История Крестовых походов
Шрифт:
Все время поста король занимался подготовкой своих судов к возвращению во Францию. Всего их было тринадцать кораблей, считая парусные суда и галеры. Вскоре после Пасхи, в канун Дня святого Марка, они были готовы принять на борт короля и королеву. Когда мы подняли паруса, ветер нам благоприятствовал. В День святого Марка король сказал мне, что это его день рождения; я ответил, что в будущем он сможет называть его днем своего второго рождения, ибо возродился к новой жизни, покинув эту землю, полную опасностей.
В субботу перед нами открылся Кипр и гора на этом острове, которую называют горой Креста. С земли поднялся туман и затянул всю морскую гладь, так что наши моряки, видя сквозь туманную пелену лишь верхушку горы, решили, что мы от Кипра дальше, чем это было
Как только наше судно село на мель, все на борту издали вопль. Все кричали от испуга; и моряки, и все прочие ломали руки — люди были полны страха, что их может поглотить морская пучина. Как только я услышал эти крики, то вскочил с постели и поднялся на палубу к морякам, собравшимся на носу. Когда я оказался там, брат Раймонд, храмовник и командир экипажа, приказал одному из своих людей бросить лот. Едва только он это сделал, как закричал: «Господи, спаси нас! Мы на мели!» Услышав это, брат Раймонд разодрал одежду до пояса и принялся рвать бороду, восклицая: «Мы пропали! Мы пропали!»
В этот момент один из моих рыцарей, Жан де Монсон — он был отцом аббата Гийома из обители Святого Михаила, оказал мне большую любезность, принеся мой тканый сюркот и накинув его мне на плечи, потому что на мне был только плащ. Я крикнул ему: «Что толку от этого сюркота, когда мы тонем?» — «В глубине души, сир, я предпочел бы увидеть всех нас утонувшими, чем допустить, чтобы вы простудились и умерли».
Наши моряки кричали: «Эй, вы, на галерах, подойдите и возьмите короля!» Но из четырех галер королевской флотилии ни одна не подошла к нам. Действовали они очень предусмотрительно; на борту у нас было несколько сот человек, и, если бы все мы перебрались на галеры, они бы потонули.
Моряк, у которого был лот, кинул его второй раз и, вернувшись к брату Раймонду, сказал, что корабль сошел с мели. Брат Раймонд отправился сообщить это королю и нашел его распростертым на палубе перед распятием Господа нашего на алтаре, босым, в одной лишь накидке, непричесанным, с руками раскинутым в форме креста, как человека, который приготовился к гибели в воде.
Как только прояснилось, мы увидели перед собой скалы, о которые должны были разбиться, не сядь наше судно на песчаную мель. Утром король созвал капитанов со всех кораблей, и они опустили на дно моря четверых ныряльщиков. Когда они поднялись, король и капитаны выслушали их одного за другим по очереди, так, чтобы никто из ныряльщиков не знал, что говорят другие. Тем не менее из рассказов всех четверых выяснилось, что, врезавшись в мель, корабль потерял примерно двадцать футов (6 метров) обшивки у самого киля.
Король представил нам капитанов и спросил, что они советуют делать, когда корабль получил такие повреждения. Обменявшись мнениями, они сказали королю, что советуют оставить это судно и перейти на другое. «Мы так считаем, — сказали капитаны, — так как не сомневаемся, что крепления обшивки вашего судна расшатались, и поэтому боимся, что когда оно выйдет в открытое море, то не выдержит ударов волн и рассыплется на куски. Потому что, как вы знаете, когда вы прибыли из Франции, один из ваших кораблей постигла эта же участь; выйдя в бурное море, он не выдержал натиска волн и потерпел крушение. Все на его борту погибли, кроме одной женщины и ее ребенка, которые спаслись на обломке судна. (Я лично могу подтвердить, что они говорили правду, потому что видел эту женщину с ребенком в доме графа де Джойни, где он из любви к Богу дал им приют.)
Король посоветовался со своим управляющим Пьером, Жилем ле Брюном, коннетаблем Франции, Жерве де Эскрайне, с главным поставщиком королевского двора, архидьяконом Никосии, хранителем королевской печати, — позднее он стал кардиналом — и, наконец, со мной. Мы сказали, что в мирских делах надо руководствоваться мнением тех, кто обладает наибольшими знаниями. «То есть, — сказали мы, — с нашей стороны мы советуем вам сделать то, что говорят эти моряки».
Король повернулся к капитанам и сказал: «Я прошу вас честно ответить — если бы это судно было вашим и на борту были бы ваши товары, оставили бы вы его?» Они дружно ответили, что нет, потому что скорее подверглись бы риску утонуть, чем покупать новое судно стоимостью в четыреста тысяч ливров или еще дороже. «Тогда почему, — спросил король, — вы советуете мне покинуть этот корабль?» — «Потому, — ответили они, — что ставки не равны. Ни вас, ни вашу жену, ни ваших детей, которые вместе с вами на корабле, нельзя оценить золотом или серебром. Вот почему мы советуем вам не рисковать ни своей жизнью, ни их». — «Мои добрые господа, — сказал король, — я выслушал ваше мнение и мнение моих приближенных. А теперь я выскажу вам свое, которое гласит следующее: если я оставлю это судно, то на борту его останутся не менее пятисот человек, которые высадятся на берег Кипра из страха перед угрожающими им опасностями — потому что среди них нет ни одного, который любил бы свою жизнь меньше, чем я, — и, может быть, они никогда не вернутся на родину. Вот почему я скорее вручу свою судьбу, судьбу моей жены и детей в руки Господа Бога, чем нанесу такой урон такому большому количеству людей».
Беду, которую король опасался причинить этим людям, можно было увидеть в том, что случилось с Оливье де Термом, который был на корабле его величества. Он был одним из самых храбрых людей, которых мне доводилось встречать, и самым достойным из всех его соратников в Святой земле. Тем не менее, боясь утонуть, он не остался с нами и высадился на острове Кипр. Здесь он встретил на своем пути столько препятствий, что смог присоединиться к королю только спустя полтора года, хотя он занимал такое положение и обладал таким состоянием, что мог легко заплатить за проезд. Только подумайте, какая судьба постигла бы людей более скромного положения и не имеющих столько денег, чтобы оплатить возвращение домой, если даже такому человеку пришлось так нелегко!
Едва только мы избавились от этой опасности, которой Бог наградил нас, как тут же столкнулись с другой Ветер, который пригнал нас к берегам Кипра, где мы легко могли утонуть, начал дуть с такой силой, что заставил нас снова вернуться к острову. Моряки бросили якоря, чтобы противостоять ветру, но не могли справиться с ним. Возникла необходимость снести стенки королевской каюты на верхней палубе, но никто не осмеливался работать здесь из опасения, что его снесет в море. В этот момент, когда мы с Жилем ле Брюном собирали вещи в личных покоях короля, дверь открыла королева, думая найти здесь своего мужа. Я спросил, что она ищет. Она сказала, что пришла поговорить с королем, чтобы он дал обет Господу или его святым отправиться в паломничество, чтобы Господь спас нас от беды, в которой мы оказались; моряки сказали, что всем нам угрожает опасность утонуть. «Мадам, — сказал я ей, — пообещайте пуститься в путешествие к гробнице святого Николая в Варанжвиле (мощи святого Николая покоятся в итальянском городе Бари. — Ред.), и я не сомневаюсь, что Бог вернет вас во Францию вместе с королем и вашими детьми». — «Я охотно это сделаю, сенешаль, — ответила она, — но у короля такой непростой характер, что, если он узнает, как я дала это обещание, не сообщив ему, он ни за что меня не отпустит».
«Во всяком случае, — сказал я, — вот что вы можете сделать: пообещать, что, если Бог вернет вас во Францию, вы от себя, от короля и трех ваших детей преподнесете кораблик из серебра стоимостью в пять марок. Тогда я гарантирую, что Господь приведет вас во Францию; я сам дал обет святому Николаю, что, если он спасет нас от опасности, которая угрожала нам прошлой ночью, я покину Жуанвиль и босым пойду к его святилищу в Варанжвиле». Королева ответила, что обещает преподнести святому Николаю серебряный кораблик, и попросила меня сделать это от ее имени, на что я ответил, что с удовольствием исполню ее просьбу. Затем она ушла, но отсутствовала недолго. Вскоре она вернулась и сказала: «Святой Николай уже спас нас от беды, потому что ветер стихает».