Историки Рима
Шрифт:
XXV. В числе этих женщин была Семпрония, совершившая уже немало такого, что требовало мужской отваги. Не могла она пожаловаться ни на происхождение, ни на внешность, была достаточно счастлива и в супруге своем, и в детях. Знала и греческую и римскую словесность, пела и плясала искуснее, чем надобно порядочной женщине, умела и многое иное из того, что служит распущенности и пышности. Никого и ничто не ценила она столь низко, как приличие и целомудрие. Что берегла она меньше — деньги или доброе имя, — решить было не просто. Похоть жгла ее так сильно, что чаще она домогалась мужчин, чем наоборот. Нередко и до того нарушала она слово, ложной клятвою отпиралась от долга, бывала соучастницею в убийстве. Роскошь и нужда тянули ее в бездну. За всем тем она была прекрасно одарена — могла сочинять стихи, колко шутить, вести беседу то скромно, то мягко, то вызывающе, одним словом, отличалась и прелестью, и остроумием.
XXVI. Несмотря на свои приготовления, Катилина все же решил искать консульства на следующий год — в надежде, что, если будет избран, легко и полностью подчинит себе Антония. 38 На этом, однако же, он не успокоился, но все пустил в ход, чтобы извести Цицерона. Впрочем, и Цицерону не надо было занимать хитрости и ловкости для успешной защиты. Еще в самом начале своего
38
Стр. 47. …легко и полностью подчинит себе Антония.— Консул, избранный на следующий год, уже и до вступления в должность обладал немалым весом и мог влиять на действующих магистратов.
39
…уговором насчет провинции…— Консулы, еще не вступая в должность, жребием решали, в какую провинцию каждый из них отправится по истечении срока службы в Риме. Цицерону досталась Македония, сулившая богатую военную добычу и воинские почести, но он отказался в пользу Антония, рассчитывая внушить Антонию надежду обогатиться и тем оторвать его от Катилины.
40
Поле— Марсово Поле на берегу Тибра, где происходили выборные собрания.
XXVII. Итак, он отправляет Гая Манлия в Фезулы и прилегающую к ним область Этрурии, 41 камеринца 42 Септимия — в Пицен, Гая Юлия — в Апулию 43 и еще других — в другие места, где каждый из посланцев мог быть ему полезен, по его расчетам. Между тем не теряют времени даром и в самом Риме: Катилина собирается напасть на консулов, устроить пожар, важные и выгодные позиции занимает вооруженными отрядами, сам всегда при оружии, того же требует от других, призывает быть постоянно настороже и наготове, дни и ночи торопится, бодрствует, не поддается ни сну, ни усталости.
41
Этрурия— область средней Италии к северо-западу от Рима.
42
Стр. 47. Камерин— город в средней части Италии.
43
Пицен, Апулия— приморские (вдоль Адриатики) области Италии.
Но, вопреки всем трудам, дело вперед не подвигалось, и тогда глубокою ночью Катилина через Марка Порция Леку созвал главарей заговора. 44 Сперва он горько жалуется на их малодушие, а после извещает, что уже отослал Манлия к тем воинам, которых подготовил для вооруженного выступления, и еще других начальников — в другие места, и что они положат начало военным действиям, и что сам он тоже хотел бы выехать к войску, но сперва необходимо обезвредить Цицерона, который очень мешает его планам.
44
Стр. 48. …созвал главарей заговора.— Собрание заговорщиков в доме Леки состоялось 7 ноября 63 г. до н. э.
XXVIII. Все были испуганы и растеряны, и тут Гай Корнелий, римский всадник, предлагает свою службу, а следом за ним сенатор Луций Варгунтей, и вдвоем они решают в ту же ночь, только чуть попозже, проникнуть в сопровождении вооруженных людей к Цицерону — якобы для утреннего приветствия — и, захвативши внезапно, врасплох, заколоть его в собственном доме. Как только Курий понял, какая опасность грозит консулу, он через Фульвию поспешно сообщил Цицерону о коварном умысле против него. Таким образом, те двое нашли двери закрытыми и тяжкое злодеяние взяли на себя понапрасну.
А между тем в Этрурии Манлий возмущает народ, который в господство Суллы потерял свою землю и все добро 45 и теперь жаждал переворота, удрученный и нищетою, и болью обиды, а также всякого рода разбойников, которых там было без счета, и кое-кого из сулланских колоний 46 — тех, кому собственная разнузданность и привычка к удовольствиям ничего не оставили из богатой добычи.
XXIX. Цицерон узнал об этом и, встревоженный двойной бедою, — консул не мог дольше оберегать город от козней заговорщиков частными средствами и не имел достаточных сведений о войске Манлия, о его численности и намерениях, — сделал доклад сенату; 47 впрочем, то, о чем он говорил, уже раньше горячо обсуждалось на улицах и площадях. Сенат, как почти всякий раз в крайних обстоятельствах, приказал консулам озаботиться, чтобы государство не понесло никакого ущерба. Это высшая полнота власти, какой, по римскому обычаю, облекает сенат должностное лицо: ему позволено набирать войско, вести войну, употреблять все меры для поддержания порядка среди союзников и граждан, быть верховным командующим и верховным судьею как внутри государства, так и за его пределами; в иных обстоятельствах ни одно из этих прав без особого распоряжения народа консулу не принадлежит.
45
…в господство Суллы потерял свою землю и все добро…—
46
…из сулланских колоний— то есть из числа самих ветеранов, селившихся кучно, колониями (в римском смысле слова — см. прим. к стр. 43).
47
…сделал доклад сенату— 21 октября 63 г. до н. э. Саллюстий излагает события не в хронологическом порядке или — скорее — просто путает хронологию.
XXX. Несколько дней спустя сенатор Луций Сений огласил в сенате письмо, доставленное ему, как он сказал, из Фезул, и там сообщалось, что за шесть дней до ноябрьских календ Гай Манлий с большим отрядом поднял мятеж. Одновременно — как всегда в таких случаях — одни извещали о знамениях и чудесах, другие о сходках, о том, что собирают оружие, что в Капуе и в Апулии начинается восстание рабов. Сенатским постановлением в Фезулы был послан Квинт Марций Рекс, в Апулию и соседние с нею края — Квинт Метелл Критский (оба они стояли у стен Рима, не слагая воинской власти, потому что клевета немногих, привыкнувших торговать чем придется, и честью и бесчестьем, мешала им получить триумф); 48 из преторов Квинта Помпея Руфа направили в Капую, а Квинта Метелла Целера — в Пицен с полномочием произвести набор, если положение станет угрожающим. Далее, если кто донесет о заговоре, направленном против государства, то рабу обещали свободу и сто тысяч сестерциев, 49 свободному — безнаказанность и двести тысяч. Постановили также гладиаторские труппы разместить в Капуе и в прочих муниципиях, 50 — в согласии с возможностями каждого из них, — а в Риме по всему городу выставить караулы под начальством младших должностных лиц.
48
Стр. 49. …оба они стояли у стен Рима, не слагая воинской власти, потому что клевета немногих… мешала им получить триумф…— Квинт Марций Рекс был наместником Киликии (в Малой Азии), а Квинт Метелл Критский управлял островом Крит; оба вели успешные военные действия, и оба притязали на высшую воинскую награду — триумфальный вход в Рим. Полководец, удостоившийся триумфа, вступал в столицу, облеченный воинской властью, чтобы сложить ее после окончания триумфального шествия. Во всех прочих случаях должностным лицам с воинскою властью доступ в столицу был закрыт; поэтому военачальники, претендовавшие на триумф, должны были ждать решения сената за стенами Рима.
49
Сестерций— римская серебряная монета.
50
…гладиаторские труппы разместить в Капуе и в прочих муниципиях…— то есть удалить их из Рима, поскольку Катилина считал возможным обратиться за поддержкой к рабам, в том числе — и даже в первую очередь — к гладиаторам.
XXXI. Эти события растревожили граждан и изменили облик города. После безмятежной радости и веселости, порожденных долгим покоем, всех внезапно поразила скорбь и угрюмость. Все куда-то спешат, все боятся, никому и ничему не доверяют вполне, войны не ведут, но и мира не имеют, и каждый мерит опасность меркою собственной робости. Вдобавок женщины, которых объял страх войны, до сих пор из-за мощи государства неведомый, бьют себя в грудь, простирают с мольбою руки к небесам, оплакивают малых своих детей, обо всем расспрашивают, всего страшатся и, позабыв высокомерие и удовольствия, отчаиваются и в собственном будущем, и в будущем отечества.
Но Катилина безжалостно продолжал начатое, хотя уже принимались меры защиты, а его самого Луций Павел потребовал к суду на основании Плавтиева закона. 51 Наконец, то ли из лицемерия, то ли чтобы оправдаться, — словно бы задетый личными нападками, — он явился в сенат. Тут консул Марк Туллий, боясь его присутствия или, может быть, в гневе, произнес блестящую и полезную для государства речь, 52 которую он после издал. Но как только консул сел, Катилина, заранее готовый все отрицать, потупив взор, жалостным голосом принялся просить отцов-сенаторов, чтобы они не судили о нем опрометчиво: ведь он происходит из такой семьи, так с молодых лет направил свою жизнь, что в намерениях всегда устремлен к лучшему. Пусть же они не думают, будто ему, патрицию, чьи предки (так же, впрочем, как и он сам) оказали столько неоценимых услуг римскому народу, надобна гибель государства, меж тем как охранителем этого государства оказывается Марк Туллий, римский гражданин, но в Риме пришелец. К этой брани он прибавил еще иную, и тогда все зашумели, закричали ему: «Враг!», «Убийца!» А он в бешенстве воскликнул: «Раз неприятели окружили меня и гонят сломя голову к гибели, огонь, бушующий вокруг, я погребу под развалинами!» 53
51
…на основании Плавтиева закона.— Этот закон, принятый за 15 лет до описываемых событий, был направлен против тех, кто нарушает покой государства с оружием в руках.
52
…произнес блестящую и полезную для государства речь…— Она вошла в историю под названием «Первой речи против Катилины» и была произнесена 8 ноября.
53
Стр. 50. …Огонь… погребу под развалинами— то есть потушу пожар, разрушив горящее здание.
XXXII. Затем он ринулся из курии домой, чтобы тщательно все обдумать. Покушение на консула не удавалось, от пожара, как он видел, город был защищен караулами, и, сочтя за лучшее умножить и укрепить войско, пока легионы еще не набраны, предупредить многие, важные для будущего, действия врага, Катилина глубокою ночью с немногими спутниками выехал в лагерь Манлия. А Цетегу, Лентулу и прочим, чья дерзкая решимость была ему хорошо известна, он поручает всеми возможными средствами увеличивать силы заговора, спешить с покушением на консула, готовить резню, пожар и другие бедствия войны. Сам же он вскорости подступит к городу с большим войском.