История любви одного парня
Шрифт:
Д
А
И я никогда не был таким образом снизу, никогда не обхватывал своими ногами чьи– то
бедра, никогда не испытывал такого рода трения и фрикций, и он говорит, что думает обо мне
каждую секунду
да
и говорит, что никогда не испытывал подобного, ему нравится посасывать мою нижнюю
губу, он хочет поставить время на паузу, чтобы мы смогли целоваться вечно
да
а я говорю ему честно, что никогда мне не было так хорошо, как сейчас, и
рот снова, потому что я уверен, это очевидно по тому, как я втянулся. Я – монстр под ним, с
выгибающимися бедрами и руками, как у осьминога повсюду одновременно. Не думаю, что что–
то за всю жизнь было настолько потрясающим.
– Я хочу узнать о тебе все, – говорит он, теперь безумно, его губы двигаются по моей
челюсти, щетина царапает мою шею.
– Я расскажу тебе все.
– Ты мой парень? – спрашивает он, а затем втягивает мою нижнюю губу перед тем, как
рассмеяться над собой, и разве это не самое удивительное, что кто– то говорил мне за всю мою
жизнь?
– Эм, да.
Парень. Да.
– Даже не смотря на то, что я теперь твой парень, я не стану никому об этом рассказывать,
– шепчу я.
– Я знаю.
Его ладонь движется по мне, между нами – боже мой – и по моим спортивным штанам, что
кажется таким невинными и развратным одновременно. Но развратное смывается, когда я
поднимаю на него взгляд и осознаю, что он рассматривает мое лицо с благоговейным страхом.
И я понимаю. Я тоже никогда не делал этого.
Как в тумане, я тоже тянусь вниз. Его глаза закатываются, а потом закрываются.
Это кажется не реальным. Как такое вообще может быть реальным?
Он двигается вперед раз, и еще раз, и это самое потрясающее, что я когда– либо делал…
И даже не слышу шагов или открывания двери, перед тем как слышу смущенное папино
«Ой!» и как захлопывается дверь.
Себастиан спрыгивает с меня, поворачиваясь лицом к стене, его руки прижаты к лицу. В
звенящей тишине, я не совсем понимаю, что произошло.
То есть, понимаю, что произошло, но это было так быстро, что на несколько ударов сердца
мне кажется, что я могу притвориться, будто у нас с ним была общая галлюцинация.
Это очень плохо на многих уровнях. Никаких больше спектаклей с «Мы просто друзья!»
со взрослыми внизу. Теперь мы вовлечены в это, и я получу разнос за это от одного или обоих
своих родителей.
Но без капли сомнения, это намного унизительней для Себастиана.
– Эй, – произношу я.
– Это плохо, – шепчет он. Он не опускает свои руки, не поворачивается
обнажена, целая карта мышц. Я тону в двойственной реакции: головокружение, что у меня теперь
есть сексуальный парень, и ужас, что этот момент может уничтожить все.
– Эй, – снова повторяю я. – Он не станет звонить твоим родителям.
– Это очень плохо.
– Просто иди сюда, хорошо?
Медленно повернувшись, он подходит обратно, опускаясь на кровать и не оборачиваясь на
меня.
Он стонет.
– Твой отец застукал нас.
Мне требуется мгновение, чтобы подыскать лучший ответ, остановившись на:
– Да, но он, наверняка, смущен сильнее, чем мы.
– Сильно сомневаюсь в этом.
Я знал, что он не последует такой линии рассуждений, но стоило попробовать.
– Посмотри на меня.
Спустя десять секунд он выполняет это. Я замечаю, как он смягчается, и облегчение от
этого вызывает во мне желание встать и заколотить в грудь.
– Все хорошо, – шепчу я. – Он не станет никому говорить. Возможно, он просто
поговорит позже со мной.
Он точно поговорит со мной позже.
Побеждено выдохнув, Себастиан закрывает глаза.
– Хорошо.
Я наклоняюсь вперед, и мне кажется он чувствует мое приближение, даже несмотря на
закрытые глаза, потому что его губы подрагивают в сдерживаемой улыбке. Прижавшись своими
губами к его, я предлагаю ему нижнюю, ту, которую он так любит посасывать, и жду его ответа.
Он медленно отвечает. Это не похоже на предыдущий жар, но все по– настоящему.
Я отстраняюсь, встаю и тянусь за его рубашкой.
– Я собираюсь пойти домой.
– А я собираюсь остаться здесь.
Себастиан борется с еще одной улыбкой от смысла этой фразы, а затем я наблюдаю, как на
его лицо медленно наползает маска. Его лоб расслабляется, и яркий свет исходит из его глаз.
Легкая улыбка, которой я научился не доверять, растягивается на его лице.
– Проводишь меня?
***
Папе требуется всего лишь пятнадцать минут, после ухода Себастиана, чтобы зайти в мою
комнату. Его стук неуверенный, практически извиняющийся.
– Входи.
Он шагает внутрь, осторожно закрывая за собой дверь.
Не знаю, должен ли я злиться или раскаиваться, но эта комбинация отправляет
покалывающее ощущение по моей коже.
Папа подходит к моему стулу у стола и садится.
– Во– первых, я должен извиниться, что не постучался в первый раз.