ветхий завет» и приключенческие романы, вообщем, все – «служащие» «из крестьян», - охотно сообщила хозяйка, - а теперь приступим к важному занятию, Василий уже установил ёлку в гостиной, а вещей для украшения её не хватает, прошу к столу! Мастерите, что хотите!
Все задвигались порывисто, усаживаясь за большим столом, отчего ожили огоньки на свечах. За окнами блестел сад, в углу весело горел камин, в прихожей разговаривала с забежавшими собаками Аннушка, и топал, пыхтя, Василий.
Дубовый стол был заставлен цветной бумагой, шишками, красками, ножницами, клеем, золотыми нитками и другими вещами для изготовления ёлочных украшений.
– Меня зовут Мария, для близких – Маша или Маруся, как угодно, - словно спохватившись, представилась хозяйка, - а о вас мне подробно рассказал господин Фемистоклюс, он же попросил меня приютить вас в этом доме.
– Машенька, душенька, я хочу повесить на ёлку хрустальный башмачок, - со смехом сказала Варвара Никифоровна, - однажды я пела арию Золушки, там были такие слова: «Ваше платьице жёлтое, слишком скромно, из золота я мечтаю надеть туалет». Но «туалетами» уже стали называть не только наряды и украшения, но и уборные, поэтому, чтобы не искушать смешливого зрителя, я заменила эту строчку своею, и получилось недурно, по-моему!
И она запела своим чудным голосом, не прекращая рисовать на картоне туфельку с бантом:
«Ах, сестрица Жавотта,
Надоела работа,
В крысоловке мой кучер устал,
То котлы, то горшки, то иная забота,
А мне хочется снова на бал!
Ваше платьице жёлтое,
Слишком скромно, из золота
О наряде мечтаю сто лет!
Ах, сестрица Жавотта,
Ну какая работа,
Коли слышу я скрипы карет?!
Вы лететь не привыкли
В позолоченной тыкве
За шестёркой проворных мышат,
Ах, сестрица Жавотта,
Как мне плакать охота,
Почему же за мной не спешат?!
Я стою у порога,
Не пылится дорога,
Где же принц, где герольд короля?
Все, как будто, уснули,
Я склоняюсь над кастрюлей,
А в переднике – звон хрусталя!»
Мария легко зааплодировала, следом – остальные, влюблённый профессор – звонче всех. Исполнительница была тронута до слёз.
– Кстати сказать, - сообщила Маша, - у меня есть текст «Рождественской песни», если господин Паралличини положит стихи на ноты, завтра можно будет вместе спеть.
И она достала исписанный листок с подоконника и подала его весёлому композитору.
Пыш сразу обратил внимание на старинный письменный прибор на подоконнике, таких ему ещё не доводилось видеть. На подставке, с углублением для ручки, стояла квадратная чернильница, рядом стакан с несколькими перьевыми ручками, и полукруглое пресс-папье. Все вещи были изготовлены из бурого камня с прослойками, похожего на гранит, и отделаны серебром. На чернильнице возвышалась откидная блестящая крышечка с головой собаки. Такая же серебряная собачья головка была сверху на бурой плитке пресс-папье, а на стакане для ручек искусно сделанные из серебра две собаки догоняли зайца по кругу, получалось, что за последней собакой гнался по пятам сам заяц.
Кро толкнув Пышку в бок, подал ему золотистые ниточки и придвинул шишки, которые уже были покрыты бронзовой краской.
– Люблю запах свежей краски! – воскликнул Рыжик.
– И моим ноздрям он доставляет не малую радость! – сказал Войшило.
Мушка закончила дюжину тончайших ажурных снежинок из голубой папиросной бумаги, и Берёза принялась собирать из них гирлянду.
Мария клеила цепи из цветных полосочек, нарезанных Варварой Никифоровной, скинувшей от тепла шаль долой.
– Так, что же мне повесить на ёлку? – задался вопросом профессор и сразу же нашёл ответ: «Ага! Однажды я спросил у своих студентов: «Какие два слова правят миром?» Они, почти, хором ответили: «Деньги и любовь!» и были очень удивлены, когда я сказал: «Нет, «надо» и «нельзя»!» Я повешу, пожалуй, на ёлку мешок с деньгами и сердце!»
И он старательно начал изображать «правителей мира» на листе картона.
Паралличини штамповал, как конвейер: птичка – рыбка – птичка – рыбка, ножницы так и мелькали в его толстеньких ручках.
Малышка Рокки покрывала заготовки серебряной и бронзовой красками, а Кот прорисовывал на них чёрной тушью детали: носики, глазки, пёрышки, хвостики и чешуйки, называя их «шмыгалками», «моргателями» и «ковырялками».
Фигурка старательно клеил объёмные фонарики, какие его ещё в детском саду учила делать воспитательница.