История блудного сына, рассказанная им самим
Шрифт:
– Видишь падающую звезду? У меня есть теория на счёт того, почему звёзды падают. – Он чуть помолчал, напрасно полагая, что я потребую разъяснений. Потом продолжил. – Я вот думаю, Андрей, что когда к курящим Ангелам неожиданно заходит Архангел, они быстро выкидывают окурки, а мы с грешной земли взираем на падающие звёзды и загадываем желания. – Теперь Сапсан улыбнулся – у него был вид очень даже злого дауна. – Батя бы твой меня сейчас, по любому бы, анафеме предал, да?
– Не знаю, Лёнь. – Я конформистски улыбнулся в ответ. – Отец ни о чём подобном меня не учил… Но сказано в писании, что – «Сказываю же вам: всякого, кто исповедает Меня пред человеками, и Сын Человеческий исповедает пред Ангелами
…Вот оно как! Сапсан был в душе философом и где-то даже поэтом. И я не хотел спорить с ним. Во-первых, потому что и сам толком не верил в Ангелов, во-вторых, предмет спора был очень уж странным и мог привести только к курьёзному словесному поединку. Мне вдруг захотелось поподробнее узнать о мировоззрении Сапсана. По всей видимости, оно было не таким уж примитивным, как у большинства бандитов, которые уже успели достать со своими тезисами типа «не верь, не бойся, не проси», «бей первым» и «ешь, пей, веселись»… Я почему-то театрально хлопнул в ладоши, как пионервожатый.
– Ну хорошо – курение курением. А ты, Леонид, сам-то веришь в Бога?!
Сапсан выкинул сигарету в алюминивую урну, которую алкаши ещё не успели сдать в цветмет.
– Да, верю. Разве ты – сын священника – не знаешь, что в окопах нет неверующих?
– Знать-то знаю! Вот только вера – понятие очень широкое. И что же, Леонид, ты и в церковь ходишь?
Бандит резко дёрнул плечами. – Ещё чего! – Сапсан ухмыльнулся и его ухмылка напоминала уже не гримасу дауна, а оскал средневекового вампира. – Я считаю Бога своим личным врагом. И тебе, Аббат, советую поступить так же!
Я немного помолчал в лёгком недоумении. Позиция бывшего напёрсточника была чернушной, сатанинской. Если бы на моём месте сидел какой-нибудь верующий старичок, он бы шарахнулся от Сапсана, как от беса, и немедля удалился, крестясь и молясь. Но я тогда шёл путём сомнений и мне было интересно, почему он вот так верит в Бога, но не трепещет в положительном смысле, как молящийся старичок, или в отрицательном, как бес, а воюет с Ним…
– Как ты сказал, – врагом?! Расскажи-ка поподробнее…
И тут Сапсан стал излагать какую-то странную, почти гностическую, версию мироустройства:
– Хорошо… Только… Только будешь перебивать – по башке получишь! – Я заметил в свете уличного фонаря, что мой собеседник покраснел. Он собрался с духом и принялся вещать – иначе это не назвать:
– Мы с тобой, Аббат, да и вообще все люди – суть частицы Люцифера – духовного существа, сотворённого Богом из Ничто. Как это справедливо написано в Библии, Люцифер не захотел служить Богу и в качестве протеста против тирании верховного существа – несотворенного – решил покончить с собой, рассыпавшись на мелкие осколки во времени. Каким-то образом ему удалось совершить духовное самоубийство. Но Господь, желая задержать частицы света перед падением в Ничто и спасти целостность Люцифера – он же и есть Адам, сотворил землю и человечество. Так возник мир земной и людишки – частицы жаждущего вернуться в Ничто Люцифера. Бог же всеми силами хочет оживить Люцифера – собрать частицы света воедино, принуждая людей к послушанию Ему. Так и балансирует Люцифер-Адам между жизнью и смертью, страдая и мучаясь. И возможно мучению этому не будет конца, потому что его сила свободы равна силе Божьей. – Бандит с некоторой надменностью посмотрел на меня, напоминая выражением лица Шрилу Прабхубаду из кришнаитских книжек, объясняющего бхактам о Кали-юге, или же индуистского пандита во время религиозной церемонии.
Я неопределённо пожал плечами, опасаясь, что Сапсан попал под влияние одной из сект деструктивной направленности,
– Нет, сам дошёл. – Сапсан сморгнул, как будто в глаз попала ресница. – В книжках-то всё неправда написана, потому что писатели бахвалятся друг перед другом, кто талантливей и умнее, а правда-то она простоту любит. Не верю я писателям и философам – нет в них никакой мудрости, понтари они, Аббат! Я вот как думаю: люди всеми силами стремятся к объединению, называя это любовью, потому что они части одного целого. – Сапсан сделал многозначительную паузу. – Но вот в чём фикус – воля этого целого к смерти препятствует этому объединению. Получается поле напряжения, как в физике – поле страдания! Понимаешь, о чём я?
Я задумался – был бы Сапсан тщеславным, из него мог бы получиться неплохой лидер секты… – Думаю, что понимаю… Вот только что в этом плохого? Я имею в виду Бога. Почему Люцифер посчитал Его тираном? Это всё напоминает какую-то блажь и легкомыслие, недостойное великого Ангела. Бог – это свобода и любовь. Ты вот говоришь, что Бог хочет восстановить целостность Адама. В принципе, да, – нас, по крайней мере, христиан, объединяет Христос – новый Адам. Отец мне говорил об этом, так священники учат на проповедях. Но что плохого в жизни, в вечности, в раю? И с чего ты взял, что Бог кого-то принуждает к послушанию Ему? Человек обладает свободной волей.
Сапсан вновь ухмыльнулся. – Принуждение есть. Тут меня никакой поп не переубедит. Не явное принуждение, а сокрытое – в виде кнута и пряника. В милиции, Андрей, официально тоже никто никого не принуждает подписать чистосердечное признание, но фактически там оказывается давление, и весьма нехилое, за согласие сотрудничать – скачуха, за отказ – пытки. Разве нет? – Сапсан улыбнулся улыбкой дауна. – А плохо в раю то, что, как ты сам говорил, там нельзя курить.
Теперь я понял, почему он был предельно серьёзным, задавая свой вопрос. Возможность покурить в раю он расценивал как возможность проявить свою волю и индивидуальность. А иначе, как он считал, воля индивидуума растворяется в воле Божьей, как капля в море. И тот рай, который для верующего был утопией – городом солнца, для него был антиутопией и хуже смерти… Но сии глубины сатанинские казались мне всегда сетью для ума, где обязательно притаился хищный паук. Отец меня с самого детства предупреждал, что дьявол-то он любого Платона за пояс заткнёт. Я решил закончить наш спор компромисом в духе пастырской педагогики отца:
– А вообще-то, кто его знает, что можно в раю, а что нет? Отец говорил мне, что там уйдет всякая печаль и не будет больше слёз.
– Знаешь, Аббат, в небытии тоже нет печали и слёз. В чем разница?
Я с жаром принялся убеждать, прежде всего, самого себя. – Но ведь нет никакого небытия, как учит Церковь! Душа сотворена бессмертной. И тот, кто идет против Бога, обречён на вечные слёзы и на вечную печаль. На вечное сопротивление Богу, как ты говоришь о Люцифере, и Божья любовь будет вечно опалять грешника, который будет вечно каяться, что оскорбил такого доброго Бога!
Сапсан злобно рассмеялся. – А говоришь добрый Бог никого не принуждает! Пытки за отказ сотрудничества, как в милиции. – Он назидательно покачал пальцем. – Атеисты – хотя они не правы и смешны – выглядят более человеколюбивыми, говоря, что смертью утрутся слёзы и уйдет всякая печаль. Но хоть вечными муками они никого не стращают, не учат о крючьях и вечно раскалённых сковородках, на которых, словно караси, жарятся грешники. И так жизнь не сахар, так вам ещё и вечные муки подавай!
– Сковородки, Лёнь, – это просто средневековый поэтический образ! На самом деле всё обстоит иначе.