История Авиации 2004 02
Шрифт:
Затем я был направлен в Болгарию, где с апреля 1951 г. обучал союзников работе на этой новейшей для того времени станции. Проблем с обучением, как и с болгарским языком не было, слова похожи, да и какие команды можно дать при наведении в воздухе: «смотри выше, смотри левее», он отвечает «гледаю» т. е. вижу. Изредка границу нарушали югославские самолеты, но заходили недалеко и быстро уходили на свою территорию, поэтому успешных перехватов не было. К августу 1951 г. болгар обучили, технику сдали, и больше нам там делать было нечего, а потому мы вскоре вернулись в Союз.
Осенью 1952 г. меня вызвали в главный штаб ВВС к начальнику управления кадров полковнику Данилову, где
Учитывая уровень тогдашней отечественной техники, экипаж станции составлял три десятка человек, из них шесть офицеров. Начальник РЛС, начальник и техник приемо-передающих устройств, начальник и техник индикаторной аппаратуры, начальник электросиловых устройств (дизелист). Остальные были солдатами и сержантами срочной службы — водители, операторы, дизелисты.
Сама РЛС П-20 по нынешним меркам была довольно громоздкая — шесть автомобилей, тягач, приемо-передающая кабина. В кабине стояли три индикатора: индикатор кругового обзора, с него же шли данные на выносной индикатор на КП. За ним мог работать штурман наведения и управлять истребителями. У ИКО было два режима — три оборота антенны в минуту для обнаружения целей и шесть оборотов — для наведения истребителей, зона обзора составляла 400 километров.
Индикатор секторного обзора давал укрупненное изображение обстановки в каком-то секторе. На этом индикаторе выбранный сектор просматривался постоянно, захват оставался с прошлого оборота антенны, и даже была видна световая «дорожка» от движения цели. Отметки целей крупные, экран был «растянут», поэтому можно было определить положение цели с точностью полградуса и точнее навести перехватчики.
На индикаторе высоты развертка экрана происходила вверх-вниз, сигнал шел от двух антенн, и специальный оператор определяет только высоту.
Мощность излучения по тем временам была огромная, до 3 кВт в импульсе, поэтому и дальность действия повыше. Длина волны составляла 10 см.
На станциях П-3, П-8 длина волны составляла 4,6 метра.
Главным достоинством П-20 была ее высокая разрешающая способность — 500 метров, на этом расстоянии цели были видны отдельно, как две точки на экране. Более старая станция П-3 обладала разрешающей способностью 2 км, ближе цели сливались, Ошибка по высоте могла составить 2–2,5 км. П-8 имела разрешающую способность до 1 км. Поэтому с нашей станции уже было возможно точное наведение истребителей, а с РЛС метрового диапазона — нет.
Станцию мы получали в Москве на заводе им. Орджоникидзе, выбрали ту, что получше, там же на заводе развернули и опробовали со всем экипажем, проверили работу от имитаторов целей. Гоняли ее недели три, без отдыха. Одновременно с проверкой аппаратуры тренировали и проверяли личный состав.
В Корею я был направлен на должность начальника приемо-передающих устройств, а месяца через четыре стал начальником станции. Заместителем у меня был Ильинский Владимир, начальником приемо-передающих устройств — Щербаков Евгений. Все офицеры нашего экипажа имели квалификацию инструкторов. Кое-кто помимо меня также к этому времени уже побывал в социалистических странах. Щербаков, например, служил в Чехословакии.
Мы закончили подготовку станции на заводе, ночью погрузились на платформы и — в путь. Дорога заняла около месяца, ехали в теплушках, которые отапливались «буржуйками». Однообразие дороги скрасил курьезный случай — дневальный солдат перепутал ведра и, вместо угля махнул в печку ведро воды. Утром проснулись, а, кругом «негры», смеемся друг над другом, а себя-то не видно. Границу пересекли на станции Отпор. Технику стразу приняли под охрану китайцы, нас разместили в мягких вагонах, и через Манчжурию, до Андуня мы доехали за полтора суток.
На дворе был конец ноября. Поезд подошел часа в четыре утра, тут и состоялось «боевое крещение»: мы увидели в окна вагонов воздушный налет, лучи прожекторов, зарево по всему небу, разрывы зенитных снарядов и мощный густой гул тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков, проплывавших где-то в густой темноте.
Нас встретил полковник Аксельрод — заместитель начальника войск связи 64-го истребительного корпуса по радиолокации. Потом мне много пришлось с ним работать, он был хорошим специалистом, деловой, работать с ним нравилось. Кроме того, он, как сейчас бы сказали, был неплохим специалистом по пиару, регулярно с фактами в руках доказывая высшему командованию на совещаниях, что без радаров реактивная истребительная авиация и зенитная артиллерия даже в дневных условиях немногого стоит. Что же касается действий в ночных условиях, то здесь все и так всё понимали. В результате, благодаря регулярным требованиям полковника Аксельрода, на Корейском ТВД постепенно появлялось всё больше наших радиолокационных позиций, постепенно «закрывавших» всё большую часть воздушного пространства.
В общем, пока он был в Корее, на еженедельном подведении итогов боевых действий работа радиолокации рассматривалась сразу после истребительной авиации, а затем уже обсуждались другие службы — зенитчики, прожектористы, связисты, и прочие. Как только Аксельрод сменился, о нас забыли… Работают локаторщики, и ладно. Возможно из-за этого нас не наградили после окончания боевых действий. Да, в общем, и не за что было. Техника — в порядке, люди работают. Так и должно быть в боевом сколоченном подразделении. Поэтому за хорошую работу нас постоянно благодарили, но наград не дали. В конце командировки выдали всем медали китайско- советской дружбы.
КП корпуса располагался на возвышенности у шахты Телешу, внизу в горах стояла техническая дивизия, почти напротив «кожедубовского» городка, напрямую до штаба дивизии около 8 км. Станцию разместили почти на КП корпуса, 300 метров от шахты Телешу, на сопке, а за сопкой находился батальон связи.
Река Ялу была недалеко, но ходить туда запрещалось категорически. Был какой- то случай, когда нашего офицера подкараулили и вывезли через реку на лодке, показать в ООН, что русские уже там, в Корее. Уж как тогда выкрутились, не знаю, но к реке ходить нам запретили.
Как бы там ни было, но, несмотря на все мыслимые меры секретности, американцы узнали о нас очень быстро, как только мы развернулись. Уже на второй день главный штурман корпуса — полковник Цыпляев вызвал меня на КП корпуса и сообщил: «американцы передали по радио, что на КП корпуса прибыла новая секретная РЛС, смотри в оба, чтобы тебя не рассекретили…»
Охрану нашей станции несли китайские солдаты, вооруженные трофейными японскими винтовками «Арисака» с длинными штыками. Они же охраняли аэродромы и другие объекты. Вокруг нашей позиции обычно было три поста. Мы полностью доверяли китайцам, так как охраняли они очень добросовестно, даже лучше, чем наши. Бывает, начинается налет, тревога, бежишь на станцию, часовой тебя видит, но молчит, а метрах в пяти выскакивает и штык на тебя. Так, что за охрану мы были спокойны. Но, видимо на всякий случай, решив перестраховаться, китайцы вскоре удвоили число постов, на которых появились автоматчики.