История Ханны, изменившей судьбу
Шрифт:
Еще не все тайны воды открыты учеными. Но Мариам чувствовала, какая вода и в какие моменты оказывается целебной. Её «пациенты» всегда выздоравливали. Со временем Мариам стала известной, к ней приезжали лечиться из Баку и других крупных городов. Но в эпоху воинствующего атеизма в СССР знахарством приходилось заниматься тайно.
Моя мама Марина обладает другой способностью, пользу из которой, впрочем, не извлекает. Не во сне, а наяву она иногда видит странные яркие картинки реальной жизни, длящиеся доли секунды. Это не связано ни с какими причинами, не объясняется действием лекарств. Какие-то мгновенные галлюцинации, а может и сновидения. Но мама в эти моменты не спит. И жить эти вспышки в сознании ей не мешают.
И
Быть провидицей – значит служить специальной посланницей настоящего в будущем. Сложность только в том, что я вижу картины, о смысле которых нужно еще догадаться, я слышу слова, которые не вещают ни о чем напрямую, их только предстоит расшифровать. Так всегда с предсказаниями. В Дельфах, в храме Аполлона, где вещали прорицательницы-пифии, они дышали дурманящим вулканическим газом и произносили какую-то бессмыслицу, которую другие жрецы должны были истолковывать. Но их была целая команда, а я всегда одна.
Когда мне впервые пригрезился вещий сон, я поняла, что он необычный, слишком яркий, объемный, вызывающий сильные живые чувства. Это не мутные обрывочные нелогичные картинки обычных снов. Это полный эффект присутствия с использованием всех органов чувств. Это как купание в теплом море в сравнении с фотографией моря.
Мне было двенадцать лет. Лето, каникулы, обычная южная жара. Я сплю в нашем большом доме в городке Губа, в 168 километрах от Баку, где живу с родителями, братом, сестрой, бабушкой (это еще не полный перечень обитавших там родственников).
Я увидела медленно приближавшегося ко мне мужчину. Вначале довольно сильно испугалась. Восточные девочки с детства воспитаны в некотором страхе перед мужчинами, которые всегда правы, всегда главнее. Но страх быстро прошел. Я поняла, что от мужчины исходит добро, теплота. Я огляделась… красивый богатый дом, а может быть, ресторан или холл дорогого отеля. Тяжелые портьеры, мягкие диваны на гнутых ножках, напольные вазы. Я откуда-то знала, что здесь проходит свадьба. Но в просторной, мягко освещенной зале мы были вдвоем.
На невысоком незнакомце был синий в мелкую серую полоску костюм-тройка, изумрудный галстук. Его черные набриолиненные волосы были зачесаны назад. Он чем-то напоминал известного актера Роберта Де Ниро. Незнакомец взял меня за руку и тихо произнес:
– Спасибо тебе, дочка.
– За что спасибо? Я вас не знаю.
– Узнаешь. Придет время, и ты мне очень поможешь.
Страх ушел. Я смотрела в глаза мужчины. Я любовалась, даже восхищалась им. Чувствуя тепло его изящной маленькой руки с ухоженными ногтями, я проникалась спокойствием и доверием. Я чувствовала биение пульса на его запястье. Незнакомец выглядел на тридцать пять, может на сорок лет, когда я поближе разглядела морщинки у его глаз. Он мягко, по-доброму улыбался – морщинки становились глубже. Мне казалось, что я счастлива… Но почему? Я просто стояла и держала за руку мужчину, которого видела первый раз в жизни.
Я проснулась, оделась и пошла на одну из кухонь нашего большого дома. Там бабушка Берта, мама моего отца, пила кофе. Она уже в строгом деловом костюме, несмотря на летнюю жару. Бабушка – главная в нашем доме. И там, где она работала, в крупном банке, тоже была главной. Главным бухгалтером.
Я торопливо рассказала ей свой сон. Но Берта слушала меня вполуха. Мыслями она была уже в банке, прокручивая в памяти цифры отчетов. Она видела манаты, рубли, доллары, евро, а вовсе не двенадцатилетнюю внучку Ханночку. Но бабушка умела быть другой – ласковой, мудрой, смешливой, учившей меня шить, кроить, гладить, хозяйничать в огороде. Берта могла быть настоящей любящей бабушкой. Она была мне даже ближе, чем мама. Но сейчас она досадливо от меня отмахнулась.
– Солнышко, мы потом с тобой поговорим о твоих снах, обо всем, что творится в твоей хорошенькой головке.
Ох, что творилось в моей хорошенькой головке с самого детства! Если бы она только знала! Достаточно сказать, что я, едва начав говорить, была вынуждена делать это легко и непринужденно сразу на нескольких языках.
Я из семьи персидских евреев. Сами себя мы называем джуури. Но наш разговорный и мой родной язык – татский, только обильно сдобренный ивритскими словами. Как в разговорном языке европейских евреев идише слышится немецкая речь, так и у нас слышится речь иранская. Потому что таты сейчас уже немногочисленный ираноязычный народ, обитающий в основном в Азербайджане, Дагестане и Иране.
Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. Еще я рано заговорила на азербайджанском. Ведь родилась и в школу ходила в Губе. А в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. Тоже самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России?
С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особенного труда выучила английский – язык международного общения знать необходимо. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи.
И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то место, где говорят эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.
Как я уже сказала, моя семья жила в собственном доме в пригороде Губы (еще город называют Куба), отделенном мелкой рекой Гидьялчай, в Красной Слободе. Раньше его именовали Еврейская Слобода, но потом переименовали. Это целиком еврейское поселение, причем с давних пор. В нем семь (!) синагог. Не случайно Красную Слободу называют Иерусалимом Кавказа. Окрестности очень живописные: леса, горы, бурные реки побольше нашего Гидьялчая, есть даже небольшой водопад. До пляжей на берегу Каспийского моря рукой подать.
Вся Красная Слобода – частные домики в один или два этажа вдоль гористых мощеных улочек. За каменными заборами сады, небольшие огороды. Через буйную зелень не особенно и разглядишь, что происходит у соседей. Все семьи живут в маленьких крепостях. Но как и в каждом еврейском местечке, все друг о друге всё знают.
– Шолом, Мойше! Как дела? – спрашивает один.
– Да какие могут быть дела? – жалуется другой. – Один раз в жизни доверил этой женщине машину помыть. Такую царапину на крыле перстнем оставила, как горное ущелье!
– Вы послушайте, люди, что он врет! Царапинка. Маслом замазала и ничего не заметно, – без стеснения влезает в разговор оскорбленная жена.
При этом никто не видит своего собеседника за листвой гранатов и шелковицы.
Тут и там в Красной Слободе стоят дома, заселенные в основном летом. Пригород Губы считается престижным дачным поселком, ведь до Баку всего два часа на машине. Встречаются и скромные постройки, и роскошные виллы бакинских богачей. Иногда помпезные, с фонтанами и скульптурами, занимающие огромные участки. Восточные люди любят пошиковать, если позволяют средства.