Истории мертвой земли
Шрифт:
– Не пригласите даму потанцевать? – шепотом осведомилась она, и одна из теней, та, что была в стороне от первых двух – ее и Альберта – протянула руку.
– Что ты делаешь? – спросил Альберт.
– Танцую. Разве ты не слышишь музыку? Доносится из леса. Старая такая музыка, спокойная, очень-очень красивая.
Он еще раз посмотрел на кровать, затем на пол, и, в сердцах махнув рукой, произнес:
– Давай-ка спать.
Светильник потух, ветер за окном на время утих, а еще через несколько минут комнату затопил надрывный булькающий храп Альберта. Океана ворочалась с бока на бок, морщилась от исходящего от одеяла плесневелого запаха и широко раскрытыми глазами изучала темноту вокруг себя. И кто-то подходил к ней, стоял молча, неподвижно. И мерещились бледные овалы лиц с черными-черными глазами и распахнутыми, даже разодранными ртами. «Она, она, она…» И в какой-то момент щелкнул дверной замок, негромко скрипнули петли, – это некто прокрался в комнату. Океана уловила его свистящее
– Мама, расскажи сказку, – послышалось из-под кровати.
– Спи давай! – шикнула Океана.
Повернувшись к Альберту, она какое-то время рассматривала его лицо – глазные яблоки, нервно вращающиеся под сомкнутыми веками, приоткрытые губы и вязкая нитка слюны на щеке. Отвратительно! Но она упорно продолжала рассматривать Альберта, дот тех пор, пока это ей откровенно не приелось. Ледяные пальцы скользнули по ее спине в ту секунду, когда она кончиком выдранного из подушки перышка осторожно коснулась мужниного носа. Океана поежилась, Альберт же фыркнул и отвернулся на другой бок. Он закашлялся, когда на него повеяло тяжелой гнилостной вонью.
Выбравшись из-под одеяла, Океана накинула халат, влезла в тапки, бесшумно пробралась к двери – та почему-то оказалась не заперта – и очутилась в коридоре. Она прислонилась к двери напротив, прислушалась. По ту сторону едва уловимо поскрипывала кровать, сладострастно и не в меру фальшиво постанывала Ника.
– Можешь встать на колени?
– Конечно, любимый.
Океана представила, как под размеренными движениями Мишиных бедер живот его жены раскачивается взад-вперед – совсем как пакет с мусором, – и прикусила губу. Почувствовав укол стыда, она отпрянула, а сердце ее забилось сильней, потому что впервые за несколько месяцев она ощутила желание.
Черное нечто, цокая когтями по полу, двигалось к ней по коридору.
– Стой! – шепнула Океана, погрозив пальцем. – А ну брысь отсюда!
Густой мрак развеялся…
Спустившись по лестнице и заглянув в зал, Океана увидела странную картину: хозяин усадьбы стоял на коленях перед тем самым креслом, где несколькими часами ранее отмалчивался Григорий, и где ныне сидела бледная и крайне изможденная на вид женщина в старинном платье. Свет от огня ниспадал ей на лицо, отражаясь в совершенно безжизненных глазах. Казалось, что это всего-навсего кукла – искусно сработанный манекен, автоматрон, о котором писал Гофман в «Песочном человеке». Но тут треснуло полено, и губы незнакомки пришли в движение.
– Я устала, – сказала она. – Хочу обрести покой.
– Знаю, – не поднимая головы, отозвался хозяин усадьбы.
Он ласково обхватил ее ноги.
– Устала, – повторила она.
– Скоро все кончится.
– Это должно было кончиться уже очень давно.
– Знаю, знаю, знаю! Но ты ведь помнишь, зачем мы все это сделали.
– Ты убил меня, – произнесла женщина и, оторвав взгляд от огня, посмотрела на хозяина усадьбы, – и теперь я не могу согреться. Так холодно…
– Совсем чуть-чуть. – Он начал неистово целовать ей колени. – Цена уже названа, и наша девочка получит освобождение. Ей просто нужен проводник.
– Как же холодно…
Океана вернулась обратно к своей комнате и замерла в нерешительности: рядом с дверью, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, стоял человек.
– Григорий? Что вам…
– Пришел вас проведать.
Ответ по обыкновению прозвучал чуть раньше, нежели Океана успела озвучить вопрос. Шагнув ближе, она внимательно посмотрела на Григория – дерзкая ухмылка на лице и сияние некой таинственной силы в глазах. Натуральное божество, запрятанное в человеческом теле.
Каково это, жить без всякого интереса к завтрашнему дню?
– Можно…
– Конечно! – с улыбкой перебила его Океана. – Не ты один способен предвидеть будущее. А обращение на «вы», понимаешь…
– Понимаю…
– …я считаю это гораздо более пошлым и вульгарным, чем фамильярность. Нет тут никакого уважения. – Она облизнула губы. – А почему…
– Привычка, – пожал он плечами. – Видишь ли, мне заранее известны твои вопросы, вот я и отвечаю раньше, чем ты спрашиваешь.
– Тогда в следующий раз…
– Ага.
– Эй! – Она дружески хлопнула его по плечу, рассмеялась. – Не делай так больше, хорошо? Нелепо как-то выходит.
– Постараюсь.
Океана вдруг вся насторожилась, прислушалась к храпу из-за двери.
– Боишься, что муженек проснется? – спросил Григорий.
– Ну-у… – Это признание стало натуральным откровением; она пристыженно отвернулась, но уже через мгновение серьезно посмотрела на Григория. В глазах ее языками необузданного пламени полыхала уверенность. – Мне стыдно за то, что мне стыдно. Мы с ним все равно не семья, никогда ей и не были. Наверное, это тоже сила привычки.
Григорий кивнул.
– Знаешь, – сказал он какое-то время спустя, – из тридцати возможных вариантов наших с тобой действий, твой муж проснется лишь в четырех. Степень риска ничтожно мала. Может, еще и потому, что этот дом усыпляет своих гостей.
– Но ты же не спишь.
– Нет, как и ты. Но мы не совсем гости.
– А кто мы?
Он задумался, и что-то промелькнуло на его лице – что-то очень похожее на страх.
– Думаю, основные действующие лица.
– Хм… Расскажи, каково это – видеть будущее? – попросила Океана, почувствовав, как щиколоток коснулся теплый пушистый бок. По коридору разливалось довольное кошачье урчание.
– Будущее? Эх, знать бы еще, что это?.. Я таким родился, и всю жизнь передо мной была эта тайная информация: что произойдет и как произойдет, и что может произойти, и, соответственно, что нужно сделать, чтобы прийти к желанному результату. Изначально учтены все риски и возможные последствия, действия других людей и пресловутый фактор случайности. Понимаешь, когда это знание постоянно с тобой, перестаешь видеть в нем что-то необычное – даже удивляешься, как другие обходятся без такой способности. Как то не странно, я не люблю шахматы и не силен в математике, но вот системы причинно-следственных связей выстраиваю очень легко. Будущее… Его нет. Его не существует. Нет никакой временной прямой с начальной точкой «А» и конечной «Б»; прямой, о которой так любят распинаться физики или, скажем, философы. Если бы они увидели истинную модель времени, у них оставшиеся волосы поседели и вздыбились бы на их облысевших черепушках. – Григорий усмехнулся. – А теперь представь себя в момент времени. У тебя есть выбор, который, самое простое, состоит из двух альтернатив. К примеру, принять что-то или отказаться. Этакое состояние суперпозиции. И вот ты выбираешь то, что считаешь наиболее подходящим, при этом не зная наверняка, что конкретно тебе даст твое решение. Ты можешь только предполагать, верно? Вся штука в том, что варианты твоего решения тоже ветвятся. Скажем, ты приняла это что-то, дальше идет еще один выбор – еще одна суперпозиция – или даже два выбора, или три, или все десять. И на основе этого выстраивается твое настоящее, в то время как мнимое будущее остается величиной абстрактной, а потому бессмысленной. По сути, будущее – это набор ни к чему не ведущих предположений. В настоящем же ты то и дело принимаешь решения – либо спонтанно, либо обдуманно, просчитывая все наперед, – но вероятность успеха все равно в большей степени сводится к случайности. Уточню, что случайность эта мнимая, ведь казуальность есть следствие недостатка информации: ты не можешь знать заранее, что выберут остальные люди. Особенно те, кто, казалось бы, не имеют к тебе и твоему решению ровным счетом никакого отношения: таксист, например, или встречный прохожий, психанувшая официантка в кафе, монтер в застрявшем лифте и так далее. Только одних твоих решений и отброшенных альтернатив хватит на то, чтобы нарисовать пышное древо. С тем учетом, что ствол этого древа есть та единица времени – изначальное состояние, так называемая точка «А» – от которой мы рассматриваем альтернативы твоей жизни. Его мертвые ветви – то, от чего ты отказалась. Но метафизически или на квантовом уровне они тоже прорастают, – такое в голове не укладывается, знаю, а еще учти, что древо это не имеет конца и края, к тому же частенько переплетается. Так ты можешь прийти к одному и тому же результату, затратив либо двадцать возможных вариантов и час времени, либо же три варианта и минут десять. Понимаешь? Схема очень мудреная. А теперь вспомни, что эта схема касается лишь – первое! – единицы времени, до момента наступления которой как бы ничего и нет, и – второе! – одной лишь тебя, без учета остального мира. Правда же в том, что каждый человек – это сложнейшее древо решений во вселенной, где той самой точкой «А» служит момент рождения. И если наложить все эти древа друг на друга, соединив их в точках соприкосновения, при этом исключить фактор времени – поскольку принятые решения никуда не деваются, они остаются, пусть мы и забываем их, – и даже не учитывать вероятности, то получившаяся фигура окажется столь сложной и многомерной, что и представить себе невозможно. Так вот, я вижу ту ее часть, которая в той или иной степени имеет непосредственное отношение ко мне. Вижу наперед все возможные развития и выбираю более приемлемое. Помнишь все эти разговоры о параллельных мирах и прочем? Нет этого ничего. Миры параллельны, но не так, как мы привыкли себе представлять. В целом они не разделены. Это все один большой мир. И мы ежесекундно движемся из одной его плоскости в другую, руководствуясь, казалось бы, собственными желаниями и принципами, при этом подчиняясь жесткому детерминистическому закону. Все верно, несмотря на такие свои возможности, я упорно верю в судьбу. И здесь нет никакого противоречия, ведь в той вселенной, что знаю я, даже гейзенбергский принцип легко уживается с всеобщей предрешенностью. Что же касается параллельных миров, то они настолько похожи, что мы не замечаем переходов из одного в другой – ждем аляповатых чудищ Лавкрафта или абсурдной альтернативной истории Оруэлла. Но альтернативная история уже свершилась и свершается прямо сейчас. Это наши квантовые проекции. Они приняли иное решение – а в этом вселенском древе тотальной каузальности ни одна ветвь никогда не вянет, все они используются, – и направились по иному пути. Да, не спорю, конечный ход истории может серьезно измениться. Но меняется он совсем не так, как мы того ждем. Мир един и многомерен, и тоже является ветвью – частью более сложной модели вселенной… Непонятно, да?
Конец ознакомительного фрагмента.