История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1

Тьер Луи-Адольф

Между тем Бубна, прибывший из Вены двумя неделями ранее и тщетно дожидавшийся встречи с Наполеоном, напомнил ему о своем присутствии официальной нотой, на которую совершенно необходимо было дать ясный и быстрый ответ.

Чтобы понять всю важность этой ноты, необходимо знать о последних событиях в Австрии, развивавшихся, как и в других местах, с необычайной быстротой. Направив для переговоров о перемирии Коленкура, дабы изыскать возможность прямого соглашения с Россией, Наполеон предоставил Австрии опасное оружие, которым ей предстояло воспользоваться самым пагубным для нас образом. Если бы император Александр был не столь обижен пренебрежением Наполеона, не столь увлечен новой для него ролью короля королей и разделял мнение Кутузова, хотевшего прекратить войну, подписав с Францией выгодный России мир, было бы весьма уместно посылать к нему Коленкура, который долгое время пользовался его доверием и стал почти другом. Но, будучи одурманен лестью германцев, Александр превратился, несмотря на присущую ему мягкость, в неумолимого врага, с которым опасно было искать контактов. Ничуть его не тронув, приезд Коленкура только доставил ему средство положить конец

долгим колебаниям Австрии. Теперь Александр мог сказать австрийцам: «Решайтесь, а не то нас снова разгромят, как в Лютцене и Бауцене, и мы будем вынуждены вступить в переговоры с нашим общим врагом, принять его авансы, заключить с ним мир, выгодный только России, и бесповоротно оставить вас на произвол его гнева, который должен быть немалым, ибо если вы недостаточно сделали, чтобы помочь нам, вы сделали вполне достаточно, чтобы внушить глубокое недоверие ему». Адресовать подобные слова венскому двору на следующий день после Бауцена было бы тем более уместно, что новое отступление отдалило бы союзников от границ Австрии и лишило их всякого контакта с ней. Объединяться следовало сейчас или никогда, ибо стоит сделать еще шаг – и протянутые друг к другу руки уже не смогут соединиться.

Вот такие доводы было решено привести императору Францу и Меттерниху; и в то время как Клейст и Шувалов в Плейшвице вели переговоры о перемирии, позвали Штадиона и указали ему на Коленкура, выбранного для этих переговоров. Выдав за свершившийся факт дипломатические попытки, какие дозволял предположить его приезд, настоятельно просили Штадиона объявить своему кабинету, что то, от чего отказались сегодня, будут вынуждены принять завтра, под давлением обстоятельств и побед Наполеона. Штадион поспешил живописать своему двору, со многими преувеличениями, опасность прямого соглашения между Францией и Россией. Первого июня, не полагаясь на влияние слов, написанных на бумаге, Александр отправил в Вену Нессельроде, поручив ему просить, умолять и угрожать при необходимости австрийскому двору, показав ему голову Медузы, то есть договаривающегося с Александром Наполеона, повторявшего на Одере встречу на Немане и возобновлявшего Тильзитский альянс в Бреслау. Нессельроде тотчас пустился в путь, направившись в Вену через Богемию.

Подобных усилий и не требовалось, чтобы дать решающий толчок столь прозорливым людям, как император Франц и Меттерних. Ведь Австрия, вновь возведенная фортуной на высоту, с которой она была скинута двадцать лет назад мечом Наполеона, подвергалась большой опасности. Теперь все ласкали ее и являлись к ней с руками, полными великолепных даров. Александр предлагал ей не только Иллирию и часть Польши, но и Италию, и Тироль, и императорскую корону Германии, и в довершение всего независимость. Франция предлагала ей Иллирию и часть Польши, не Италию, но Тироль, не императорскую корону, но Силезию, которая соблазнила бы ее веком раньше. Правда, Франция не предлагала независимости, которой Австрия желала превыше всего. Ей оставалось только выбрать; но если она вовремя не решится, пожелав слишком долго наслаждаться ролью всеми обласканной державы, то может оказаться опозорена и раздавлена всеобщей враждебностью после всеобщей лести. Соглашение Наполеона с Александром приведет к миру, выгодному одной России; Австрия не получит ни части Польши, ни Иллирии, ни Италии; ее желанию восстановить Германию не уступят, разве что предоставят небольшое возмещение Пруссии, и так, не вернув себе независимость, она вновь подпадет под владычество Наполеона, как никогда жестокое. В данных обстоятельствах, когда всё решалось ударами меча, – и какими ударами! – хватило бы и двух дней, чтобы переменить лицо мира.

Исполненный тревог, Меттерних уже подумывал отвезти своего господина в Прагу, дабы приблизиться к театру сражений и переговоров и иметь возможность с высоты Богемии, как с наблюдательной вышки, следить за стремительным ходом событий и при необходимости вмешаться в него. Известие о прибытии Коленкура для переговоров о перемирии поразило его до такой степени, что его волнение не укрылось от проницательных глаз Нарбонна. Письма Штадиона не оставляли сомнений, и император и его министр в двадцать четыре часа приняли решение выехать из Вены в Прагу. Отношения с Францией в некотором роде обязывали Меттерниха объяснить свой отъезд Нарбонну, и он сказал, что накануне открытия переговоров Австрии надлежит приблизиться к принимающим ее посредничество сторонам; что сообщение с Прагой на шесть дней короче сообщения с Веной, а это немаловажно, поскольку мирный договор предстоит заключить всего за шесть недель.

Доводы оправдывали отъезд, но не его стремительность. Наведение кое-каких справок и озабоченный вид Меттерниха окончательно открыли всё бдительной французской миссии. Из надежных источников Нарбонн узнал, что венский двор ускорил отъезд, опасаясь прямого соглашения Франции с Россией. Эти сведения объясняли Нарбонну и перемену в отношении к нему Меттерниха. В самом деле, Нарбонн почувствовал заметное охлаждение австрийского министра, что было естественно. Хотя Меттерних и выскользнул из альянса подобно тому, как змея, извиваясь, выскальзывает из сжимающей ее сильной руки, он всё же не полностью отступился от общего дела и в благоразумном намерении обойтись без войны защищал перед союзниками умеренную систему мира, что было непросто. И теперь он имел основания сердиться на нас за попытку договориться о мире, губительном для него, тогда как он силился договориться о мире, весьма приемлемом для нас.

Впрочем, Нарбонн едва успел побеседовать с Меттернихом, и последний, спешно уехав, к вечеру 3 июня уже был с императором в Гичине, резиденции в двадцати лье от Праги. По прибытии в Гичин он встретил Нессельроде, который узнал об отъезде двора и повернул обратно, присоединившись к нему. Нессельроде от имени императора России и короля Пруссии умолял Меттерниха положить конец затянувшимся колебаниям и не допустить новой неудачи союзников, ибо в случае нового поражения они будут вынуждены покориться Наполеону и увековечить зависимое положение Европы. Особенно постарался Нессельроде показать Меттерниху, что Наполеон предает австрийцев, ибо думает пожертвовать ими и заключить бедственный для

них мир, тогда как они выдвигают ради него систему мира умеренного. Он настойчиво убеждал австрийского министра последовать примеру Пруссии и присоединиться к коалиции посредством официального договора. Меттерниха не требовалось ни осведомлять, ни убеждать, ибо он был достаточно осведомлен и убежден, но всё более привязывался к уже выбранной системе поведения – исчерпать все возможности роли арбитра, прежде чем перейти к роли воюющей стороны. Такая система не только спасала честь императора Франца как государя и отца, но и отвечала осмотрительности Австрии, доставляла ей время, необходимое для вооружения и, главное, оставляла возможность мирного завершения дела. Как прекрасно было бы восстановить и Пруссию, и независимость Германии, да еще вернуть себе Иллирию и утраченную часть Галиции, избежав новой войны с Наполеоном!

Поэтому Меттерних сказал Нессельроде, что обязался быть посредником и честно исполнит эту роль в предстоящие два месяца; что пока он не может принять решения, но если разумные условия мира будут окончательно отвергнуты, он посоветует своему господину по истечении перемирия присоединиться к державам коалиции и предпринять последнюю попытку избавить Европу от владычества Наполеона.

На настоящую минуту стороны обещали друг другу, что Россия не позволит соблазнить себя прямым соглашением, а Австрия объявит войну в указанный день, если ее условия не будут приняты. Пользуясь соседством с Прагой, Меттерних вызвал туда Бубну на двадцать четыре часа, объяснил ему свою позицию и разрешил самым недвусмысленным образом заявить, что Австрия заключит договор с воюющими сторонами, если перемирие не будет использовано для искренних переговоров об умеренном мире. В то же время Бубне поручили заявить французскому двору, что посредничество Австрии официально принято Пруссией и Россией и теперь посредник обязан потребовать, чтобы все стороны, в том числе и Франция, объявили свои условия. В этой связи Бубна должен был сообщить о желании Меттерниха приехать в Дрезден, чтобы прояснить все вопросы в сердечной беседе с Наполеоном. Так можно будет покончить со всем за несколько часов, ибо если Меттерниху удастся убедить Наполеона, члены коалиции не смогут отказаться от условий, которые Австрия объявит приемлемыми.

Вот о каких важных вещах намеревался сообщить Наполеону Бубна по возвращении в Дрезден. Поскольку Наполеон прибыл 10 июня, 11-го Бубна вручил ему ноту, объявлявшую, что Россия и Пруссия официально признали посредничество Австрии, а Австрия занята выяснением их условий мира и ожидает, что Франция соблаговолит, в свою очередь, объявить свои.

Если бы Наполеон хотел мира, хотя бы на тех условиях, которые ему были известны, он не стал бы терять времени, ибо для переговоров оставалось от силы сорок дней. Но он мира не хотел, и доказательством (помимо неопровержимых доказательств, содержащихся в его переписке) являлось то, что он терял время и собирался терять его и дальше. Он был намерен оттягивать минуту объяснения по существу, обсуждая формальные вопросы, затем притвориться исправившимся и выказать уступчивость перед окончанием перемирия, благодаря чему добиться его продления до 1 сентября. Завершив военные приготовления, Наполеон думал прервать переговоры по какой-нибудь причине, способной ввести в заблуждение общество, внезапно обрушиться всеми силами на коалицию, уничтожить ее и восстановить свое пошатнувшееся господство. При таких намерениях еще не время было принимать Бубну и называть ему условия, сводившиеся к нескольким пунктам, ни один из которых не поддавался двусмысленному толкованию. Поэтому Наполеон принял решение потянуть еще четыре-пять дней, прежде чем допустить к себе посланника и ответить на его ноту. Но терять пять дней из сорока ради первого же формального вопроса значило слишком много сказать о том, чего он хотел, или скорее не хотел.

Однако Наполеон только что прибыл в Дрезден, был, несомненно, утомлен и обременен разнообразными заботами, и в крайнем случае можно было понять, почему он не принял Бубну в тот же день. Министр Маре принял депешу Бубны, притворился, что нашел ее чрезвычайно важной, обещал ответить через три-четыре дня, и сказал, что Наполеон в скором времени даст ему аудиенцию и объяснится на предмет содержания ноты.

За это время был подготовлен и составлен ответ. Он обнаруживал истинные намерения французского императора еще более, чем добровольная потеря времени. Прежде всего Бубне отвечали, что он не имеет права вручать ноты. В самом деле, этот посланник, официально принятый Наполеоном и отправленный к нему потому, что был ему приятнее любого другого, не являлся ни полномочным представителем, ни послом, и потому не имел права вручать дипломатические ноты. Но это была мелочная придирка, ибо с Бубной уже обменивались самыми важными сообщениями. Тем не менее в ответе Бубне заявили, что представленная им нота, дабы занять место в архивах французского кабинета, должна быть подписана Меттернихом, ибо сам Бубна не обладает рангом, сообщающим ноте достоверный характер.

Вслед за формальной трудностью воздвигались проблемы по существу. Первая касалась самого посредничества. Разумеется, Франция выказала расположение допустить посредничество Австрии, даже обещала признать его, но столь важное решение не может выводиться из простой беседы, нужен официальный акт, определяющий цель, форму, значение и продолжительность посредничества. Но и это еще не всё. Как примирить посредничество с договором об альянсе? Будет ли Венский кабинет посредником, то есть арбитром, готовым выступить с оружием в руках против той или иной стороны, как принято вести себя вооруженному посреднику? И что тогда станется с договором об альянсе Австрии и Франции? По этому пункту требовалось объяснение. Наконец, каково бы ни было значение посредничества, существует формальный вопрос, обойти который молчанием не позволяет честь. Столь внезапное и, можно сказать, лихое овладение Австрией ролью посредника предвещает манеру переговоров, неприемлемую для Франции. Ведь Австрия, кажется, хочет посредничать между всеми воюющими сторонами, сама доносить слова одних до других и не допускать их непосредственных контактов (чего Австрия и в самом деле желала, дабы помешать прямому соглашению). Такая манера переговоров недопустима. Франция ни за кем не признает права вести за нее переговоры о ее делах.