История Ханны, изменившей судьбу
Шрифт:
Не знаю, как для мамы и отца, но для меня, когда мы переехали в Москву, настоящим кошмаром стали отношения с маминой сестрой, тетей Алисой. Еще когда мы жили в Красной Слободе, Алиса иногда присылала нам продукты. Понятно, в 80–90 годы кое-где был дефицит продовольственных товаров. Но не у нас же, с нашим садом и огородом, с домашними заготовками, с богатым азербайджанским рынком. Благо, денег, чтобы туда ходить, папа зарабатывал достаточно. Но Алиса продолжала присылать нам по почте колбасу, консервы, муку. Я уже тогда недолюбливала свою тетку и старалась не есть эти продукты. Мне, девочке с развитым воображением, казалось, что они отравлены.
В Москве Алиса задалась целью меня одеть. То подарит кофточку, которая
Вот Алиса принесла в наш дом новые туфли. Небольшой изящный каблучок, тонкий носочек – загляденье. Но мне они почему-то сразу не понравились. Красивая пара обуви таила угрозу… Но тетка настойчива.
– Примерь, Ханночка. Прекрасные новые туфли. Это тебе!
Я отказываюсь, но Алиса настаивает. Ставит пару передо мной и, брякнувшись на колени, насильно хватает мою ногу, чтобы вставить ее в туфлю. Обувь мне мала, я чувствую боль, я страдаю…
Пробудившись, думаю о тетке и туфлях. К чему это? В русской традиции похорон покойников наряжают не в специальные ритуальные одежды и покрывала, как у нас, а в обычные – мужчин в костюмы, женщин в платья. Только обувают в особые белые тапочки без подошвы. То есть в обувь, которую нельзя носить. Это делается из суеверия, чтобы покойник не вернулся к живым. Зачем Алиса пыталась меня обуть в неудобные туфли? Хотела похоронить, невольно копируя чужой обычай?
Незадолго до моей свадьбы я увидела другой вещий сон.
По нашему двору в Красной Слободе ходят две молоденькие курочки. Степенные домашние птички с нежным, будто шелковым, оперением. Они поклевывают что-то на дворе и изредка машут крыльями, словно… пытаются взлететь. Но не могут или не решаются. Алиса говорит моей маме:
– Твои курочки пытаются взлететь.
Птицы разбегаются, взлетают. А тетка, повысив голос, настойчиво, со злостью повторяет:
– Твои курочки пытаются взлететь слишком высоко.
Бросившись к птицам, она хватает одну из них и с силой ломает ей крыло.
От невыносимого звука, хруста костей, я просыпаюсь. У меня болит спина под лопатками. Мне сломали крылья? Алиса сломала мне крылья.
Глава 4
Клавдия
Иногда мне кажется, что я не просто вижу вещие сны. Я существую в двух мирах. Один из них реальный, где я живу сегодняшним днем, нахожусь в понятных мне отношениях с людьми. С родственниками я придерживаюсь правил поведения, традиций моего народа. Я послушна родителям, уважаю своих нелюбимых теток, признаю, что наши мужчины свободнее в своих поступках, чем женщины. Но я очень ценю те моменты, когда оказываюсь наедине с собой. Люблю ходить по модным магазинам, примерять то, что мне идет, в чем я чувствую себя красивой, любимой, желанной.
Второй мир – мои сны. Помимо того, что я вижу собственное, и не только, будущее, в сновидениях я нередко нахожу ответы на вопросы, на которые в реальности ответов нет. Мир снов разговаривает со мной языком аллегорий, символов, иносказаний. Каждая мелочь этом загадочном мире имеет значение, скрытый смысл: в какой цвет были покрашены стены дома прабабушки; во что был одет любимый человек; какое блюдо я готовила.
Подавляющее большинство людей не может запомнить, какое время суток они видели во сне, светило ли солнце, шел ли дождь. Их мир сновидений состоит из чувств, разговоров, давно минувших забот, огорчений и радостей. В него приходят умершие друзья и родственники и смерти вообще нет. В моих снах мне холодно, если я вижу снег, и тепло, если день солнечный. В моем втором мире каждое слово, сказанное человеком, – пророчество. И даже молчание можно истолковать как провидение.
Сны об Алане, которые мне показывали часто, сложились в призрачную нашу с ним личную жизнь, где допускалось общение на расстоянии, где мы касались друг друга будто через покрытое инеем стекло. Только не могли подышать на эту тонкую, но непреодолимую преграду, чтобы в оттаявшем отражении разглядеть друг друга.
Но зато Алан мне говорил, что я ему тоже снюсь. Рассказывать во сне о сновидениях другого человека – это уже что-то очень сложное. Как китайский шарик из слоновой кости с вырезанным изображением и орнаментом. Внутри шарика другой, такой же. А внутри – еще один… И так далее. Алан говорил, что ищет меня в дремучем лесу, но не может найти. Или подходит к моей двери, а она заперта. Он стучит, звонит в звонок, но никто не открывает.
За год до моей свадьбы я увидела Алана наяву в последний раз перед долгим перерывом. Мы с отцом и младшей сестрой были в Государственном Кремлёвском Дворце на концерте Энрике Иглесиаса. Почти все места уже были заняты. Мы сидели в шестом ряду партера. Я рассеянно разглядывала зрителей. Сейчас погаснет свет в огромном зале, музыканты в оркестровой яме закончат настройку и на сцену выйдет сладкоголосый красивый испанец, кумир миллионов.
И вдруг появляется он. Нет, не Энрике, а Алан – мой кумир. Красивый, желанный, но… недосягаемый. Я не сводила с него глаз. Мое сердце бешено колотилось, словно боялось, что сейчас наступит темнота, равносильная смерти, и поглотит Алана навсегда. Он нервно оборачивался на вход в зал, потом на два свободных места в четвертом ряду. Кто-то, с кем он пришел, опаздывает. Кто? Его девушка? Невеста? Я почувствовала укол ревности. На мое счастье, это была его мама. Ни в антракте, ни после концерта я так и не решилась подойти к Алану. Попросить отца представить меня? Нет, это стыдно! У меня не достанет сил нарушить наши суровые и бессмысленные табу.
Какая злая ирония, какая жестокая судьба! Мы жили в одном городе, знали друг друга, мечтали друг о друге, но не могли общаться. Не смели. Скажу одно: его тетушка и моя зловредная тетка Алиса были хорошо знакомы, иногда встречались. И в моем втором мире, пророческим сновидением мне было показано, кто стоит между мной и Аланом, кто нам мешает. Это Алиса. Она поломала крылья нашей любви.
Я больше не носила тот черный брючный костюм, в котором была в «Яре» и в котором впервые увидела Алана. Я загадала, что если вдруг когда-нибудь поближе познакомлюсь с Аланом, то надену этот костюм. В моих фантазиях эта одежда приобрела какой-то сакральный смысл, как наш полосатый талит для молитвы.
И вдруг Алиса попросила мой костюм для своей дочери. Догадалась каким-то своим колдовским чутьем, что наряд мне дорог. Я сперва отказывалась, но мама уговорила меня дать ей эту одежду. Сама просьба Алисы показалась мне осквернением. Что она задумывала сделать с костюмом? Почему именно его она хотела напялить на свою бесформенную дочку? Я вообще брезглива в этом отношении. И не понимаю женщин, предпочитающих носить чужие вещи.
Спустя время Алиса вернула мне мою одежду, чистую, поглаженную. Но с тех пор, наводя порядок в собственном гардеробе, я каждый раз задумывалась, когда мне попадался этот костюм. Надеть? Не надеть? Мой бедный оскверненный костюмчик. Черная тряпочка, память об Алане. Я так ни разу больше не надела эту вещь. И через два-три года просто выбросила.