История абдеритов
Шрифт:
Несмотря на это, Параспазму и его другу Антифилу [223] всегда будет принадлежать честь нового подъема трагедии в Абдере, а также изобретения двух новых жанров – мрачной и пантомимической драмы, открывших более надежный путь к славе для абдеритских поэтов. Ибо, действительно, ничего нет легче, чем… пугать детей и заставлять своих героев от сильных переживаний совсем лишаться языка.
Но поскольку людское непостоянство слишком быстро пресыщается даже и самым приятным новшеством и абдеритам наскучило ежедневно находить прекрасным то, что уже давно им приелось, молодой поэт Флапс пришел к мысли ввести в театральный обиход пьесы, которые не были бы ни комедиями, ни трагедиями, ни фарсами, а своего рода живыми картинами абдеритских семейных нравов; пьесами, где выступали бы не герои, не глупцы, а просто честные и заурядные абдериты, занимающиеся своими повседневными городскими, рыночными, домашними и семейными делами и действовали и говорили бы на сцене перед почтенной публикой так, словно они дома и никого на свете, кроме них, и не существует. Легко заметить, что это был примерно тот же самый жанр, в котором впоследствии стяжал себе немалую славу Менандр. [224] Различие заключалось лишь в том, что последний выводил на сцене афинян, а первый – абдеритов, а также в том, что грек был Менандром, а
223
Антифил (греч.). – «любезник».
224
В творчестве афинского комедиографа Менандра (см. прим. 7 к I, 2) действительно определенное место занимали сцены будничной жизни. Виланд сравнивает с комедиями Менандра мещанскую драму, возникающую в Германии в конце 70-х годов XVIII в. В 1778 г. открылся театр в Мангейме с репертуаром, заполненным главным образом чувствительными пьесами из жизни бюргеров. Ведущим драматургом и критиком при этом театре был О. Гемминген. Против пьесы этого автора «Немецкий отец семейства» (поставлена в 1780 г., но могла быть известна раньше), слабого подражания «Отцу семейства» Д. Дидро, и направлено, вероятно, ироническое сравнение Флапса с Менандром. О конфликте Виланда с Мангеймским театром см. статью
225
Она называлась «Евгамия, или Четырехкратная невеста». Евгамия была обещана в жены отцом одному человеку, матерью – другому, теткой, заинтересованной в ее наследстве, – третьему. В конце концов девушка сама себе втихомолку нашла четвертого жениха.
Евгамия (греч.) – «счастливая супруга».
226
В натуральном виде (лат.).
Естественным следствием такого положения было то, что равновесие восстановилось. Абдериты, испытавшие вначале по довольно распространенному человеческому обыкновению невероятное влечение к новому жанру, пришли, наконец, к выводу, что противодействовать однообразию и скуке лучше всего переменой и многообразием пьес. Трагедии обычные, мрачные и пантомимические, комедии, оперетты и фарсы опять пошли в ход. Номофилакс сочинял музыку к трагедиям Еврипида; а Гиперболу (особенно потому, что в голову его засело желание стать абдерским Гомером) не оставалось ничего лучшего, как разделять благосклонность абдерского партера с Флапсом, тем более что тот женился на племяннице одного главного цехового старшины и с недавнего времени стал важной особой.
Глава четвертая
Достопримечательный пример хорошего национального хозяйства абдеритов. Заключение рассказа об их театре
Прежде чем покончить с этим отступлением и вернуться к нашей истории, необходимо рассеять небольшое сомнение благосклонного читателя, быть может, возникшее у него при знакомстве с очерком абдерских театральных дел.
Непонятно, могут сказать, каким образом общественная казна Абдеры, поступления в которую не могли быть значительными, позволяла себе длительное время такой ощутимый побочный расход, как ежедневные театральные представления со всеми их статьями. Допустим даже, что поэты служили государству из чистого патриотизма, не получая вознаграждения. Но если предположить и это обстоятельство, то покажется почти невероятным, чтобы в Абдере имелось столько профессиональных драматургов и чтобы великий Гипербол при всем своем патриотизме и самохвальстве мог сочинить до 120 пьес.
Чтобы не держать читателя в недоумении, мы откровенно признаемся, что абдеритские драматические поэты трудились не бесплатно (ибо справедливость великого закона природы – «Если вол молотит, то и есть просит» – чувствовали даже абдериты). Благодаря особой финансовой операции государственная казна собственно не несла никаких новых расходов по театру, а издержки эти большей частью покрывались за счет прочих более важных и нужных финансовых статей.
Дело обстояло следующим образом. Едва покровители театра заметили, что абдериты загорелись и театральные зрелища стали для них необходимой потребностью, они не замедлили объявить народу через цеховых старшин, что казна не в состоянии вынести такое огромное увеличение расходов без новых источников обложений или взысканий. Это и вызвало учреждение комиссии, которая после шестидесяти платных заседаний представила, наконец, совету общий проект театрального дела в Абдере. Его нашли столь основательным и обдуманным, что он тотчас же был принят народным собранием граждан как один из основных законов города.
Мы сочли бы за удовольствие представить нашим читателям это мастерское абдеритское произведение, будь мы достаточно уверены в их терпении. Если же какая-нибудь община или государство в Священной Римской империи [227] или вне ее пределов заинтересуется сим документом, то мы готовы переслать его по первому требованию бесплатно с возмещением лишь расходов по его переписке. Все, что возможно в данном случае сообщить, это следующее. Благодаря такой мере были изысканы sine aggravio Publici [228] достаточные суммы для того, чтобы «обслуживать абдеритов четыре раза в неделю театральными представлениями, вознаграждать достойным образом поэтов, актеров и оркестр, а также господ членов комиссии и номофилакса. Сверх того довольствовать оба низших класса зрителей при каждом представлении фунтом хлеба и двумя сушеными фигами». Единственный недостаток этого прекрасного установления заключался в том, что господа из комиссии, бухгалтерские способности которых были общепризнанными, тем не менее ошиблись в подсчете доходов и расходов на 18 000 драхм (примерно 2500 талеров нашими деньгами). И они должны были быть оплачены казной свыше предназначенного для данной цели капитала. Да, это была, конечно, не мелочь! Однако отцы города навострились так гладко и bona fide [229] управлять государственными финансами, что только по истечении нескольких лет выяснилась причина дефицита казны в 2500 талеров. Обнаружив его с великим трудом, отцы города сочли необходимым сообщить об этом народу и для вида взыскать недостачу с театра. Но абдериты так ополчились против предложения, словно их собрались лишить огня и воды. Короче, был устроен плебисцит, решивший, чтобы в пользу театра отчислять два с половиной таланта, [230] ежегодно поступавших на хранение в национальную сокровищницу при храме Латоны. И того, кто в будущем осмелится требовать упразднения театральных зрелищ, считать отныне врагом города Абдеры.
227
Священная Римская империя (германской нации) – т. е. Германия; это средневековое общее название немецких государств, формально подчинявшихся императору в Вене, сохранялось до 1806 г.
228
Без ущерба для публики (лат.).
229
Со спокойной совестью (лат.).
230
Талант – крупная денежно-весовая единица в Древней Греции.
Абдериты полагали, что разрешили дело весьма мудро и очень гордились перед иностранцами тем, что содержание театра стоит им ежегодно 80 талантов (80000 талеров), а гражданам – ни гроша.
– Все дело в умелом распорядительстве, – говорили они. – Зато у нас и национальный театр – лучший в мире!
– Великая правда! – соглашался Демокрит. – Такие поэты, такие актеры, такая музыка четыре раза в неделю и все это за 80 талантов! Мне, по крайней мере, нигде не приходилось этого видеть!
Следует им отдать должное, их театр мог считаться одним из великолепнейших в Греции. Правда, для того, чтобы его построить, они вынуждены были уступить македонскому царю лучшую должность в городе. Но так как царь обещал, что лицо, исполнявшее обязанности писаря и казначея, будет всегда назначаться из числа абдеритов, то ни у кого это и не вызвало возражений.
Мы просим извинения у читателя за пространные сведения об абдерском театре. Между тем время театрального представления уже наступило, и мы без промедления переносимся в амфитеатр сей достославной республики, где благосклонный читатель может занять место по своему желанию: либо рядом с толстым коротышкой-советником, либо около жреца Стробила или же болтуна Антистрепсиада, или же по соседству с прекрасными абдеритками, с которыми мы уже его познакомили в предыдущих главах.
Глава пятая
Представление «Андромеды» Еврипида. Огромный успех номофилакса, и как этому содействовала певица Евколпис. Несколько замечаний о прочих актерах, хорах и декорациях
В этот вечер играли «Андромеду» Еврипида, одну из 60 или 70 драм поэта, от которых уцелели лишь небольшие отрывки. [231] Абдериты, сами не зная почему, питали глубокое почтение к Еврипиду и всему, что было связано с его именем. Различные трагедии поэта или собственно зингшпили ставились часто, и зрители всегда находили их необыкновенно хорошими. «Андромеда», одна из новейших пьес, впервые представлялась на абдерской сцене. Номофилакс написал для нее музыку и (как довольно громко сообщил он своим друзьям по секрету) на сей раз превзошел самого себя, то есть вознамерился показать все свое искусство сразу, но при этом как-то совсем незаметно упустил из вида славного Еврипида. Коротко говоря, господин Грилл писал музыку к самому себе, вовсе не заботясь о том, делает ли его музыка бессмысленным текст, или текст – музыку, что как раз менее всего беспокоило и абдеритов. Одним словом, она произвела большой шум, в ней содержались – по уверению его братьев, свояков, зятьев, клиентов и домашних слуг (главных знатоков) – весьма возвышенные и трогательные места и была встречена явным и громким одобрением. Нельзя сказать, чтобы даже в Абдере не встречались люди, обладавшие несколько более тонким слухом или слыхавшие музыку и получше грилловой. С глазу на глаз они признавались, что номофилакс со всеми его претензиями слыть Орфеем просто шарманщик, а лучшее из его произведений всего-навсего трескотня, лишенная вкуса и смысла. Эти немногие даже осмелились однажды громко возвестить публике о своем инакомыслии, но почитатели грилловой музы встретили их так злобно, что ради своего спасения они сочли за лучшее со временем подчиниться большинству. И, увы, эти господа были как раз те, что аплодировали раньше и громче всех в самых жалких местах спектакля.
231
Еврипид написал свыше 90 произведений, из которых сохранилась небольшая часть. Из трагедии «Андромеда» дошло около сотни стихов.
Оркестр на этот раз приложил все усилия, чтобы оказаться на высоте своего музыкального руководителя.
– Ну и задал же я им работы! – говорил Грилл и, по-видимому, очень гордился тем, что у бедняг-оркестрантов уже во втором акте не было и сухой нитки на теле.
Заметим мимоходом, что абдерский оркестр готов был потягаться с оркестром любого города. Во-первых, как сообщали иностранцам, он состоит из ста двадцати человек. «Афинский же, – обыкновенно прибавляли абдериты значительным тоном, – имеет только восемьдесят человек, а со ста двадцатью можно, конечно, кое-чего добиться!..» И, действительно, среди этого множества не было недостатка в способных людях, из которых иной руководитель (но такого не было и не могло быть в Абдере) сделал бы нечто выдающееся. Но какая польза была от них для музыкального искусства Абдеры? Ведь на совете богов уже раз и навсегда было решено, чтобы во фракийских Афинах ни одна вещь не соответствовала своему назначению и не существовало бы ничего правильного и совершенного. Поскольку люди мало получали за свои труды, то от них многого и не требовали; и раз уж довольствовались тем, что каждый делал свое дело, как мог, то никто и не делал его так хорошо, как мог. Наиболее искусные становились ленивыми, а находившиеся на полпути к искусству теряли желание и возможность продвигаться дальше. И к чему добиваться совершенства ради абдеритских ушей? Разумеется, и ненавистные иностранцы имели уши, но они не пользовались никаким влиянием. К тому же иностранцы не находили нужным вмешиваться в музыкальные дела или были слишком вежливы и политичны, чтобы восставать против абдеритского вкуса. Номофилакс при всей своей глупости все же и сам видел, как, впрочем, и другие, что дело обстоит не так, как следовало бы. Однако кроме того, что у него отсутствовал вкус или (что то же самое), находя не по вкусу все, что не изготовил он сам, номофилакс постоянно ошибался в средствах улучшения, был слишком ленив и не обладал достаточной гибкостью, чтобы относиться к людям должным образом. И когда порой случалось, что его музыкальная дребедень не нравилась даже абдеритскому слуху, он, вероятно, и сам, страдая, сваливал всю вину на оркестр и заверял господ и дам, из приличия рассыпавшихся перед ним в комплиментах, что ни одна нота не была сыграна оркестром так, как он ее задумал и написал. Но все это был, так сказать, запасный выход на случай пожара. Ибо из высокомерного тона, с каким он говорил о любом другом оркестре и о своих заслугах перед оркестром абдерским, можно было заключить, что он настолько удовлетворен им, насколько мог быть удовлетворен вообще абдерский патриот-номофилакс.
Но как бы ни обстояло дело с музыкой и постановкой «Андромеды», очевидно, что уже давно ни одна пьеса так не нравилась публике. Певцу, исполнявшему роль Персея, аплодировали так бешено, что на половине самой прекрасной сцены он сбился с тона и запел вдруг арию из «Киклопа». Андромеда вынуждена была трижды повторить свой монолог в сцене, где она, покинутая всеми своими друзьями и отданная на произвол ярости нереид, лежит скованная и ожидает появления чудовища. Номофилакс не мог скрыть радости по поводу столь блистательного успеха. Он начал обходить ряды зрителей, принимая дань похвал, раздававшихся изо всех уст. И, благодаря за оказанную ему великую честь, признавался, что ни одной из своих вещиц (как он скромно называл свои оперы) он не был так удовлетворен, как этой.