Истории господина Майонезова
Шрифт:
– Это гостиная из моего детства! – заявила с чувством Варвара Никифоровна, - Только слева у нас стоял рояль! Не удивлюсь, если за трельяжем окажется колода карт!
Рокки проворно вскочила и пошарила за зеркалом, на пол посыпались новенькие игральные карты.
– Да – да, - отозвался радостно профессор, - и у нас слева стоял матушкин рояль, а в углу, вместо зеркала, большой фикус в кадке! И наши резались по вечерам в преферанс за вот таким же столом!
– Такая же гостиная была и в доме моего детства! – сказала с улыбкой Маша, - только на левой стене была дверь в спальню.
Войшило взял подсвечник и направился с ним к лежанке, чтобы разглядеть картину над ней.
– Силы небесные! – воскликнул он в глубоком изумлении, - Такая же картина висела и в нашей гостиной! «Московский дворик» Поленова! А над роялем висел «Иван царевич» Васнецова!
Профессор невольно обернулся к стене напротив, но там, между окон красовалась вышитая бисером борзая.
– И в доме моего детства была такая же картина Поленова, я любила «жить» в белом домике в угловой спальне, - сказала Маша, - не всем известно, что в этом же, 1878 году, Поленов написал тот же самый дом, но с другого ракурса, из сада, и назвал полотно «Бабушкин сад».
– А дом, в котором мы находимся, действительно принадлежит Коровину? – спросил профессор, хитро прищурившись.
– Да, Вениамину Артемьичу Коровину, - сказала с почтением Маша, - его прабабушка была знатной боярыней и имела выезд в Москве, пышнее царского. А он здесь имеет несколько домов, в том числе и этот, деревянный, построенный после пожара 1812 года для не богатой дворянской семьи. Внизу – комнаты для прислуги, наверху – родительская спальня, гостиная, она же – столовая, спаленки для детей, няни и гувернантки, одним словом, типичный дом старого Замоскворечья.
– И Коровин богат действительно, или только в анекдотах? – поинтересовался Войшило и добавил, - Я всегда считал его вымышленным персонажем, как барона Мюнхгаузена!
– Господин Коровин имеет много фабрик и в Орехово – Зуеве, и в Богородске, выписывает оборудование для них из Манчестера, рабочих не обижает, строит для них общежития в русском стиле, много денег тратит на развитие русской культуры, - охотно рассказывала Маша, наливая гостям чай из кипящего самовара. Пыш слушал, словно что-то не понимая.
– Посмотрите, какая красота за окнами! – воскликнул он, - И сколько проносится троек за садом, несмотря на поздний час!
– Действительно, зрелище располагает к творчеству, может посочиняем? – предложил Рыжик, - Например, короткий рассказец, я начинаю: «Астронавт Котс подкрутил седые усы, устало расстегнул костюм, защищающий от радиации, и сказал в чёрный иллюминатор, за которым расстилался пейзаж, не привычный для глаза землянина: «Опять есть галатуса!»
Все заулыбались, желающих продолжить не нашлось.
– Тогда – в «звучные словечки»! – не унимался Кот, - Начинай, Кро!
– «Взвилина», - отозвался тот.
– Что-то, не припомню такого слова, - заявил Рыжик.
_ Тогда – «вихор», - сказал без энтузиазма Кро.
– «Раджа», - вяло присоединилась Ро.
– «Амстердам», - ещё более вяло сказал Фигурка, добавив, - города – можно, об этом все знают, товарищи.
– «Марципан», - предложил своё любимое «звучное словечко» профессор.
– «Нашатырь», - сказала засыпающая Мушка.
На этом игра и остановилась.
– Снег пошёл, господа! Да какими хлопьями! – воскликнула Варвара Никифоровна, - Я вернулась в моё детство! Меня снова любят и за всё прощают!
– Давайте сочиним песню «Рождественский снегопад», - предложила Маша, - первые четыре строки за господином Пышем, последние три – за господином профессором, и все мы – по строчке!
Пыш встрепенулся и медленно, проговаривая каждый звук, задавая живой ритм для песни, начал:
«На старенькой чернильнице откину колпачок,
На пере от свечки вспыхнет огонёк,
Посмотрю на ёлку да на белый сад,
Опишу рождественский снегопад.»
А следом за ним, один за другим, заговорили остальные по кругу:
«Тройки бубенцами за окном звенят,
Лёгкие снежинки меж ветвей блестят,
Ветви, словно сахар, небо, как смола,
А за снежным садом – храмов купола!
И в морозном небе нежный перезвон:
Дили – дили – дили, дили – дили – дон!
Сто церквей играют, вся Москва звенит,
И над каждой крышей дым столбом стоит!
И над нашим садом дым летит, как тень;»
Профессор, глядя напряжённо в одну точку, закончил песню:
«Словно между яблонь, мечется олень,
Или это ангел украшает сад,
Иль окно завесил нам синий снегопад!»
Паралличини пообещал подумать над музыкой и для этой песни.
– Пойдёмте, послушаем, как вся Москва поёт! – воскликнула Маша и, не одеваясь, выбежала на крыльцо. Остальные – следом за ней.
– На том берегу начали звонить в Зачатьевском монастыре, всё Остожье, Зубово и Чертолье звонит! – сказала радостно Маша, - А вот и наши откликаются: Воскресенская в Монетчиках поёт мелодично, а Троицкая в Вишняках – гулко, басисто, там колокол, аж, 153 пуда! А Спасопреображенская – дробно, часто, мелко!
– О, я знаю эту голосистую церковь! – воскликнула Варвара Никифоровна, кутаясь зябко в кружевную шаль, - Там, недалеко вкусная «Фабрика шоколада, карамели и конфет»!
– А вот, слышите, как ладно звонят в Никитской в Старых Толмачах, а ей отвечает раскатисто Иверская! И в нашей Никольской, за сараем начали звонить, её столько раз перестраивали: то трапезную, то колокольню! Вся Москва поёт! – восторженно говорила Маша.