Истории СССР
Шрифт:
17. И, наконец, вспомните фильм Ивана Дыховичного «Прорва» 1992 года. Та же тема, тот же художник Владимир Аронин, блестящий оператор Вадим Юсов. Чем не лауреат на премию Оскар?
Добыча
Властелинам гор, лесов и рек России.
Когда наступают первые заморозки, воздух особенно вкусен. Он напоён ароматом жухлого разнотравья и пропитан морозной свежестью. Трава, прихваченная морозцем, приятно похрустывает под ногами, оставляя на сапогах мокрые узоры. Приятно сжимать в руках своё ружьецо, его холодные вороненые стволы и тёплое деревянное ложе. Оно чудно центровано и надёжно лежит в правой руке. Когда идёшь по полю вдоль болота, в любую секунду может вспорхнуть куропатка, выпрыгнуть заяц или сорваться с кочки кулик. Лёгкое движение руки и приклад, как влитой прилип к плечу, секунда на выцеливание и резкий хлопок выстрела сотрясает утреннюю тишину. Мой Шарик мало что понимал в охоте, но добычу приносил исправно. Вид у него становился такой важный и отходил от добычи он так равнодушно, что мне хотелось его потискать и расцеловать. С детства бабушка приучила меня не стрелять лишней дичи. Только для пропитания. А поломав зубы дробью, выпущенной мною в садящегося мне на голову селезня, я стал ещё и думать о том, как взять добычу с умом. Весь заряд в тушку не укладывал, старался царапнуть одной крайней дробинкой. На ужин предпочитал взять трёх-четырёх резвых бекасов, чем разделаться с простодушной куропаткой. Настоящий охотник бьёт лису в глаз, чтобы шкуру не попортить.
Закончив в 1993 году съёмки фильма, мой приятель Микитон собрался на утиную охоту. Дело было осенью. Мы приехали в Нижний и с местными охотниками поплыли в волжские плавни, в районы Мари Эл. Высадились мы на живописном острове с уютной избушкой. Народу набралось много. Человек пять или шесть вместе с нами. Микитон, Элизбар, Толя-Рафинад, купец Женя и трое его вассалов. И от охоты я решил улизнуть. Пойду, думаю, один по острову. Посмотрю, кто здесь живёт. Своё решение объявил с вечера, за чаем. Отговаривать меня никто не стал.
Дом был маленький. Сени и одна светёлка. У маленького окна стол с самоваром, полки с провиантом по стенам, а по центру у стены, огромный диван в стиле ампир. И как они его сюда притащили, ума не приложу. Может царь когда-то здесь заночевал. Микитон наотрез отказался возлежать на диване. На диван положили меня. Я принял дар смущённо, но быстро уснул и не успел потерзаться стыдом. Ночью, когда встал по нужде, пошёл ступать по головам охотников, плотно прижавшихся друг к другу на полу, и чуть не раздавил светлую голову своего друга Микиты.
Утром меня разбудил сладостный запах первых заморозков, просочившийся из сеней. В доме было тепло. Пахло сухими травами и мёдом. Егерь держал пчёл. Тишина и покой уговаривали ещё понежиться под ватным одеялом, но очень хотелось есть. Я натянул порты и вышел на волю. Грудь распирало от счастья и свежего воздуха. Дошёл до Волги и умыл своё опухшее лицо. Мы вчера прилично приняли на грудь ядрёного самогона. Вдали слышалась канонада. Это мои соратники стреляли уток в камышах, разгоняя катер до сверхзвуковой скорости. Затопив самовар, я вскинул ружьецо и пугнул двух пролетавших ворон. Они на меня удивлённо посмотрели, но маршрут свой менять не стали. Опознали чудака.
Звуки канонады не умолкали. Я нашёл в сенях вяленую рыбу, мёд и принялся есть и запивать их липовым чаем. Услышав знакомый свист крыльев, я вскинул ружьё и сбил селезня, пытавшегося сесть мне на голову. Через пару минут сбил крякву и подивился богатству сих мест водоплавающей дичью. Утки летели и летели, не давая мне спокойно довершить трапезу.
Солнце скрылось в молочных облаках, когда вернулись мои товарищи. Они приехали пустыми. Микитон распекал Женьку, а тот егерей. Егеря оправдывались, что утки стали очень умные и издали слышали рёв мотора. Но когда Микитон увидел набитую мною дичь, он выпучил глаза и потерял дар речи. Я не знал, как это объяснить и оправдывался только тем, что они «летели». Секрет открыл Женька. Он догадался, что утки садились на многолетнюю помойку, в кустах за домом. Решили их зажарить на костре и допить самогонку. Поздно вечером, переплыв Волгу, мы грузились в чёрные Волги, присланные за нами Борей Немцовым.
Ни на кабана, ни на лося я с этой компанией не ездил. Шум не люблю. Но вот когда Микитон объявил, что летит к староверам, в верховья Енисея, я забил хвостом. Летели мы с новым его приятелем Сергеем, к нему на Родину, в страну непуганых тувинцев. В Кызыле пересели на вертушку и, пролетев над горными вершинами Саянского хребта, заскользили на бреющем вдоль русла Енисея, петляющего по широкому ущелью. Вскоре показался остров с ровным рядом складных избушек. Там жила староверская семья Тихона. Он с женой и девять его сыновей с потомством. Все вышли нас встречать. Люди как люди, только добротой светятся. Серёжа прислал им всякого гостинца: патроны, горючее и прочая чепуха. Тихон отгружал Серёже грибочки, ягодки, рыбку, пушнинку и что Бог послал. Сразу пошли в баню. Енисей огибал остров и делился на несколько проток. На берегу уютной заводи, как у царского бассейна, Тихон с сынами и поставил баньку. Загляденье, а не банька. А пар! А из баньки в заводь. Холодную, прозрачную. После такого пара грех стопку не выпить. Оба-на! А староверы-то не пьют. Нет у них водки. У них и без водки жизнь счастьем светится. Молитвой душу радуют. Нас спасли летуны. У них в припасах было. Так что и мы своё счастье нашли. Залили глазоньки. Спали в светёлках, как люди. Детвора нас сначала разглядывала, а потом в дела погрузилась. Кто дровишки таскает, кто рыбку чистит.
На охоту в горы я не пошёл. Взял лодку и поехал искать тайменя. С детства мечтал. Мощный поток Енисея, зажатый среди огромных гор, вселял ужас. Это не моя речушка Великая с её тихими заводями и сосновым бором по берегам. Тайменя я не взял. Да и охотники вернулись ни с чем. Решили мы вернуться сюда зимой. Тихон сказывал, что сподручней. Следы видать.
В двадцатых числах декабря, под самый новый 1996 год, мы снова прилетели в Кызыл. Мороз трещал такой, что у нас в междуножии звенели колокольчики. Нос и губы деревенели мгновенно, а глаза слипались изморосью и приходилось передвигаться наощупь. Не отказывал на морозе только слух, доносивший из космической тишины похрустывание снега, потрескивание льда на Енисее, да глухой стук о землю тушки замёрзший на лету птицы. Не большой я любитель таких приключений.
Микитон выступил во Дворце культуры, рассказал тувинцам кто в России самый лучший и из-за кого мы, российский народ, никак не может доползти до эры благоденствия. Похвалил царя Бориса, облил с ног до головы коммунистов, разжиревших на кремлёвских пайках и публично поблагодарил Кожугета за такого геройского сына.
Утром по пути на аэродром мы заехали в этнографический музей, послушали заклинания шамана и просвистели мимо стелы, обозначающий самый центр Азии. Вертолёт взмыл стремительно и понёсся к горным вершинам. Я ползал по вертолёту и искал тёплые вещи. Отговориться на сей раз от царской охоты мне не удалось. Видимо у талантливого организатора Серёги были на меня свои, далеко идущие планы. От мороза и жутковатого посвиста винта, полёт казался бесконечным. Все приняли согревающего напитка, разобрали калаши и приготовились к атаке. Провожая нас, горничная в гостинице пожелала нам счастливого возвращения, рассказав о многочисленных падениях вертолётов во время зимней охоты. Помянула добрым словом генерала Лебедя, губернатора Красноярского края, упавшего с вертолётом. Это прибавило настроения.
Когда лётчики заметили горных козлов, Микитка с Серёгой взяли калаши на изготовку и открыли дверь. В кабину хлынул поток ледяного ветра. Я вспомнил сказку про Кая и Герду, по неосторожности связавшихся со Снежной королевой, но никак не мог припомнить, чем там всё закончилось. Хотелось бы, чтобы у них всё обошлось. Услышав сухой треск автоматной очереди я втянул голову в плечи и, упав на крутом вираже, забился в угол. Оттуда мне были видны мужественные лица охотников, беспрерывно палящих из калашей по добыче. Их радостные возгласы возвестили о скором возвращении в тёплый уютный дом и я отхлебнул из фляги, забытой у меня по недоразумению. По мягкому теплу виноградной влаги я распознал отборный коньяк Хеннесси. Хотелось приложиться ещё разок, но жестяной окрик Серёги «каскадёр, пошёл!» привёл меня в чувство. На трясущихся ногах, держась двумя руками за стенку, я подошёл в двери и увидел внизу снежную пропасть. На снегу в крови разметались туши козерогов.
— Прыгай! — приказал Серёга.
Я мгновенно оценил обстановку, возможную глубину снега на склоне, способность передвижения там в модельной обуви и… наотрез отказался. Серёга этого не ожидал. Он, пройдя школу комсомола, привык, что люди повинуются ему с восторгом.
— Толя! — Заорал не своим аристократическим голосом Микита!
Толя, личный шофёр председателя по кличке «рафинад», низкорослый сухонький мужичок, никогда не веривший в Бога, смачно перекрестившись, прыгнул вниз. Внизу, в снегу зияла чёрная дыра, с головой проглотившая Толю.