История человечества
Шрифт:
— Наверное, он просто подшутил над Клеем.
— Клей решил иначе.
— Ну и дурак!
Бред пристально посмотрел на меня, и мне показалось, что я предстал передним в новом свете.
— Для того чтобы признать его дураком, недостаточно одних твоих слов.
— Верно, — согласился я. — Но о его дурости говорит еще многое, ты самзнаешь.
Он недовольно пробурчал что-то и уставился в огонь. Я смотрел туда же, нагорсть углей, живых оранжевых камешков, разгоравшихся, меркнувших и опятьвспыхивавших при порыве ветра. В свете костра была отчетливо видна ложбинамежду камнями, в которой спала Келли. Я бы не отказался заползти к ней пододеяла, но мне мешали горестные мысли о Кири. Мне тоже хотелось быпредставлять ее себе всего лишь черной точкой, но вместо этого онапоявлялась перед моим мысленным взором сидящей в темноте и распевающей своижуткие песни, от которых угасает ее рассудок; еще немного — и сама ее жизньугаснет, как уголек...
Я выпрямился. Бред смотрел на меня. Наши взгляды встретились, и он уронилголову. Я дотронулся до его руки; он напрягся, но не сбросил мою ладонь, какнеминуемо произошло бы прошлой ночью. Я понял, что он страшно утомлен.
— Спи, — сказал я.
Он не стал спорить. Вскоре из-под одеял, в которые он закутался, послышалосьего глубокое, мерное дыхание.
Я тоже лег, но мне было не до сна. Мой рассудок вибрировал в унисон сокружающим безмолвием, словно рухнули барьеры, отделявшие мои мысли отчерной пустоты; чудилось, что я приподнялся над землей и содрогаюсь отсобственной невесомости. Сквозь жидкие облака проглянуло несколько захудалыхзвездочек. Я попытался сложить их в созвездие, но так и не придумал, какуюфигуру из них можно выстроить. Возможно, то были путеводные звезды моейжизни, произвольно рассыпавшиеся по небу; я понял, что даже если нам удастсянайти Кири, мне не восстановить былой гармонии. Моя прежняя жизнь былазаполнена вопросами, задавать которые мне мешала собственная трусость илиглупость, поэтому хватило самой малости, чтобы она лопнула. Если бы осколкомот взрыва не ранило Кири, я бы не считал это неудачей.
Я силился догадаться, что ждет нас впереди, но в данных обстоятельствах немог составить достоверной картины, поэтому мои мысли все время возвращалиськ Кири. Я глядел в черноту за костром, ощущая пустоту в голове и слушаяветер, завывающий среди камней. В конце концов на меня напала дремота; готовпоклясться, что, прежде чем я растолкал Келли, чтобы она сменила меня напосту, одна из бледных звездочек метнулась на восток и устремилась кгоризонту; правда, тогда я не придал этому значения.
Мы провели на равнине пять дней, но так и не нашли Кири. Ее след исчез, какпар на зеркале, и я пребывал в растерянности. В пяти днях верхом от Эджвиллапролегала как бы неофициальная граница между известным миром и неведомым, исчиталось, что пересечь этот незримый рубеж — значит рисковать головой. Мнееще не приходилось встречать человека, который бросил бы вызов этойнеизвестности, не считая того водителя машины-пузыря. У нас хватило быприпасов, чтобы продержаться еще пару дней, однако я склонялся к мнению, чтоэто будет напрасной тратой времени, и решил поставить вечером вопрос ребром.
Мы устроили привал в низинке среди валунов в рост человека, ярдах впятидесяти от холма, напоминавшего на фоне звездного неба голову ящерицы.Усадив своих спутников у костра, я завел речь о возвращении.
Выслушав меня, Келли выпалила:
— Пока мы ее не найдем, я не вернусь.
Бред крякнул, выражая свое отвращение.
— Ты бы помалкивала! Если бы не ты, ничего не случилось бы.
— Не вали все на меня! — огрызнулась она. — У тебя пока еще недостаетмозгов, чтобы понять.
— Что хочу, то и говорю, — не сдавался сын.
— Лучше заткнитесь оба, — посоветовал я.
Бред и Келли непримиримо уставились в трескучий костер.
— Не будем спорить, — сказал я. — Все знают, что произошло, и у каждого изнас есть основания здесь находиться. Мы вместе начали поиски, вместе изавершим их, понятно?
— Мне-то понятно, — буркнула Келли.
Бред что-то промычал.
— Будем искать ее еще два дня, — сказал я, помолчав. — Если так и не найдем,значит, не судьба.
Бред сморщился и опять что-то пробормотал.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Ты это брось! Давай, выкладывай. Нечего носить камень за пазухой. У нас недолжно быть друг от друга секретов.
У него так заострилось лицо, что скулы, казалось, сейчас продырявят кожу.
— Если бы мать была тебе дорога, ты бы продолжал поиски, пока она ненайдется. Но тебе хочется одного: побыстрее завалиться в постель со своейшлюхой! — Он вскочил. — Зачем тянуть? Поворачивай домой прямо сейчас! Вы мнене нужны: я сам ее найду.
У меня уже давно распирало от гнева грудь, и сейчас я не смог сдержаться.Бросившись на Бреда, я придавил его к камню и зажал предплечьем горло.
— Молокосос! Еще раз позволишь себе так со мной разговаривать, я тебе шеюсверну!
Он перепугался, на глазах выступили слезы, но мне уже попала шлея под хвост,и я не мог угомониться. Келли попыталась меня оттащить, но я отшвырнул ее.
И тут я увидел себя со стороны: до того дошел, что ору на тринадцатилетнегомальчишку! Меня сразу покинул гнев, сменившийся жгучим стыдом. Я отпустилБреда и сделал шаг в сторону, дрожа от пережитой ярости.
— Прости, — сказал я, но он уже бросился прочь, в темноту, и, видимо, неуслышал моего извинения.
— Вернется, — сказала Келли. — Ничего с ним не случится.
Мне не требовались ничьи успокоения, и я отошел от нее. Но она догнала меня,прижалась сзади, обвила руками. Нежности мне тоже не требовались, и яотбросил ее руки.
— Что происходит? — спросила она.
— Ты о чем, черт возьми?
— О нас с тобой. Я понимаю, что при Бреде ты не можешь заниматься любовью,но дело не только в этом.
— Возможно, — ответил я. — Не знаю.
Я шагнул от костра в темноту. Твердая земля захрустела под каблуками.Темнота вливалась мне в глазницы, все вокруг набухло тоской, навевая самоечерное настроение и уверенность, что судьба окончательно от меняотвернулась.
— Знаешь, как придется поступить? — с горечью спросил я, не глядя на Келли.— Скакать и скакать — не два дня, а гораздо дольше. Ничего другого нам неостается. Скакать до тех пор, пока не превратимся в скелеты, болтающиеся вседлах.
Видимо, я ждал от нее возражений, слов надежды, но она смолчала.Оглянувшись, я увидел, что она сидит перед костром, уронив голову на колении сжав ее руками.
Я ожидал, что к утру воспряну духом, однако этого не случилось. Погодасоответствовала моему мрачному настроению: ветер грозил перейти в ураган,швыряясь в нас снегом и не позволяя разглядеть друг друга. Я мотался вседле, обвязав лицо шарфом и задрав воротник, но у меня все равно заиндевелиброви. В голове роились зловещие мысли — скорее, не мысли даже, а осознаниекакого-то нового наполнения души: прежнее улетучилось, сменившись новойпустотой, прочной и гнетущей, как скальный гранит в сумерках. Я не желал сэтим мириться, пытался доказать самому себе, что минутная горечь или вспышкагнева не могут привести к такому результату. Но потом мне начало казаться,что перемена произошла несколькими днями раньше и что вспышка гнева простоокончательно расшвыряла остатки моей прежней натуры. Я чувствовал себясовершенно оторванным от Келли и Бредли. Во мне не осталось никаких эмоций,я был холоден, как воздух, насыщенный снегом. Теперь я видел, насколько всеймоей жизни недоставало связности. Не жизнь, а бессмысленный набор звуков,череда невыразительных кадров. Поняв это, я как бы обрел новую свободу, чтоеще больше меня озадачило. Возможно, то же самое ощущали Плохие Люди, авозможно, такие чувства — шаг в их направлении. Эта догадка не порадовала ине испугала меня. В ней не было красочности, вкуса, а снова один лед. Когдарядом оказывались Келли или Бредли, я видел, что они настроены так жемрачно; когда наши взгляды встречались, не возникало никакого чувства — ниненависти, ни любви, ни даже просто тепла. Я вспоминал свои давешние слова оскачке без конца, понимая теперь, что они могут оказаться пророческими.
К середине дня ветер утих, снегопад ослабел. То, что я принимал раньше загорные вершины на горизонте, превратилось в тучи, зато гораздо ближепоявились настоящие обрывы, бурые и скалистые: они образовывали узкоеущелье, которое нам предстояло миновать. Здесь тоже не было признаков жизни,кроме редкой гусиной лапчатки, но при всей мертвенности пейзажа мнепочему-то начало казаться, что мы приближаемся к более отрадным местам. Небопросветлело и приобрело грязно-белый оттенок, но о положении солнца можнобыло лишь примерно догадываться по свечению в западной части небосклона. Янапрягся в ожидании чего-то. Один раз мне почудилось какое-то движение навершине горы. Решив, что это тигр, я вынул из чехла винтовку и усилилбдительность, но угроза вроде бы миновала.