Истории мертвой земли

Долматович Евгений

– О чем ты?

– Об убийстве.

– А что это?

Не найдясь, что ответить, Существо посылает Свету образ, обнаруженный в прахе одного из сгинувших миров.

– Оружие, – размышляет Свет. – Их разумность привела к созданию оружия. Значит ли это, что разум есть одно из проявлений не-бытия?

– Тогда и бытие есть одно из проявлений не-бытия, – вмешивается один из моих собеседников, до того молча наблюдавший за сценой расправы над Кхе-ре.

Он очень ярко светит, этот мой собеседник. Сам же похож на исполинского змея, лишенного как начала, так и конца. И я понимаю, что ему тоже скучно:

своим испепеляющим жаром он истребляет все вокруг себя.

– Устал от нее, – объясняю я. – Не-е, такое бытие определенно не по мне. Кхе-ре – это разжиревшее паучище – она слишком примитивна! Ее стремление к нескончаемой деградации, ее ненасытность эмоциями и желание лишить реальность движения, заключить ее в одной точке вне паутины времени… – все это просто омерзительно! Идеалом для нее было то, что я вытворял со всяким миром-цветком: статичность, не подразумевающая перемен, лишенная формы плоскость… Фу! Поверить не могу, что я ее…

Любил?

Я гляжу на кокон в углу и поспешно его стираю.

Что значит «любил»?

Существо же, преодолев бесчисленное множество звездных систем, вновь задается вопросом: в чем смысл его странствий? Какой толк блуждать меж потухших светил, если жизни все равно нигде нет?

– Сущее не ошибается, – сообщает Свет.

– Но оно ошиблось! Ошиблось, когда породило столь варварскую, уничтожающую самое себя жизнь! – возмущается Существо. – Оно определенно ошиблось, иначе хоть где-то мы обнаружили бы следы новой жизни.

– Значит, замысел Сущего состоит не в этом.

– Тогда в чем? В чем он может состоять, если не в том, чтобы отыскать уцелевшую жизнь?

Свет молчит. Его иглы двигаются, вытягиваясь и укорачиваясь, а его мысли похожи на рождение новой звезды.

– Сущее скоро завершится, – сообщает Свет. – Что будет дальше, не известно.

– Сущее умирает, – подтверждает Существо. – Быть может, именно по этой причине нельзя отыскать жизнь?

– А что если искомая жизнь – это мы? – спрашивает Свет.

Существо не знает, что на это ответить, так как не смеет накладывать понятие «жизнь» на себя – есть в этом что-то неправильное. Но, приближаясь к очередной системе, звезда которой угасла давным-давно, Существо спрашивает у Света:

– А к какому миру принадлежишь ты? Ведь ты отличаешься от меня.

Свет делается ярче.

– Наверное, к твоему, – отвечает Свет после продолжительного раздумья. – Да, определенно это так: я принадлежу к твоему миру. Я – его неотъемлемая часть.

– Значит ли это, что я представляю собой целый мир?

– Тебе подвластно то, что неподвластно мне: в себе ты можешь концентрировать энергию всех, кого мы отыскали. В тебе их мудрость и их опыт. Ты хранишь то, чем они могли бы стать в совершенстве. Да, в тебе определенно заключен целый мир. Множество миров.

И каждый из этих миров лишь тлен: ворох полузабытых, местами нереализованных идей. Идей, берущих свое начало из одного-единственного слова.

***

– Зачем? – в который раз спрашиваю я сам себя, вспоминая первую мысленную вспышку в пустоте – миг моего рождения; вопрос, лишенный ответа, но побудивший меня к новым вопросам. – Зачем все это нужно?

Быть может, я – всего-навсего антитеза пустоте, разросшаяся до неслыханных размеров идея существования? Если так, то не является ли обыденность хаосом внутри системы, пустотой внутри не-пустоты?

***

– Любопытно, – меж тем хмыкает мой собеседник. – Значит, ты снова сам по себе? Свободный повелитель снов?

– Точно. – Затянувшись, я закрываю глаза и начинаю заполнять пространство вокруг себя дымом. – Свободный повелитель снов…

Тогда он устремляется ко мне; он скользит меж звезд и планет, сворачивается кольцами туманностей, постепенно обвивая все мое естество.

– Что ж, давай отпразднуем это немаловажное изменение в твоем бытие. Как-никак, перемены.

– И никаких арахнид?

– Никаких. Мы пожрем улов пары сотен слезососов, впитаем в себя неимоверный запас эмоций и…

Но я не слушаю. Моя, воплощенная в Существо, мысль продолжает свои скитания по закоулкам моей памяти. Она ищет нечто настолько древнее, что я мог бы посчитать новым, что сумел бы противопоставить нынешней своей скуке. И вот Существо приближается к очередной потухшей звезде. Как бывало уже не раз, ее гибель оказалась не случайной. Со звездой определенно что-то сотворили те, кто населял одну из ближайших планет, ныне представляющих собой облако оледенелых осколков. Отделившись от Света и пройдя сквозь темноту Сущего, Существо подхватывает горсть праха и впитывает то, какими были организмы, обитавшие здесь много периодов времени назад. И вновь его настигает разочарование, потому что и эта жизнь ничем не отличается от всех предыдущих – все то же самое, все то же самое…

– Они такие же, как и все остальные, – заключает Существо. – Их единственная уникальность была лишь в том, что они жили. Как жаль, что в собственной неразумности они ухитрились лишиться и этого…

Тут ход его размышлений прерывается.

Среди всего прочего Существо обнаруживает нечто принципиально новое – особую специфичность этого мира, что неизменно выделяла его на фоне других миров. В мгновении ока перед мысленным взором Существа проносится тот жалкий отрезок времени, на протяжении которого эти организмы правили здешней планетой. Жестокие войны подавляли их чувства, коверкали их эмоции, но при этом сами они продолжали развиваться. Используя собственную разрушительную природу, как антипод своих устремлений, эти причудливые создания умудрялись укреплять свои лучшие качества, взращивали свою необычность.

И это было воистину удивительно!

В ворохе бессмысленно сгинувших цивилизаций именно эта особенность делала нынешний мир незаурядным, если не единственным, сумевшим приблизиться к первоначальному замыслу.

Приблизиться, а может, и превзойти его.

– Ты нашел, что искал, – в предвкушении облизываюсь я.

– Да, нашел, – отвечает Существо, формирующимися пальцами растирая многовековой прах, – нашел…

– Жизнь, в основе которой жажда насилия, – вспоминаю я давно уже позабытые законы этого мира; вспоминаю свою неоконченную рукопись. – При том жизнь, рвущаяся противостоять этой жажде, всеми силами подавляющая ее. В результате нескончаемая борьба с собственной природой, желание возвыситься над собой, воспитав в себе качества, отвергающие всякое насилие.