Историко-бытовой музей XVIII в. в Петергофе: Большой Дворец
Шрифт:
Там, где росли только мох да карликовые породы деревьев, нужно было по царскому приказу насадить парки и возвести дворцы. Деревья с огромными трудностями везли с далеких окраин России и из заграницы. Но мало этого: почва была настолько низка и болотиста, что приходилось издалека на баржах подвозить и землю. На каждом шагу возникали новые трудности и неудачи. То при постройке Большого дворца появилась грунтовая вода, залила его основание и только Леблон спас положение, устроив дренажные сооружения для спуска воды. То при рытье канала в Нижнем саду из почвы начали бить „великие ключи", воду от которых выливали „днем и ночью неумолкая". То жестокая буря ломала и выкорчевывала
Для широко развернувшегося строительства новой столицы и окрестных резиденций не хватало ни местных рабочих, ни царской казны. Это дело было с самого начала объявлено государственной повинностью всей крепостной страны. Каждая деревня обязывалась выделить положенное количество работников и предоставить деньги на их прокормление. Таким образом только за четыре года было собрано до полутораста тысяч человек и свыше миллиона рублей, причем немалая часть этих сборов расходовалась на Петергоф. Однако, и этих людей оказалось недостаточно и на строительные работы постоянно назначались партии шведских пленных и целые полки русских солдат.
С 1718 года высылка рабочих была заменена денежным сбором со всех губерний, но положенное работным людям грошевое жалованье выплачивалось очень неаккуратно, самым обыкновенным делом были задержки на десять-двенадцать месяцев. К середине XVIII века установился еще более выгодный для казны обычай: оплачивать не больше одной трети задолженности. Что же касается квалифицированной рабочей силы, то чтобы иметь ее под руками - на казенных землях вблизи Петергофа устраивали целые деревни, население которых из поколения в поколение специализировалось на различных ремеслах. Это, так называемое, „дворцовое крестьянство" пользовалось некоторыми экономическими привилегиями и кроме своего прямого назначения должно было служить для гостей царского Петергофа ширмой, скрывавшей безысходную нищету всей остальной массы крестьянского населения.
Особенно тяжелой была работа в осеннее и зимнее время при полной необеспеченности рабочих жилищами, одеждой и лечением. Помещения для „работных людей" строились в расчете только на внешнюю красивость, были похожи на парковые павильоны и почти негодны для жилья. Что касается казенной одежды, то известен только один случай выдачи солдатам холщевых балахонов, да и то затем, чтобы при носке извести и кирпича не обветшали раньше времени „государевы" мундиры. А универсальным лекарством от всех болезней считалась водка, и работные люди были всегда обеспечены кабаками в полной мере.
Неудивительно, что люди массами мерли от голода, от частых эпидемий, случалось замерзали целыми партиями. Беспристрастными свидетелями катастрофической смертности являются длиннейшие архивные ведомости „расходу людей", бесконечные списки тех, которые „бежали и умре". И даже далеко не мягкосердечный Петр, вернувшись из заграницы, был поражен тем, что больные находились „без призрения", что „по улицам мертвые валялись, а от больных ныне остаток милостины просят". Сбегавших от этой каторжной жизни при поимке ждала жестокая расправа: батоги и шпицрутены отпускались в количестве, нередко заменявшем смертную казнь. [1]
[1 См. выставку.]
Для выполнения административных и полицейских функций над целой армией рабочих Петр распорядился „ко всем работам приставить офицеров". Уже в петровскую эпоху значение гвардейского офицерства, состоявшего из дворян, было настолько велико, что не только иностранный архитектор зависел от унтер-офицера, но и „члены сената вставали со своих мест перед поручиком и относились к нему с подобострастием". Надзирателем петергофских работ обыкновенно назначался унтер-офицер Преображенского полка, при помощи нескольких гвардейских солдат представлявший на месте всю полноту государственной власти. Если разнузданный произвол этой дворянской администрации тяжело отзывался даже на сравнительно привилегированных иностранных мастерах, - то нетрудно представить безысходное положение бесправного рабочего люда. Какой-нибудь „ундер-лейтенант" путем побоев и неизменной дубины проводил в жизнь царские указы и осуществлял в Петергофе жестокую диктатуру господствовавшего класса.
„Питергофской канторе предлагается непременно смотреть дабы подлый народ, а неменьше нищие по указанным садам не бродили и чтоб туда отнюдь пускаемы ни были".
Указ 1756 года.
Назначение дворца
Великолепные царские резиденции XVIII века резко противопоставлялись всей остальной крепостной и нищей России. С укреплением дворянской власти, с безудержным ростом экспло-атации податных сословий, - представители этой власти все более изолировались от тех, кто не принадлежал к привилегированному меньшинству.
Обычно принимало участие в придворной жизни и окружало царский престол только вельможное дворянство, только те, кто по доходам и чинам стояли на самом верху социальной лестницы, занимали первые места в „табели о рангах". Но несколько раз в год двери дворца открывались шире и кроме „знатных обоего пола персон" и „господ чужестранных министров", к дворцовым празднествам допускались более широкие слои дворянства и даже избранные представители,.российского и иностранного купечества". Дорогостоившие увеселения и пышные церемонии должны были лишний раз уверить этих гостей в незыблемости и „божественном" происхождении дворянского государства.
Что касается остальной массы населения, то ее убеждали в этом иными способами. „Подлому народу" строго запрещалось приближение к царскому жилищу. Специальные указы определяли даже внешние отличительные признаки тех, кто не имел в дворянской России ни гражданских, ни человеческих прав. „Наистрожайшим образом и почасту" подтверждалось не допускать в царские сады „матросов, господских ливрейных лакеев и подлого народу, а также у кого волосы не убраны, платки на шее или кто в больших сапогах и сером кафтане". А „людям и крестьянам", виновным в нарушении этого правила, грозили, что „чьи б они ни были, без всякого милосердия сосланы будут в каторжную работу". [1]
[1 См. выставку.]
Эта изоляция царского поместья, это решительное отграничение его от „верноподданной" страны подчеркивалось разными средствами. Наряду с ростом военной и полицейской охраны следует отметить, что подбору смежных владельцев всегда уделялось большое внимание. Царский Петергоф XVIII века был замкнут в широкое кольцо земель или принадлежавших казне, или подаренных наиболее крупным вельможам. Указанные на карте смежных с Петергофом владений имена Разумовских, Чернышевых, Воронцовых, Румянцевых и Сиверсов были свидетельством устойчивости феодальных пережитков и гарантировали полную благонадежность ближайших царских соседей.