Истории мертвой земли
Шрифт:
Ни гнева нет во мне, ни состраданья.
За мной ни для кого надежды нет!
– Ну что же ты? – фыркнула Океана. – Давай, ударь меня еще разок. О да, мой мачо, отшлепай свою негодную девочку! Разве вы, педики, в своих любовных игрищах так друг к дружке не обращаетесь, а?
Она от души расхохоталась.
– Просто заткнись, – прошипел Альберт.
Снег захрустел у него под ногами, когда он, натянуто улыбаясь, двинулся навстречу хозяину усадьбы. Дом же взирал на Альберта – этого жалкого человечка! – с явным пренебрежением, заинтересованный больше в женщине, которая осталась в машине. Сам же Альберт, поднимаясь по расчищенной широкой лестнице и растерянно вглядываясь в хмурое, пусть и испещренное морщинами, но при этом лишенное и намека на возраст лицо хозяина усадьбы (и как только этот тип ухитрился заполучить в собственность такую махину?), невольно ощутил, насколько
Океана равнодушно наблюдала за тем, как муж подходит к хозяину усадьбы, как они обмениваются ничего не значащими рукопожатиями, как синхронно, словно по команде, поворачиваются и смотрят на нее – при этом хозяин усадьбы задержал на ней взгляд гораздо дольше, нежели Альберт.
– Что ж, – вздохнула Океана, – приступаем к очередной главе нашей бесконечной пьесы. Трагикомедия под названием «Семейное счастье, или как я все проебала ради наследства одного пидора».
Выбравшись из машины, она поежилась от нахлынувшего ветра и гнетущей тишины окружающей местности. На особняк смотреть не хотелось – встречаться со всеми этими мордами в окнах, с их выцветшими безжизненными глазами… Нет уж, в платье она переодеваться точно не станет, пусть остаются джинсы – вдруг придется в спешке убегать через лес, ха-ха!
Ха?
– Мы как раз к ужину, – сообщил Альберт. – Захвачу-ка я наши вещи.
– Ага.
Так, глядя себе под ноги, Океана боязливо направилась к царству позабытых сновидений. И уже на занесенной снегом террасе, перед самой дверью, резкий порыв ветра настиг ее, прошептав прямо в ухо:
И вместе с ним мы подошли вначале
К обители ужасной вечных бед,
Где из густого мрака доносились
Людские вопли – им названья нет.
4.
Актеры выходят на сцену
Горячий чай обжег губы, и ярко вспыхнуло пламя в камине, на мгновение осветив лица присутствующих. Холодным блеском утраченного комфорта сверкнули их глаза, и бессвязный поток мыслей, словно эхо далекого радиоэфира посреди бурлящих волн белого шума, хлынул в зал, неумолимо затапливая все помещение. Слова вязли в идеях и образах, захлебывались, постепенно утрачивая всякое значение, превращаясь в гортанные звуки, в хрипы и бульканье гибнущей в ужасных муках твари… Эх, эти ничего не значащие слова! Ветер же спокойно заглядывал в окна, принимая очертания невиданных лесных чудищ, вылепленных из снега, прошлогодних листьев и ломких веток. Сплошь пугающие силуэты хтонических монстров, древних, как сама мать-природа. И их перламутровые тапетумные глаза угрожающе мерцали во тьме, с клыков сочилась густая слюна…
…а вязкая патока нерастворенного сахара растеклась по дну чашки, и Океана деликатно поставила ее на столик. Скользнула взглядом по восковым лицам. Размеренный треск полена в камине нагонял дрему. Жеманно коснувшись языком нижней губы, она мысленно устремилась к лучшему другу мужа – Михаилу.
Кто же он такой, этот таинственный персонаж?
Гладковыбритое лицо с острыми скулами и крысиными глазками-бусинами, в которых нельзя было ничего прочесть. Следы давнишней оспы на щеках и кустистые, норовящие срастись над переносицей брови безумца. Ворот рубашки был застегнут и на вид казался уж слишком тугим: бедняге наверняка трудно дышать… И как же лживо он смеялся! При этом все его тело было напряженно: мышцы натянуты в тугие струны, на которых бесчисленными животворящими пальцами Яхве можно подбирать аккорды из ДДТ. Словно гепард перед смертоносным прыжком. Он что-то говорил, и говорил, и говорил, но его шершавый язык ворочался через силу, так как во рту у него было сухо.
«Точно так же, как у меня между ног, – размышляла Океана, – в ту ночь, когда Альберт пришел делать ребенка».
Она улыбнулась, и причиной этого Михаил посчитал шутку собственного сочинения. «А она очень даже ничего, эта Океана», – подумал он, крепче сжимая холодную и влажную ладонь жены.
Океана споткнулась об эти его мысли, но… практически сразу ее внимание привлек странный образ, гвоздем засевший в сознании Михаила: одноэтажный дом, с виду так самый обыкновенный и, по ходу, совсем недавно отстроенный. Вместе с тем, уставившись на нее голубыми глазками юного демона, дом распахивал свои двери и приглашал внутрь, а там… Воспоминания Михаила, смутные и неясные, метались, словно вспышки агонии на бойне: тут тебе и ванна, у которой не имелось дна, лишь черная бездна, а в ней – блеск вечно голодных глазищ да исполинских размеров пасть, – и мебель, шагающая по коридору, и всевозможная живность, будь то кошки, собаки, крысы, тигры, крокодилы, даже слоны. А еще люди – абсолютно одинаковые, с лицами, являющимися точной копией друг друга, – лыбились, хохотали, заполоняя комнаты. «Хотим играть!» Михаил орал и хватался за голову. Стенной шкаф проглотил друга детства: тот шагнул внутрь и… вышел совершенно в ином мире. Дом смеялся, смеялся и смеялся. Дом был наполнен лицами, в нем оживали парейдолии. «Как нам его продать?» – убивалась жена Ника. «Хрен знает, – отвечал Михаил. – Мы никому не сможем впарить эту избушку, она попросту не позволит этого сделать».
«Конечно, – согласилась Океана, крайне заинтригованная идеей впоследствии наведаться в гости к Михаилу и побродить по такой жемчужине с дверями, крышей и характером, как его чудо-дом, – он не разрешит вам продать себя. Вы ж его хозяева! А всякому дому нужны хозяева. Особенно пока дом этот окончательно не превратился в чудовище».
Михаил устало потер переносицу, вздохнул. Он выпустил руку жены и попытался прислушаться к словам Альберта, который привычным менторским тоном вещал об очередной наискучнейшей чепухе. Ника же украдкой поглядывала на угрюмого молодого человека, устроившегося в кресле у самого камина и словно бы зачарованного танцем огня. Ника поглядывала на него до тех пор, пока ей это не надоело.
Ника! Эта миниатюрная женщина, чем-то похожая на Гвиневру Морриса, ласково наглаживала свое богатство – округлившийся живот. Ребенок внутри бился, пусть и не очень сильно. Океана же буквально на физическом уровне ощущала эти толчки, и в глазах ее загорались мертвые звезды Шибальбы. Воспоминания проносились совсем рядом. Казалось, стоит протянуть руку и можно ухватить эти клочья былого… мазки крови… специфический запах, так и не ставший привычным за многие годы примирения с несуразностью женской природы. «Ты отвратительна», – как плевок, как самая болезненная пощечина из всех, что Океана когда-либо получала.
Ника не ведала о такой реальности. В ее утробе неспешно созревала жизнь суть переплетение генных бесконечностей ее и ее супруга. И Михаилу вовсе не обязательно было замечать, как Ника таращится на Альберта – с каким похотливым огоньком в миндалевидных глазах и полными лукавства ямочками на щеках. Эта скромняга дождаться не могла, когда уже наконец придет срок разрешения от бремени. Она подарит мужу венец так восхваляемой им семьи – ожидаемого Михаилом сына (пусть от определения пола они и отказались, но Ника интуитивно знала, что родится девочка), – после чего может спокойно вернуться к привычной светской жизни, полной флирта, красивых мужчин и изысканных коктейлей. Ведь ей так всего этого недоставало: слушать, как побрякивают кубики льда в бокалах, ладонью касаться колючего подбородка своего визави, вдыхать терпкий запах пота и мускуса, смешанный с ароматом дорогого парфюма. Она изнывала от неразделенной страсти и скучала по тому азарту, что испытывала, когда флиртовала с понравившимся ей мужчиной. Отражение собственной власти в его глазах – вот чего она добивалась. Истинный Нарцисс, обнаруживший заветный ручей в каждом из людей. И вот Ника слегка прикусывала кончик языка, мечтая об Альберте, о его сильных руках, грубом голосе и могучих плечах. Пару раз он ей даже снился, и она страстно прижималась к мужу, чувствуя, как огонь разгорается у нее между ног, как сочится влага по ляжкам…
Но Альберт упорно не желал обращать на нее внимания, и винить в этом Ника склонна была свое нынешнее положение и недавнюю трагедию Океаны, которая в этот самый момент почему-то с таинственной ухмылкой пялилась на нее. «Неужели что-то заподозрила?» – всполошилась Ника, но тут же успокоила себя, так как «заподазривать» было нечего: она ни разу ничем себя не скомпрометировала. Ох уж эта Океана! Что может твориться в голове у женщины, потерявшей ребенка?
«Вот те на! – мысленно изумилась Океана. – Мой голубозадый муженек запал на своего кореша, в то время как женушка кореша сходит с ума по моему голубозадому муженьку. Ха! Нет предела несуразности, и век живи, век удивляйся!» В какой-то момент она даже всерьез подумывала о том, чтобы в открытую поинтересоваться у Ники, каким та представляет себе член Альберта. «Копье Аполлона! – усмехнулась про себя Океана. – Но, глупая моя детка, то ли ты не доверяешь слухам, то ли Альберт не так уж и плохо мимикрирует под альфа-самца, – не знаю, не знаю. Ведь чего только не сделаешь ради денег! Господи, да ты и представить себе не можешь, что я ради них сделала! Но… Ника, милая ты моя бестолковщина, прости, конечно, я бы с радостью поделилась с тобой мужем, только – увы и ах! – писюлька его создана не для твоей дырочки. Она штурмует совершенно иные… кхм… места».