История Андрея Бабицкого

Панфилов Олег Валентинович

Савик Шустер: Общественный защитник Павел Гутионтов, секретарь Союза журналистов, открыл выступление защиты.

Павел Гутионтов: Ваша Честь, знакомясь с обвинительным заключением, слушая выступления свидетелей и оглашенные в суде документы, я, как человек, достаточно редко присутствующий в суде и тем более наблюдающий за ходом процесса с этой точки зрения, неоднократно поражался, с какой последовательностью следствием и Генеральной Прокуратурой отсекались всякие попытки установить, что же предшествовало совершению Бабицким того «страшного преступления», в котором его обвиняют. Весь первый день процесса государственного обвинителя особенно интересовало, что именно позволяло господину Бабицкому считать, что он преследуется органами государственной власти или, другими словами, спецслужбами. К сожалению, при дальнейшем рассмотрении дела, как мне показалось,

этот интерес несколько угас. Поэтому я попытаюсь сейчас огласить свои впечатления, основанные на материалах дела, о том, что предшествовало появлению Андрея Маратовича в этом зале, на этой скамье, в качестве подсудимого.

Из материалов суда неопровержимо следует, что 16 января 2000 года Андрей Маратович Бабицкий был задержан в районе города Грозного «неустановленными лицами». На неустановленных правовых основаниях задержан, на неустановленных основаниях (как впоследствии, правда, пояснил заместитель Генерального прокурора, на основании указа о бродяжничестве и попрошайничестве) помещен в следственный изолятор Чернокозово, откуда по оставшимся не установленными следствием правовым основаниям он был освобожден под подписку о невыезде, но вместо этого неустановленными лицами доставлен в следственный изолятор города Гудермеса. После чего, опять же неустановленными лицами на неустановленных основаниях, был передан неустановленным лицам в обмен на неустановленное число неустановленных военнослужащих российской армии, несмотря на то, что господин Бабицкий, как он утверждает, категорически в последние минуты отказывался от подобного обмена. Вся страна, весь мир могли наблюдать передачу неустановленным лицам господина Бабицкого, ибо, на наше счастье, в момент передачи случайно оказался на месте офицер ФСБ с телекамерой. К сожалению, следствие не заинтересовалось показаниями этого офицера.

Дальнейшее происходило в том же самом русле. Неустановленные лица содержали господина Бабицкого в течение 20 дней, после чего неустановленным образом по территории воюющей Чечни (я бы подчеркнул, что это было 23 февраля, и я думаю, что здесь не надо никому подсказывать, что такое 23 февраля в Чечне)… Тем не менее, не останавливаясь, в багажнике автомашины господин Бабицкий был перевезен на территорию Дагестана, где, как подчеркивал государственный обвинитель, «господину Бабицкому ничто не угрожало». Действительно, ему ничто не угрожало, потому что он пересек всю территорию республики и его машина не была ни разу остановлена. (Мы приехали сюда не в феврале 2000 года, но машина, в которой мы ехали от аэропорта, останавливалась неоднократно и неоднократно проверялась.) Я склонен думать, что стоявшие на блокпостах постовые (извините за тавтологию), наверное, недостаточно хорошо исполняли свои служебные обязанности, как минимум.

После чего и было совершено господином Бабицким это «преступление», а именно — предъявление паспорта, который ему дали. Кстати — о паспорте. Как мы знаем, не установленные лица похитили из кабинета ответственного работника Министерства внутренних дел России этот паспорт, который не установленным образом через четыре дня оказался на территории воюющей Чечни, в который неустановленными же лицами были внесены достаточно квалифицированные записи, и не установленным образом это не заинтересовало следствие. Вернее, следствие это заинтересовало после публикаций в открытой печати, и это произошло через два месяца после того, как в руках следствия оказался подлинный бланк паспорта с внесенными фальшивыми сведениями о «господине Мусаеве».

Уже этот беглый пересказ свидетельствует как о полном нежелании следствия заниматься установлением истины, так и о том вопиющем произволе, который на протяжении полутора (я подчеркиваю) месяцев осуществлялся по отношению к нашему коллеге, который, в свою очередь, выполнял свои профессиональные обязанности в соответствии с Законом о средствах массовой информации России. Уже это перечисление вполне, на мой взгляд, объясняет, почему господин Бабицкий мог подозревать совершенно определенные органы и службы в преследовании его.

Я не знаю, как должен был бы поступить другой человек после полутора месяцев редкого произвола по отношению к нему на территории ли Дагестана, на территории ли Удмуртии, на территории ли Воронежа, или на территории Москвы. К сожалению, у него были основания опасаться, и, к счастью, на территории Дагестана эти опасения оказались, как правильно сказал государственный обвинитель, напрасными. Тем не менее это не отменяет его совершенно очевидных, на мой

взгляд, подозрений. Следствие умудрилось не опровергнуть ни одного из утверждений Бабицкого, из которых следует, что он явился жертвой целого комплекса бездарно проведенных «спецмероприятий». В связи с этим государственный обвинитель и в первый день процесса, и сейчас иронизировал по поводу мнения господина Бабицкого о том, что спецслужбы, по его словам, находились «в состоянии бардака и пьянства» и что, если так, именно их ему опасаться бы не следовало. Я боюсь, что у господина Бабицкого могли оказаться основания предположить, что данные работники спецслужб, наконец, протрезвеют и начнут заниматься тем, за что им платят деньги налогоплательщики… В конце концов, его могли опять обменять на кого-нибудь из «не установленных лиц». Это было сделано не чеченскими командирами. Мы не знаем, кем именно это было сделано и на каких основаниях. Но это было сделано. И следствие имело возможность узнать у соответствующих лиц, кто именно и кому передал Бабицкого.

На мой взгляд, это поразительно. Те люди, которые осуществили «обмен», как выяснилось, не знают, кому они передали российского гражданина. Если бы они назвали тех людей, кому они передали Бабицкого, можно было бы заодно и проследить судьбу этого бланка паспорта, «утраченного» непосредственно в здании Министерства внутренних дел в Москве. Таким образом, мы бы знали тех людей, которые получили этот бланк паспорта с такой молниеносной скоростью.

Мне было стыдно за полковника Бурова, который был вынужден говорить вещи, вызывающие, по меньшей мере, недоумение. Его рассказ производит — во всяком случае, на меня — крайне неубедительное впечатление. Нет, вообще, это поразительно. Мне предлагают думать, что не установленные лица в Москве проводили тщательно подготовленную операцию в единственном расчете на безалаберность крупного чиновника Министерства внутренних дел. Потому что, если бы он выполнял свои обязанности, как нам поясняют, надлежащим образом, бланк этого паспорта никогда бы не получили и, таким образом, господин Бабицкий не имел бы счастья находиться с нами в одном зале.

Квалификация людей, она поражает — тех, которые изготовили этот документ. Сотрудники Министерства внутренних дел, а именно — ОВД «Вешняки», как было показано господином Бабицким на судебном заседании, выписывали ему общегражданский паспорт в течение четырех месяцев. Боевики в невыносимых военных условиях проведения контртеррористической операции справились с этим делом за четыре дня. Нам предлагают в это поверить.

Я позволю себе привести такое сравнение: по сути, власть оказалась в положении милиционера, подбросившего в карман задержанному горсть патронов и пойманному этим милиционером на этом с поличным. При этом власть выделяет дело об этом милиционере в отдельное производство, а для начала судит человека, которому подбросили в карман эти патроны, за хранение боеприпасов.

Мое, необремененное юридическими познаниями, воображение поразило то, что следствие проделало колоссальную и запредельную по своей бессмысленности работу. То, что касается собственно дела об использовании Бабицким подложного паспорта, — в принципе, было завершено расследование в первый же день. Бабицкий ничего не отрицал, и все свидетели были представлены на месте.

Вместо этого мы узнали вещи поразительные. Из материалов дела я, например, узнал, что сняты экспериментальные образцы почерка у милиционеров, работавших в Курске 13 лет назад. Было проведено два обыска в квартире женщины, которая проявила, скажем так, нормальное человеческое отношение к человеку, который постучался к ней ночью в холод, мороз, и дала ему приют на два дня. Временами возникало такое впечатление, что главной целью многих следственных действий было именно искоренение здоровых человеческих реакций на происходящее, которые продемонстрировали очень многие фигуранты этого дела, в том числе — свидетели, которых мы здесь видели.

Мы убедились в ходе заседания, что милиционеры, задержавшие Бабицкого, ни минуты не подозревали его в совершении преступления. Они отнеслись к нему, как к человеку, попавшему в беду. Они были счастливы тем, что поддержали человека. Они сидели с ним за одним столом и отвели его в министерство, где их поблагодарили не за задержание опаснейшего преступника, а за спасение человека.

К сожалению, очень скоро вот этот нормальный человеческий взгляд на вещи сменился несколько иным. Очень жаль, что те следственные действия, которые были предприняты против них, в следующий раз заставят их поступать как-нибудь по-другому.