История Лизи
Шрифт:
– Поздравляю. Это моя сестра Аманда Дебушер.
Клаттербак пожал руку Аманде.
– Рад познакомиться, мисс Дебушер, – потом добавил, обращаясь уже к обеим: – Машину украли со стоянки у торгового центра в Лореле, штат Мэриленд. – Он смотрел на автомобиль, засунув большие пальцы за ремень. – Вы знали, что во Франции «ПТ Круизер» называют le car Jimmy Cagney [122] ?
На Аманду этот факт впечатления не произвел.
– Отпечатки пальцев нашли?
122
автомобиль Джима Кэгни (англ. –
– Ни одного, – ответил Клаттербак. – Все стерто. Плюс тот, кто сидел за рулем, снял стеклянный колпак с лампочки на потолке салона и разбил лампочку. Что вы об этом думаете?
– Я думаю, что выглядит это beaucoup [123] подозрительно, – ответила Аманда.
Клаттербак рассмеялся.
– Да. Но есть и вышедший на пенсию плотник из Делавэра, который будет очень рад возвращению украденного у него автомобиля, даже с разбитой лампочкой под потолком салона.
123
Здесь: слишком (фр.).
– Вы что-нибудь выяснили насчет Джима Дули? – спросила Лизи.
– Скорее Джона Дулина, миссис Лэндон. Родился в Шутерс-Ноб, штат Теннесси. В пять лет с семьей переехал в Нашвилл, потом жил у своих дяди и тети в Маундсвилле, западная Виргиния, после того как его родители и сестра погибли при пожаре зимой 1974-го. Дулину тогда было девять. По официальной версии, причиной пожара стала неисправность электрогирлянды на рождественской елке, но я говорил с ушедшим в отставку детективом, который расследовал то дело. Он сказал, что, возможно, к пожару приложил руку мальчишка. Правда, доказательств не нашли.
Лизи не видела оснований внимательно слушать все остальное, потому что, как бы на самом деле ни звали ее мучителя, он уже не мог вернуться из того места, куда она его отправила. Однако она услышала слова Клаттербака о том, что Дулин провел много лет в закрытой психиатрической клинике в Теннесси, и еще больше укрепилась в мысли, что он встречался там с Гердом Алленом Коулом и заразился навязчивой идеей последнего,
(динг-донг ради фрезий)
как вирусом. У Скотта была одна странная присказка, которую Лизи не понимала, пока не столкнулась с Маккулом/Дули/Дулином. «Некоторым вещам приходится быть правдой, – говорил Скотт, – потому что у них нет другого выбора».
– В любом случае вам нужно остерегаться этого типа, – сказал Клаттербак двум женщинам, – и если он все еще поблизости…
– Или решит отъехать, а потом вдруг вернется, – вставил Боукмен.
Клаттербак кивнул.
– Да, есть и такой вариант. Если он объявится вновь, думаю, нам придется устроить встречу со всеми вашими родственниками, миссис Лэндон… поставить их в известность. Вы согласны?
– Если он объявится вновь, мы обязательно это сделаем, – кивнула Лизи. Говорила она серьезно, даже торжественно, но по пути из города они с Амандой покатывались от хохота – такую реакцию вызвало у них предположение о возможном возвращении Джима Дули.
Следующим утром, за час или два до рассвета, не продрав глаза, волоча ноги, Лизи пошла в ванную, думая лишь о том, чтобы облегчиться, а потом вернуться в постель, и вдруг ей показалось, что она уловила какое-то движение в спальне у себя за спиной. Этого хватило, чтобы она полностью проснулась и обернулась кругом. Никого и ничего. Она взяла полотенце с вешалки у раковины и закрыла им зеркало
Она не сомневалась, что Скотт бы ее понял.
Лето продолжалось, и однажды в витринах нескольких магазинов на Главной улице Касл-Рока Лизи заметила таблички «ШКОЛЬНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ». И почему нет? Половины августа уже как не бывало. Рабочие апартаменты Скотта (за исключением книгозмеи и белого ковра, на котором она дремала) ожидали следующего шага (если, конечно, Лизи действительно его сделала бы: пока она только начала рассматривать возможность продажи дома). Четырнадцатого августа Канти и Рич устроили ежегодную вечеринку «Грезы летней ночи», и Лизи решила основательно надраться «Лонг-айлендским ледяным чаем» Рича, чего не позволяла себе после смерти Скотта. Для начала попросила Рича налить ей двойную порцию, а потом, даже не пригубив напитка, поставила стакан на один из столиков. Подумала, что увидела какое-то движение, то ли что-то отразилось от боковой поверхности самого стакана, то ли плавало в янтарных глубинах. Разумеется, это было полное берьмо, но желание надраться исчезло начисто. По правде говоря, не было у нее уверенности, что она посмеет напиться. Не было у нее уверенности, что она позволит спиртному пробить брешь в ее оборонительных редутах. Потому что если она привлекала внимание длинного мальчика, если он время от времени поглядывал на нее… или даже думал о ней… тогда…
Какая-то ее часть не сомневалась, что все это полнейшая чушь.
Другая не сомневалась в обратном.
Когда август покатился к сентябрю и жара в Новой Англии била все температурные рекорды этого лета, проверяя на прочность сдержанность людей и надежность энергетической системы Северо-Востока, у Лизи появились еще более тревожные симптомы… хотя, за исключением чего-то странного, что она иной раз видела в некоторых отражающих поверхностях, не стоило утверждать наверняка, будто с ней что-то происходит.
Иногда она просыпалась по утрам на час или два раньше обычного, тяжело дыша, вся в поту, хотя кондиционер исправно работал, чувствуя себя точно так же, как в детстве, когда открывала глаза после кошмарного сна: она не сумела вырваться из лап чудища, которое гналось за ней, чудище это сейчас под ее кроватью и в любой момент может ухватить ее за лодыжку холодной бесформенной лапой, а то и за шею, прорвав подушку. При таких вот панических пробуждениях она, прежде чем открыть глаза, шарила руками по простыне, а потом поднимала их к изголовью, чтобы убедиться, абсолютно убедиться, что она… ну, в своей кровати, а не где-то еще. Потому что, если ты однажды растянула эти сухожилия, – иной раз думала она, открывая глаза и с безмерным облегчением, которое не выразить словами, оглядывая свою спальню, – растянуть их в следующий раз будет гораздо проще. И она точно растянула некую группу сухожилий, не так ли? Да. Сначала выдернув Аманду, потом выдернув Дули. Очень даже растянула.
Ей показалось, что после полудюжины таких вот пробуждений, когда она убеждается, что находится там, где ей и положено – в спальне, которую когда-то делила со Скоттом и в которой теперь осталась одна, ситуация должна измениться к лучшему, но этого не произошло. Все становилось только хуже. Она чувствовала себя расшатавшимся зубом в больной десне. А потом, в первый день небывалой жары (и Лизи, конечно же, отметила для себя тот факт, что теперь рекорды била плюсовая температура, совсем как десять лет назад – минусовая, словно уравновешивая друг друга, пусть это могло быть всего лишь совпадением), наконец-то случилось то, чего она боялась.