История и повествование
Шрифт:
Если внимательно прочитать протокол первого, учредительного, заседания «Арзамаса» от 14 октября 1815 года и сопоставить его с появившимися много позже арзамасскими законами и протоколами других заседаний, станет заметна одна интересная деталь: должность Секретаря первоначально отнюдь не предполагалась бессменной. Она должна была выпадать по жребию или становиться предметом специальной договоренности на каждое следующее заседание. И действительно: «Засим последовало избрание председателя и секретаря, и по жребию досталось быть: / Президентом: Его Превосходительству члену Старушке / Секретарем: Его Превосходительству Светлане» (1, 266). Далее, правда, в «предварительных» постановлениях говорится о том, что избранию в конце каждого заседания подлежат только президент и очередной оратор, каковыми для следующей встречи были объявлены члены Кассандра (Блудов) и Чу! (Дашков); секретарь по умолчанию
О том, насколько мало энтузиазма к сочинению сатирических или пародийных текстов испытывал в первые недели существования «Арзамаса» Жуковский, видно уже по тому, насколько затянулось составление им обещанных еще на первом заседании законов общества. Через 9 дней после «возобновления „Арзамаса“» он составляет донесение, в котором, ссылаясь на «некий неизъяснимый недуг», объявляет о том, что не исполнил «священную обязанность, на него возложенную» (1, 271). Перед следующим заседанием 29 октября он составляет новое донесение, где в качестве причины, помешавшей ему заняться составлением арзамасских законов, называет собственное «избрание в президенты» (1, 276). По прошествии года с лишним, 24 декабря 1816 года, в речи «при возвращении к обязанностям секретаря „Арзамаса“», Жуковский как ни в чем не бывало посетует на то, что «не исполнил… священного препоручения написать законы арзамасские» (1, 383), объясняя свое бездействие тем, что «почитает беззаконие» более «выгодным» (Там же). Проект законов был зачитан только на июньском заседании 1817 года, а окончательно приняли их 13 августа (1,427–428, 429); однако автором их был не Жуковский, а Блудов (1, 592–594).
Инициатива принятия в общество новых членов исходила зачастую тоже не от Жуковского: своих сослуживцев Северина и Полетику привел в «Арзамас» Блудов, а Вигеля — Дашков — это явствует из собственноручно составлявшихся Жуковским протоколов.
Сам Жуковский впервые произнес слово «галиматья» в письме к Вяземскому от 23 ноября 1815 года («протоколы… богаты всякого рода галиматьею»), однако следующая фраза этого послания — «Я недаром обожатель твоего гения» — не менее принципиальна: секретарь «Арзамаса» признавался, что при исполнении его должности особенно полезным для него оказались сатирические сочинения его московского корреспондента — прежде всего, вероятно, эпиграммы.
Представление о ключевой роли Жуковского в создании арзамасского ритуала было окончательно канонизировано в мемуарах Ф. Ф. Вигеля — во второй половине 1840-х годов. Противопоставляя диктатора Уварова, стремившегося встать во главе литературной «дружины» и повелевать ею, и наивного, «незлобивого» Жуковского, Вигель отмечает тщетные усилия первого и блестящие успехи второго:
Изобретательный гений Жуковского по части юмористической вмиг пробудился: одним взглядом увидел он длинный ряд веселых вечеров, нескончаемую нить умных и пристойных проказ. От узаконений, новому обществу им предлагаемых, все помирали со смеху; единогласно избран он секретарем его.
Эта точка зрения подкрепляется признанием самого Жуковского, сделанным в те же годы в письме к И. фон Мюллеру:
…Буффонада явилась причиной рождения Арзамаса, и с этого момента буффонство определило его характер. Мы объединились, чтобы хохотать во все горло, как сумасшедшие; и я, избранный секретарем общества, сделал немалый вклад, чтобы достигнуть этой главной цели, т. е. смеха; я заполнял протоколы галиматьей, к которой
Нужно, однако, принимать во внимание, какая концепция «Арзамаса» была создана Жуковским во второй половине 1820-х годов и стала в дальнейшем определяющей: мы имеем в виду оправдательную «Записку о Н. И. Тургеневе». В этом документе, стремясь опровергнуть выдвинутые против Н. Тургенева обвинения в антиправительственной, заговорщической деятельности, Жуковский охарактеризовал «Арзамас» как «литературную шутку», плодами трудов которой становилась лишь «совершенная галиматья». Гарантией исключительной благонадежности общества, бывшего, по его мнению, не более чем невинной забавой, Жуковский полагал собственное в нем участие и «немалый вклад». Конечно, ни в 1827-м, ни в 1846 году было уже не до установления незначительных (учитывая десяти- и тем более тридцатилетнюю историческую дистанцию) подробностей.
Что же касается письма Дашкова и ретроспективного свидетельства Вигеля, оба они отражают ту «центростремительную» по отношению к Жуковскому тенденцию, на основе которой и был образован «Арзамас» [192] . Инициаторы и организаторы общества — созвавший первое его заседание Уваров и разработавшие его ритуал Блудов и Дашков — были заинтересованы в участии в нем Жуковского много больше, чем он сам. Насколько можно судить по письмам Жуковского и составленным им протоколам заседаний, он стал «входить во вкус» в выполнении своих обязанностей протоколиста постепенно, по прошествии месяца или полутора от «возобновления» «Арзамаса». Ему, вероятно, понадобилось некоторое время, чтобы понять, что составление речей и протоколов может стать хорошим лекарством или способом отвлечься в тяжелый для него период — напомним, что острые, мучительные отношения с Машей Протасовой и ее семьей усугубились в ноябре 1815 года сообщением о ее грядущей помолвке с доктором Мойером. Еще раз вернемся к цитированному выше письму к Вяземскому от 23 ноября 1815 года:
192
Характерна в этой связи формулировка Вигеля: «Мысленно видел он (Уваров. — М.М.) уже себя предводителем дружины, в которой были столь славные бойцы, и на челе его должен был сиять венец, в который как драгоценный алмаз намерен был он вставить Жуковского»(1, 76, курсив мой. — М.М.).
О себе скажу, что я здоров и занимаюсь совершенными пустяками. Важное ничто не лезет в голову, и на то есть причины. Зато протоколы Арзамаса, которые перо пишет не спрашиваясь с головою, весьма богаты всякого рода галиматьею. Я недаром обожатель твоего гения. <…> A propos о душе — черт знает, что делается с моею душою; она расщепилась как ветошка; все как будто из нее выдохлось. <…> Петербургский климат, несмотря на радости Арзамасские, не здоров для меня: огонь Весты бледнеет…
Постепенно осваивая несложную науку составления шуточных протоколов, Жуковский (а за ним и прочие арзамасцы) начинает эксплуатировать амплуа самодовольного, гордящегося плодами своих трудов секретаря (не была ли эта фигура пародией на работу бывшего государственного секретаря Шишкова?) — реализуется это амплуа прежде всего в высоких оценках самим протоколистом и его товарищами описаний предшествующих заседаний. Практически сразу же эти оценки приобретают характер своего рода ритуала и становятся едва ли не самым частым мотивом во всем корпусе протоколов:
«весьма замысловатый протокол» (29.10.1815 — 1, 276), «протокол прошедшего заседания — краткий, но отличающийся тем необыкновенным остроумием, которым одарила меня благосклонная судьба» (11.11.1815 — 1, 290), «прочтен был протокол прошедшего заседания, очень умный, по обыкновению» (18.11.1815), «прочтен был протокол прошедшего заседания, и члены заметили весьма справедливо, что я час от часу становлюсь совершеннее» (25.11.1815 — 1, 305), «прочтен превосходный протокол» (16.12.1815), «прочитан был <…> как водится, протокол прошлого заседания, и члены, как водится, рукоплескали и похваливали» (24.12.1815), «превосходный протокол, доказывающий, что я неистощим в остроумных излияниях всякой всячины и замысловатых выдумках» (15.03.1816 — 1, 344).