История человечества
Шрифт:
— Вы тут что-то выращиваете? Где же?
— Ты сам все увидишь и узнаешь. Но утром. — Уолл снял шляпу, поправил поля иснова нахлобучил ее на голову. — Пока поешь и ложись спать. Следующая ночьбудет необычной. Весь мир содрогнется!
Утолив голод вяленым мясом и сухими фруктами, мы с Келли устроили себегнездышко, загородившись от остальных тремя валунами. На землю мы постелилидва одеяла, еще несколькими укрылись, привалившись спинами к валуну исоприкасаясь боками и ногами. Я покосился на Келли. Свет из кратера освещалее лицо, на котором застыло серьезное выражение. Мне показалось, что онапочувствовала мой взгляд, но не подала виду, поэтому я решил последоватьсовету Уолла и уснуть. Сон, тем не менее, никак не шел. Я не мог нетерзаться вопросами о том, во что мы угодили. Плохие люди в такой дали,упомянутый Уоллом сад, намеченное нападение на Капитанов — все этосвидетельствовало о кипении в пустыне сложной жизни, о которой я раньше неподозревал. Кроме того, меня занимал рассказ Уолла об «обработке». При всейсвоей неожиданности эта мысль не показалась мне нелепой. Как иначеобъяснить, почему люди проявили такую глупость и покладистость, чтопроглотили басни о предках, добровольно избравших жалкое существованиевместо прогресса?
Я понимал, что ломать сейчас над всем этим голову бесполезно: рано илипоздно я своим чередом узнаю все, что необходимо. Но мой мозг был слишкомвзбудоражен, и я знал, что сна мне не видать.
Внезапно Келли проговорила:
— Я думала, что все уже в прошлом, что беды поставили на всем этом крест, аоказывается, все как было, так и есть. — Она повернула ко мне лицо, но былослишком темно, чтобы я прочел его выражение.
Сперва я не понял, о чем она, а потом догадался, что речь идет о нас с ней.
— А тебе как кажется? — спросила она.
— Я об этом не думал, — ответил я. — Времени не было.
— Что ж, сейчас самое время подумать.
Мне не хотелось напрягать мозги, но как только я попытался оценить своесостояние, все само собой, без малейшего усилия, разложилось по полочкам.Мне показалось, что я гляжу в тоннель, проложенный сквозь время от кратерадо Эджвилла, и вижу Кири, скачущую в одиночестве по равнине, убитого горемБреда и самого себя так же отчетливо, как сидящую рядом Келли. Потом этимиражи померкли, и я узрел не прошлое, а словно саму истину, но не ту, вкоторую верил раньше, потому что та истина была, как и все остальное в моейжизни, способом приспособиться и легче прожить. Нет, новая истина былаглубинной правдой, сутью моего существования, и она гласила, что чувство,которое я испытываю к Келли, — это то, что мне хочется чувствовать,результат уговоров самого себя. Так работает мозг: ты убеждаешь себя вчем-то, и часто это начинает постепенно казаться чистой правдой. На самом деле яне любил Келли — во всяком случае, не любил так, как мне казалось, — однаков промежутке между бедой с Кири и концом наших скитаний умудрился-такиполюбить. Со мной всегда так: я буду чего-то желать, на что-то надеяться, вочто-то верить, потому что хочу желать, надеяться, верить. Только сейчасбылое наваждение иссякло, потому что порча, напущенная Капитанами, как раз вэту минуту прекратила свое действие, и я — возможно, впервые в жизни —понял, что собой представляю, кем стал, во что верю и что люблю. Рядом былиБред и Келли. Под ее внешностью соблазнительной красотки скрывались иглубокие чувства, и пороки — как у всякого другого. Но главной ее чертойбыла сила духа. Раньше я не знал, насколько она сильна. Девушке,избалованной жизнью в расслабленной обстановке Уиндброукена, потребовалосьгораздо больше сил, чем любому жителю Края, чтобы совершить подобноепутешествие. Она бросила вызов страшному миру, отстаивая свою честь, любовько мне и то неведомое ей самой, благодаря чему она сумела проявить столькомужества.
Еще у меня была Кири, но с ней все обстояло иначе...
Ее образ напоминал картину, оставшуюся висеть в затянутой паутиной комнате,которую мы оба покинули много лет назад. Ложь, которую мы с ней силой верыпревратили в правду, давным-давно умерла, и Кири сделала то, что сделала,потому что этого потребовало ее естество, а не из-за меня или наших с нейотношений. Это прозрение не улучшило моего состояния, но хорошо хоть, чтодымный костер старых привязанностей не помешал мне разглядеть истину. Я зналвсе это раньше, но был так глуп, что не сумел принять, и сейчас не могпридумать правильных слов, а всего лишь повторял Келли, что мое отношение кней осталось прежним.
Она теснее придвинулась ко мне, я обнял ее, она положила голову мне наплечо, и мы оставались в такой позе несколько минут; думаю, мы обачувствовали какое-то неудобство, словно стали другими. Келли растянулась иустроилась удобнее. Несмотря на пережитое, страх, пройденное расстояние ивсе остальное, ее тело рядом, под одеялом, придавало мне уверенности в себе.
— Тебе хорошо? — спросил я ее.
— Лучше некуда, — ответила она и неожиданно улыбнулась.
— Что тебя развеселило?
— Я хотела было сказать, что хорошо бы нам оказаться дома, но передумала.Эджвилл уже не кажется мне домом.
— Но кое-что оттуда не помешало бы, — возразил я. — Предположим, печка.
— Верно. — Она смолкла. В черной глубине неба танцевали большие холодныезвезды, такие огромные, что их можно было принять за воздушные кораблиКапитанов. Впрочем, я не усматривал в них опасности, а видел только мерцаниеи представлял себе, что это королева на троне и старый охотник с драгоценнымпоясом. Я гадал, что значит быть Капитаном, забавляться живыми людьми,словно игрушками. Возможно, Уоллу было легче их понять: при всей егопростоте я видел между собой и Уоллом такую же пропасть, как между собой иКапитанами.
— И кровать, — почему-то сказала Келли.
— Что?
— Я подумала, что не помешало бы прихватить оттуда кровать.
— Еще бы! — ответил я. — Не помешало бы.
Она села, посмотрела на меня и прыснула.
— Ручаюсь, ты воображаешь, что лучше тебя только ванильное мороженое. Учти,я так вымоталась, что сесть и то могу с трудом, не говоря уж... — онафыркнула, — о чем-либо еще.
Она снова привалилась ко мне. Почему-то мне показалось, что она нерассердилась по-настоящему. Через пару минут она опять уронила голову мне наплечо, а еще через несколько секунд взяла под одеялом мою ладонь и засунуласебе под рубашку. Тепло ее груди распространилось от ладони по всему моемутелу, а грудь была такой нежной на ощупь, что я едва не потерял сознание.Охватившее меня чувство имело очень мало общего с вожделением: меняпереполняли нежность, доверие, любовь. Подобное чувство не могло продлитьсядолго в таком месте и в такой момент, но оно хотя бы на время превратилольющийся из кратера свет в усладу для взора, а окружающую звездную пустоту вуютное одеяло; оно зашептало мне О чем-то таком, что можно лизнуть языком,взять в руки, прижать к себе, для чего я не мог подобрать название.
Кири однажды сказала мне, что утро — ложь. Правда живет только в ночи. Такона пыталась передать свою печаль: яркая окраска предметов — это иллюзия,чернота — вот их истинное состояние, признать которое нам мешает трусость.Однако когда я вспомнил ее слова теперь, они предстали для меня впротивоположном свете, ибо полностью изменилось мое отношение к ночи и кутру.
В общем, серым вьюжным утром, сменившим лучезарную ночь, Уолл прислал к намсвоего заместителя по имени Коули с заданием ввести в курс дел. Еслисравнить обоих с собаками, то Уолл выглядел ирландским волкодавом, а Коули —шавкой. Это был сухопарый взволнованный человечек с седой бородой иввалившимися щеками; ярко-красная лента на его шляпе смотрелась неожиданно.Мне не понравилась его нервозность — он все время ерзал, оглядывался, словноего могли застать за неподобающим занятием, однако иметь с ним делооказалось не в пример легче, чем с Уоллом, который подавлял собеседникасвоей самоуверенностью.
По словам Коули, налет планировали не один год; его цель заключалась в том,чтобы украсть летательный аппарат. Несколько лет назад подобный аппаратразбился на равнине; выжил всего один из Капитанов, прозванный Младшим, изкоторого попытались выжать максимум всевозможных сведений. Ему предстоялостать пилотом машины, которую рано или поздно украдут люди Уолла. Проблемазаключалась в том, что как только они займутся аппаратом, зазвучит сигналтревоги, и пока машина не взлетит, придется отбиваться от Капитанов. Этозаймет не меньше часа. Коули утверждал, что среди камней прячется околополутысячи людей, однако даже этих сил может оказаться недостаточно длясдерживания Капитанов, хотя Уолл полагал, что потери будут незначительными.Коули придерживался иного мнения.
— Меня беспокоят не сами Капитаны, а те, кто будет сражаться на их стороне.Возможно, это обезьяны, возможно, даже люди. Они умеют принуждать людейпоступать против собственной воли.
— Одного не пойму, — заметил Бред. — Как вам удается заставлять тогоКапитана, что сидит у вас под замком, выполнять приказы? Когда я с нимиразговаривал, у меня всегда создавалось впечатление, что как толькочто-нибудь получается не так, как им хочется, они готовы умереть.
— Не совсем верно, — ответил Коули. — Они воображают себя бессмертными.Младший уверяет, что они создают копии самих себя — клоны. Как только умретодин, его тут же заменяет другой, с такой же памятью и всем прочим. — Онудивленно покачал головой. — Редкостная чертовщина! В общем, на них надетыстальные воротники-ошейники, подпирающие шею и голову. Не знаю уж, как этоработает, но стоит шлепнуть по воротнику, и они становятся очень внушаемыми.Мы раскопали один на месте катастрофы и приспособили к своему Младшему.