История Лизи
Шрифт:
Но нет. Дули никуда не делся, она видела его в последних ошметках уходящего света, потому что он ее настигал, буквально летел над тропой, несмотря на черную кровь, которая теперь покрывала рукав от плеча до запястья. Лизи споткнулась о выступающий из земли корень, едва не упала, лишь каким-то чудом удержалась на ногах, прежде всего потому что напомнила себе: если она упадет, Дули через пять секунд окажется на ней. И тогда последним, что она почувствует, будет его жаркое дыхание, последним, что долетит до ее ноздрей, будет аромат окружающих деревьев, меняющихся с наступлением ночи, переходящих в более опасную ипостась, последним, что она услышит, будет безумный
Я слышу его тяжелое дыхание. Я слышу его тяжелое дыхание, потому что он приближается ко мне. Я бегу на пределе скорости (и долго так не протяну), но он все равно бежит быстрее меня. Почему перекрученные яйца не притормаживают его? Почему не притормаживает потеря крови?
Ответ на оба вопроса был прост, чистая логика, ничего больше: они притормаживали. Если бы не перекрученные яйца и потеря крови, он бы ее уже догнал. Лизи бежала на третьей передаче. Попыталась врубить четвертую и не смогла. Вероятно, не было в ней четвертой передачи. За ее спиной шумное и учащенное дыхание Джима Дули становилось все громче, все ближе, и она знала: через минуту, может, меньше, она почувствует, как его пальцы первый раз хватаются за рубашку на спине. Или за ее волосы.
Тропа пошла вверх, тени становились все гуще. Лизи подумала, что наконец-то начинает чуть-чуть отрываться от Дули. Оглянуться она не решалась, но молила Бога, чтобы Аманда не последовала за ними. На холме Нежного сердца, возможно, было безопасно, как и у пруда, но вот в этом лесу о безопасности не могло быть и речи. И главная опасность, конечно же, исходила не от Дули. Теперь она уже слышала слабое, мечтательное позвякивание колокольчика Чаки Гендрона, который Скотт украл в другой жизни и повесил на ветке на вершине следующего подъема.
Лизи увидела впереди более яркий свет, теперь не красновато-оранжевый, а розовое умирающее пламя заката. Оно прорывалось сквозь толщу деревьев. И на тропе стало чуть светлее. Лизи теперь видела ее пологий подъем. За этим подъемом, она помнила, тропа уходила вниз, вилась по еще более густому лесу, прежде чем выходила к большой скале, за которой находился пруд.
«Не смогу добраться туда, – подумала Лизи. Жаркое дыхание с хрипом вырывалось из горла, в боку начало колоть. – Он догонит меня на середине этого подъема».
Ей ответил голос Скотта, вроде бы смешливый, но под смехом на удивление злой. Ты пришла сюда не для этого. Давай, любимая – СОВИСА.
СОВИСА, да. «Энергично поработать, когда сочтешь уместным». Действительно, если не сейчас, то когда? И Лизи принялась штурмовать подъем, мокрые от пота волосы облепили череп, руки работали как поршни. Она набирала полную грудь воздуха, шумно и быстро выдыхала. Она мечтала о сладком привкусе во рту, но последний глоток из пруда она отдала этому безумному долбецу, который преследовал ее, и сейчас во рту стояли только горечь и усталость. Она слышала, как он сокращает разделяющее их расстояние, уже не кричит, экономит силы. В правом ухе пронзительно зазвенело, потом в обоих ушах. И хохотуны смеялись уже гораздо ближе, словно хотели увидеть, как Дули накинется на свою жертву. Она чувствовала, как изменяется аромат деревьев, сладость уступала место чему-то резкому вроде запаха древней хны, которую она и Дарла нашли в ванной бабушки Ди после ее смерти, ядовитый запах, и…
Это не деревья.
Хохотуны разом смолкли. Так что стало слышно шумное дыхание Дули, который изо всех сил бежал за ней, пытаясь свести на нет те несколько футов, что еще их разделяли. И она вдруг подумала о руках Скотта, обхвативших ее, о Скотте, прижимающем ее к своему телу, о шепоте Скотта: «Ш-ш-ш-ш, Лизи. Ради своей жизни и моей, теперь ты должна вести себя тихо».
Она думает: «Он не лежит поперек тропы, как в прошлый раз, когда Скотт пытался добраться до пруда в 2004-м. Сегодня он где-то рядом с тропой, как это было, когда я попала сюда той жутко морозной зимой».
И когда Лизи наконец-то увидела колокольчик, висящий на полусгнившей веревке, в последнем свете уходящего дня, Джим Дули рванул вперед изо всех сил, и она почувствовала, как его пальцы скользнули по рубашке, пытаясь хоть за что-то зацепиться, хотя бы за тесемки бюстгальтера. Ей удалось подавить крик, который уже поднимался из горла, поймать, можно сказать, у самых губ. Собрав остатки сил, она прибавила скорости, но, наверное, ей бы это не помогло, если бы Дули не споткнулся и не упал с криком: «Ах ты, СУКА!» Лизи подумала, что о крике этом он будет сожалеть до конца жизни.
Ждать который, возможно, придется не так уж и долго.
Вновь застенчиво зазвенел колокольчик, висящий на когда-то
(Заказ готов, Лизи! Поторопись!)
Колокольчиковом дереве, которое теперь стало Колокольчиково-Лопатным. Там она и была, лопата Скотта с серебряным штыком. Когда Лизи оставляла ее (следуя мощному интуитивному импульсу, смысл которого поняла только сейчас), Волшебный лес наполнял истерический смех хохотунов. Теперь же в лесу слышалось только ее тяжелое дыхание да ругательства Дули. Длинный мальчик спал (по крайней мере дремал), и крик Дули разбудил его.
Может, все так и было задумано, но легче от этого не становилось. Просыпающийся шепот не таких уж и инородных мыслей в подсознании вселял ужас. Мысли эти напоминали не знающие покоя руки, которые искали расшатанные доски или проверяли, надежна ли крышка, закрывающая колодец. Она вдруг начала вспоминать те кошмары, с которыми сталкивала ее жизнь: два окровавленных зуба, которые однажды увидела на полу в туалете кинотеатра, двух маленьких детей, которые горько плакали, обнимая друг друга, рядом с маленьким магазинчиком, запах мужа, лежащего на смертном одре, не отрывающего от нее горячих глаз, бабушку Ди, умирающую на птичьем дворе, ее подергивающуюся ногу.
Ужасные мысли. Ужасные образы, те, что возвращаются, чтобы пугать тебя ночью, когда луна заходит, лекарства выпиты и время застывает.
Другими словами, дурная кровь. От которой ее отделяли лишь несколько деревьев.
И тут…
В этот почти что идеальный, нескончаемый момент, здесь и теперь.
Жадно хватая ртом воздух, хрипя, с грохочущими в ушах ударами сердца, Лизи наклоняется, чтобы схватиться за лопату с серебряным штыком. Ее руки, которые знали, что нужно делать восемнадцать лет назад, знают свое дело и теперь, хотя голову переполняют образы утрат, боли и рвущего сердце отчаяния. Дули приближается. Лизи слышит его. Он больше не сыплет ругательствами, но она слышит приближение его дыхания. И с ним предстоит сойтись в ближнем бою, более ближнем, чем с Блонди, и пусть у этого безумца огнестрельного оружия нет, если Дули успеет схватить ее, прежде чем ей удастся повернуться…