История Натаниэля Хаймана
Шрифт:
Я сходил с ума, мне казалось, что всё это – жуткий сон, что я вдруг оказался где-то за пределами реальности, в пучине сверхъестественности. Боялся ли я этого человека? Пожалуй, да. Но непонятно почему. С недовольным видом я тихо промямлил:
– Опять эти ваши знаки! Что за мерзкие знаки? Вы ответите, наконец, что вам от меня нужно?
Не споря, Натан Хейм спокойно ответил:
– Друг мой сердешный, я очень прошу вашей помощи, но для начала расскажу вам свою историю, всё от А до Я. Позволите присесть?
– Да садитесь уже! – махнув рукой в сторону кресла,
Натан Хейм сбросил с себя дорогое пальто, кажется, оно было от Hugo Boss, причём сшитое на заказ. Пальто прекрасно сидело на нём, гармонируя с лакированными туфлями от Berluti. Я всегда мечтал о таких туфлях, но лишь посматривал на них сквозь магазинную витрину, как на что-то недостижимое и умопомрачительно дорогое.
Господин Хейм задышал часто, прерывисто. Прежде чем начать своё повествование, он попросил:
– Вы не могли бы угостить меня стаканом воды? Я всё-таки торопился на встречу с вами и затратил много энергии. Мне бы отдышаться и утолить жажду, знаете ли…
Я с досадой бросил взгляд на него. Он сидел ровно, выпрямив спину и положив руки на ручки кресла.
– Конечно, – процедил я сквозь злобно стиснутые зубы.
Быстро схватив со стола стеклянный графин с водой, я наполнил стакан до краёв.
– Может, вы ещё чего-то изволите? – как можно вежливее спросил я.
– Хотелось бы ещё подышать свежим воздухом, – деликатным тоном отозвался он. – Не могли бы вы приоткрыть окно?
Меня так и подмывало шарахнуть кулаком по столу, но я сдержался и выполнил просьбу странного посетителя – настежь распахнул створку окна.
Меня трясло от лихорадочного нетерпения, так хотелось скорее услышать объяснения господина Хейма.
Но в кабинете царило молчание.
Заметно было, что мой гость весь погружён в глубокое тягостное раздумье. Я сел на подоконник, закинул голову назад так, что она упёрлась в оконное стекло, и скрестил руки на груди.
Натан Хейм заговорил прерывающимся, тяжёлым, надрывным голосом, словно кто-то сдавливал ему не только горло, но и сердце.
– Жизнь осчастливила меня замечательным подарком – встречей с прекрасной девушкой по имени Авелин Гишар, – немного помолчав, сказал он, – девушкой, которая заставила меня любить рассветы и закаты. На протяжении всей своей жизни я принимал их, как нечто само собой разумеющееся, потому что я думал, что увижу ещё множество рассветов и закатов: десять… сто… тысячу…
Каждая пауза, которую он делал в конце предложения, производила двойственное впечатление. Чувствовалось, что за его словами скрывается боль, тоска и что-то ещё более страшное.
– Ей было двадцать пять, когда мы встретились, – на этих словах лицо Натана Хейма просияло, видимо, он вспоминал первое знакомство с Авелин. – Мой друг и его супруга поспособствовали знакомству с мадемуазель Гишар, пригласив её и меня на совместный ужин. И вот впервые я увидел эту неземную лёгкую женщину в ресторане. Когда она скользила мимо столиков, за ней тянулась золотая теплота, напитывающая всё вокруг кристалликами счастья…
При воспоминании о моментах, связанных с Авелин Гишар, глаза Натана Хейма прямо-таки лучились. Казалось, ведя свой монолог, он видит эту женщину так явственно, что готов протянуть ей руку.
– Думаю, в моём взгляде тогда читалось, что она – моя, что я в один миг сделал её своей. Чёрт возьми, до сих пор ни в одной сказке не было такого поворота, чтобы принц и принцесса столь сильно и навсегда влюбились с первой улыбки, с первого взгляда. Она сидела так близко ко мне, на расстоянии вытянутой руки, а я задыхался, словно обречённый на смерть, терзаемый агонией, ждущий своего последнего часа.
Мсье Хейм говорил задумчиво, но со скрытой страстью. Его длинные пальцы теребили запонку на левом рукаве. «А запонки-то на нём от „Гуччи“! – подумал я, заметив логотип знаменитого бренда. – Выходит, мой посетитель не так-то прост!»
Впрочем, работа журналиста научила меня не только подмечать детали, но и не доверять им. Доводилось мне встречать людей, разодетых в пух и прах и разъезжающих на дорогих автомобилях, а в итоге эти господа оказывались бедняками с кучей долговых обязательств.
– И что же дальше? – с детским нетерпением спросил я.
– Что дальше? – улыбаясь, повторил мой вопрос господин Хейм. – Мне были безразличны блюда, которые приносил официант, я любовался силуэтом Авелин и слушал, как в душе у меня раздаётся тонкий звон. После ужина жена друга сослалась на усталость и лёгкое недомогание, хотя, полагаю, она схитрила, желая не мешать зарождающимся чувствам, и нарочно оставила нас с мадемуазель Гишар наедине. Вскоре и мы с Авелин покинули ресторан и, дожидаясь такси, вдвоём смотрели на острый серп луны, осыпавшей чёрное небо золотыми бликами, похожими на рыбью чешую. Какой это был восхитительный вечер! Я пытался найти предлог, чтобы снова встретиться с Авелин. О, какое это было счастье, когда она согласилась на первое свидание! Я пригласил её позавтракать вместе. Она выбрала маленькую уютную кофейню, в которой иногда читала книги после работы или же в полном одиночестве наблюдала за прохожими. Авелин шутила, говоря, что окошко неприметной кофейни – волшебное, оно показывает увлекательный фильм под названием «Жизнь прохожих».
Мы сидели вдвоём за массивным столиком цвета переспелой вишни, читая лица людей, пробегающих мимо нас, словно страницы книги. Мы рассуждали, какие жизненные следы остались на их глазах, губах, щеках, висках, пытались угадать, кто эти люди, кем они работают, какие у них семьи и увлечения.
Я замирал от счастья, когда Авелин махала мне рукой, выбегая из здания, в котором работала. Мы шли, держась за руки, как юные влюблённые студенты, и люди улыбались при виде нас. День за днём мы ужинали в её любимом ресторане, любуясь закатами, не считая часов и минут, толковали обо всём на свете, а потом я преданно провожал её домой, идя с ней под руку тенистыми аллеями. Она была моим спасением, она заполнила собой мою душу и постепенно сама стала ею.