История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
Шрифт:
— Я понимаю твой гнев, земляк. — сказал он примирительным тоном. — Но твою дочь мог изнасиловать какой-нибудь бродяга. Если твой отпрыск будет с подписью короля Франции, это всё же честь, хочешь ты этого или нет!
Берюрьяк схватил своего собутыльника за ворот.
— Конечно, не у твоей же дочери живот как арбуз! — выдохнул он. — Девочка нежная и чистая, как ангел, и он её испортил, этот немытый хряк! Подумай, приятель! Ах, если бы он оказался у меня под рукой, этот негодяй…
— Генрих Четвёртый не негодяй, — упёрся мэтр Франсуа, который был закоренелым роялистом. — Никогда ещё во Франции не было такого хорошего монарха!
Довольный своей речью, он собрался опорожнить стаканчик, но Берюрьяк в бешенстве выбил его мощной оплеухой.
«Земляки» уже было собрались пойти врукопашную, как вдруг с улицы послышался шум кавалькады. Всё громче стали раздаваться крики «виват». Франсуа опустил кулаки.
— Что там такое? — крикнул он трактирщику, стоявшему в дверях.
— Король! — ответил тот через плечо. — Впервые наш сир Генрих едет по улице Ферронри!
— О, святое чрево! — вскрикнул мэтр Франсуа с воодушевлением. — Наконец-то я смогу поприветствовать нашего доброго беарнца!
Он оттолкнул трактирщика и стал протискиваться в первые ряды зевак. Карету в сопровождении небольшого эскорта тянули четыре лошади с королевскими регалиями. Поскольку дело было в мае и погода была тёплая, занавески кареты были подняты, что позволяло королю Генриху махать рукой в ответ на приветственные возгласы его народа.
— Да здравствует король! — заорал мэтр Франсуа. — Боже, храни короля! Долгие годы нашему любимому сиру!
Он был пьян от собственного ликования. Он был счастлив оттого, что мог лицезреть своего милостивого государя, который улыбался в бороду с проседью.
— Долгие годы! — повторил он. — Долгие годы королю!
Когда карета поравнялась с ним, какой-то здоровяк оттолкнул его и бросился бежать по мостовой в сторону кортежа.
Всё произошло как в кошмарном сне. Франсуа узнал своего приятеля по кабаре, колосса Берюрьяка. Он заметил, как блеснуло лезвие ножа в его правой руке, и до него дошёл смысл происходящего.
— Нет! — заорал он. — Нет, не делай этого! О нет!
Он бросился за ним вдогонку, но у того ноги были длиннее, и у него был заметный отрыв. Он уже подбежал к карете. Он уже поставил ногу на спицу заднего колеса. Уже поднялась его рука с оружием. Никто, кроме Франсуа, не знал намерения этого человека. И король, и сеньоры из его свиты, и публика, и охрана приняли его за зрителя, который возбудился сильнее, чем другие.
Что-то блеснуло несколько раз. У мэтра Франсуа всё сжалось внутри, как будто это его пронзили ножом, а не его дорогого короля Генриха. Он бросился на Берюрьяка, оторвал его от кареты и хотел повалить на землю, но тот оказался сильнее. Ударом локтя в дёсна он заставил его разжать руки, затем дал дёру и смешался с толпой быстрее, чем королевская свита поняла, в чём дело.
Франсуа стоял, опустив руки и не отрывая глаз от ужасной рукоятки ножа, который торчал из груди короля.
И тут раздался крик. Это был месье де Монбазон, который стоял возле государя и тряс его.
— Вы ранены, сир?
— Ерунда. — пробормотал Генрих.
У него из горла хлынул поток крови, и он упал ничком.
Что было потом, мэтр Франсуа так и не понял. На него набросились, его связали, его били. Он кричал, плакал, клялся, что не он ударил ножом дорогого сира, но его увели, несмотря на его возмущение.
— Не
Его поволокли за ноги до здания, в котором находился отель «Гонди». По дороге слышался ропот. Его били ногами и бросали в него камни. Наконец установилась тишина, и серьёзные и важные месье попросили его дать объяснение его поступку.
— Это не я! — простонал бедняга. — Наоборот, я прибежал, чтобы удержать человека с ножом. Свидетели вам это подтвердят!
И действительно, нашлись два свидетеля, два порядочных человека, которые всё видели, как служанка трёх ювелиров [136] . Люди из полиции оказались в затруднительном положении, и они стали совещаться. Было решено запросить мнение месье Сюлли. Тем временем Франсуа прозябал в подземной тюрьме, полной крыс и извёстки, проклиная то стечение обстоятельств, которое заставило его пропустить глоточек с убийцей короля за десять минут до того, как было совершено это злодеяние.
136
Игривая песенка о трех ювелирах, которые однажды навестили другого ювелира и «облагодетельствали» всю семью: и папу, и маму, и дочку. Служанка все видела и обратилась к ним с просьбой поступить с ней так же. Они выполнили её просьбу на стуле, который сломался, и они все упали. — Прим. пер.
После многочисленных и очень тайных совещаний в высших сферах было решено, что «ответить головой» должен арестованный, потому что настоящий убийца скрылся, и не было никакой уверенности в том, что удастся наложить на него руку. Полиция и так уже была под ударом в этой истории. Она не могла себе позволить оставить убийство безнаказанным. Допустить такое в семнадцатом веке, как сказал Сюлли, было просто невероятно. Убить главу государства на улице, на глазах у всего народа, не укладывалось в голове! Двух свидетелей тихо убрали и объявили, что единственным виновным был арестованный.
И судебный аппарат был запущен. Перед тем как подвергнуть его пыткам, для приличия его допросили на предмет установления личности.
— Меня зовут Франсуа, — икнул убеждённый роялист.
— А по фамилии?
— Франсуа Равайяк.
Заполняя протокол, судебный исполнитель пожал плечами и сказал, что с таким именем только и можно стать убийцей Генриха Четвёртого.
(Из секретных архивов гостиницы «Де Гонди»)
Закончив о Генрихе Четвёртом, мы расстаёмся с графиней Скатолович и её юными подопечными. В моей записной книжке появилась куча рандеву. Вечеринки такого рода — это просто идеал, сынки мои! Можно запастись девочками на всю неделю.
Я высаживаю парочку Берю перед их крольчатником и еду at home (как говорят в Савойе). Мои соколиные очи полны карьерного песка.
Добравшись до дома, я нахожу в прихожей записку от моей матушки Фелиси. В ней сообщается, что курица в желе находится в холодильнике. В этот непотребный час еда меня не сильно волнует. Мне бы парочку простыней. Рано или поздно наступает час, когда самый энергичный человек смутно испытывает желание бросить всё — когда его одолевает сон.