История Натаниэля Хаймана
Шрифт:
– И прошу простить моё ребячество, – со светлой улыбкой произнёс господин Хейм.
Его поведение вселяло в меня тревогу, хотя внешне он казался спокойным и даже несколько холодным. Голос его теплел, лишь когда он говорил о мадемуазель Гишар – Хейм разбавлял основное повествование описанием её кроткого характера и, судя по его словам, очень милой наружности.
– Её платья чудно обрисовывали тонкую талию, хотя Авелин редко носила их, скрывая свою молодость и свежесть под строгими брючными костюмами. Но и в них она казалась прекрасной и нежной,
Я не хотел обидеть господина Хейма резкой просьбой пропускать моменты, касающиеся внешности Авелин, и продолжал слушать, как он восхищённо описывает красоту возлюбленной.
С трудом пересилив себя, Натан Хейм вдруг переменился в лице и сдавленно произнёс:
– Она предала его.
– Кого? – ошеломлённо спросил я.
Откровенно говоря, такой странный поворот разговора слегка испугал меня. А вдруг у моего визитёра не все дома и он сейчас устроит в редакции буйный дебош? Я осторожно придвинул руку поближе к нефритовой статуэтке в виде спящего льва, которую подарили мне коллеги на прошлый день рождения. Лев тяжёлый, если что, метну его в посетителя.
Но мсье Хейм не собирался бушевать. Он был явно растерян и, видимо, подбирал слова.
– Героиня романа. Она несколько раз предавала своего мужчину, – наконец проговорил он.
Будь я на месте Натана Хейма, мне было бы безразлично, кто и кого предал по сюжету книги – это всего лишь выдумка писателя! Но я вдруг осознал, что моему гостю далеко не безразлично, что творилось на страницах неизвестного мне романа.
Мсье Хейм встал с кресла и принялся медленно ходить по кабинету. Его шаги то затихали, то гулко отдавались у меня в ушах.
– На душе у меня было тревожно. Я чувствовал себя нестерпимо одиноким, и даже среди людей мне казалось, что я один во всём мире. Мне перестали сниться цветные сны, всё вокруг стало раздражать взгляд. Время, в котором было так чертовски хорошо, постепенно уходило, и я покорно ждал, предчувствовал, когда станет мучительно плохо. Казалось, меня ждёт грустный конец, такой же, как в прочитанной мною книге. Я готовил себя к безутешному горю, к скорби о любви, к ужасающей печали – я думал, нет, я был уверен, что Авелин скоро оставит меня.
Рассказчик умолк, и в кабинете воцарилась тоскливая тишина. Как ни странно, она подтолкнула ход моих мыслей, и я быстро спросил:
– Скажите, мсье Хейм, а мадемуазель Гишар дочитала книгу?
Натан Хейм проговорил таинственным шёпотом:
– Вы весьма умны, друг мой. Обожаю толковых людей.
Меня охватила странная гордость, как в детстве, когда хвалили школьные учителя.
– Я не изливал Авелин свою душу и не делился опасениями насчёт наших отношений, – признался Натан Хейм, – дожидался, что она первая поделится впечатлениями от книги, но этого не произошло. Авелин бросила её читать, закрыла на третьей главе, посчитав роман неинтересным и весьма нудным.
Я умолк, не осмеливаясь больше вмешиваться в рассказ гостя, не пытался искать решительные и мудрые слова, не жестикулировал. Выжидал, когда господин Хейм сам перейдёт к подробностям.
– Час за часом и день за днём тревога, преодолевавшая все прочие чувства, наполняла меня, пропитывала, как дождь землю, просачивалась капля за каплей вглубь моего разума и сердца.
Натан Хейм увидел, как дрожат мои губы и нервно дёргается рука. Право, я сам не знал, отчего так происходило. О, я, наверное, вник в его историю и сопереживал ей так сильно, что это выражалось нервным тиком.
Мой гость снова сел в кресло и подпёр щёку рукой.
Осторожно, с невероятным трудом подбирая слова, я спросил:
– Вы делились с мадемуазель Гишар своими переживаниями и мыслями по поводу книги?
– Нет.
– Послушайте, но вы же могли сообщить ей о своих опасениях, о том, что вы чувствуете приближающееся расставание. Как мне кажется, вы оба могли бы…
– Не могли бы, мсье Рууд, – прервал меня господин Хейм. – Не могли бы.
Он окаменел, словно статуя. Я назвал бы эту скульптуру «Человек задумчивый». Лицо его было настолько страдальческим и мертвенно-бледным, что мне стало не по себе.
– Как вы себе это представляете? По-вашему, я должен был признаться Авелин, что меня терзает глупое сомнение, что мы с ней скоро расстанемся из-за того, что я прочитал в книге? Да она бы посчитала меня полоумным! – прерывающимся голосом произнёс Хейм.
Я сделал над собой огромное усилие, чтобы не закричать: «Тогда чего вы от меня хотите, если вам всё не так и не этак?»
Мне пришлось изнывать от непонимания и подавлять нервную дрожь. Кажется, посетитель явно не собирался посвящать меня в подробности своей истории. Благо громкий телефонный звонок прервал наш безнадёжный разговор. Трёхкратное пиликанье словно швырнуло меня с небес на землю, вернуло в реальность.
– Слушаю, – ответил я.
– Передайте трубку Натану Хейму, – завопил на другом конце провода неизвестный голос.
Он звучал, словно голос злодея из фильма ужасов – жуткий, хриплый, сопровождающийся странным эхом, словно говоривший находился в огромном зале со сводчатым потолком.
Меня охватило любопытство. Не разыгрывает ли меня кто-то из знакомых?
– Кто вы? – удивлённо спросил я.
Неизвестный помолчал пару секунду и с невероятной злобой приказал:
– Вам сказано позвать Хейма? Так не умничайте и живо позовите его!
Я протянул трубку Хейму, сказав как можно равнодушнее: «Вас просят к телефону». Думаю, выражение лица всё-таки выдало моё изумление, потому что Хейм посмотрел на меня озабоченно. И не зря: ответом на его «Алло» были лишь короткие гудки. Хейм передал мне трубку со словами:
– Друг мой, вам нездоровится?
Что за дьявольщина! Я отчётливо слышал в трубке устрашающий, словно из преисподней, приказ позвать к телефону Натана Хейма. Однако тот сказал, что на проводе – ни души. Откуда же, чёрт возьми, звучал этот злобный голос?