История Одного Андрогина
Шрифт:
– Не знаю… Супермодель.
– Супермодель? – с более внимательным взглядом говорил доктор, нотируя слова и реакции Натаниэля по данной теме, - Эта супермодель является частью вас самого?
– Являлась.
– Как вы можете охарактеризовать Еву Адамс, как личность?
– Ммм… Не знаю! Сколько я здесь нахожусь?
– Натаниэль, будьте так добры, ответить сначала на мои вопросы. А затем я отвечу на ваши.
– Мне просто интересно. Кто спонсирует мое содержание здесь? Кому я нужен?
– Мистер Уолкотт, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос!
Натаниэль чувствовал все большее давление на свою персону. Он лишь хотел получить ответ на свой вопрос. Его не беспокоили вопросы доктора О’Брайана.
– Что? Что
– Она – это вы? – не скромно спросил доктор О’Брайан.
– Что?
– Она – это вы?
– Ни в коем случае! Она это она! А я это я! – со вздором сказал Натаниэль.
– А как же все то время, которое вы прожили под ее именем? Когда вы выдавали себя за Еву Адамс? Что это значит?
– Это была ее жизнь.
– Ее жизнь?
– Да. – с задумчивым взглядом сказал Натаниэль, - Вы обещали мне сказать, сколько я здесь нахожусь. – пытался он отдалиться от этой темы.
Доктор О’Брайан, судя по его сдержанной реакции, напротив не собирался распространяться на ту тему, которую предлагал ему Натаниэль. Но он, все же, решил сказать ему, посчитав, что для пациента так будет лучше.
– Два месяца. – с неохотой сказал он.
– Два месяца? – переспросил Натаниэль.
– Так точно. Вы прибыли к нам 25 декабря 1996 года.
– Странно. Почему-то, я плохо это помню.
– А перед этим? Вы помните, что было перед этим? Признание Евы Адамс…
– Помню.
– Хорошо. Что еще вы помните из предыдущих событий?
– Ммм… Помню наркологическую клинику. Помню Арин.
– Кто такая Арин?
– Девушка, блондинка. Я познакомился с ней в бильярдном баре в окрестностях Парижа. Это было после наркоклиники.
– Почему вы ее запомнили? Она что-то значила для вас?
– Не знаю. Она хотела затащить меня в постель.
– Но не затащила?
– Да.
– Почему?
– Вы же доктор! Вы мне и скажите! – сказал Натаниэль, вспоминая прошлое.
Он стал медленно рассказывать О’Брайану, как он лишился эрекции. Впервые он заметил это еще тогда, когда жил с Астрид. По старой привычке он обнажился перед зеркалом, чтобы внимать себя, свою грудь, свой пенис. Он постепенно возбуждался и начинал мастурбировать на собственное отражение в зеркале. Но однажды он попросту не почувствовал того прилива крови, который был у него ранее. Сначала он подумал, что это временно. С кем не бывает. Стресс, усталость, алкоголь. Но потом он стал беспокоиться данным фактом. У него не получалось неделю. Не получалось две. Затем шли месяцы. Он понял, что больше не возбуждается на самого себя. Он не возбуждается совсем. И он вспомнил, как когда-то давно врачи говорили Синди, что когда-нибудь он потеряет эрекцию из-за своих гормонов в крови. Процесс его гермафродитизма станет преобладать над всем другим. Он станет подавлять желание. И именно тогда Натаниэль понял, что ему следует вести асексуальный образ жизни. Именно тогда он перестал чувствовать себя Натаниэлем, он потерял ощущение реальности, он потерял все, что связывало его ум с настоящим. Доктор О’Брайан внимательно слушал его. Но больше чем это, Натаниэль не рассказал.
Сейчас его беспокоило то, что он уже здесь как минимум два месяца. Он не хотел быть здесь. Он думал, что не нуждается в поддержке врачей. Но последующие слова доктора О’Брайана не были утешением ни для кого. С каждым сеансом он пытался все больше разобраться в природе Евы Адамс. И пока он наблюдал следующее: Ева Адамс – намеренно вымышленная личность Натаниэля Уолкотта, которая поглотила истинную личность индивида, развиваясь автономно. Таким образом, Ева Адамс – это личность деятельности, которая
Он был намерен держать Натаниэля в клинике столько, сколько того требовало лечение. Случай Натаниэля был для О’Брайана очень важным клиническим исследованием, с которым психиатрия встречалась чуть ли не впервые. Он не считал это банальным раздвоением личности, или расстройством личности. Он видел в случае Натаниэля более глубокие причины. Но Натаниэль ни в какую не хотел открываться доктору. Его бесило то, что тот его так долго здесь держит.
Больной темой для него до сих пор была Синди. Как только доктор начинал поворачивать свой разговор в направлении его матери, Натаниэль тут же замыкался, сопротивлялся, либо сводил все к сарказму. Он говорил, что не собирается распространяться на данную тему. Он здесь не для того, чтобы раскрывать свою душу. Он вообще здесь ни для чего. Доктор попусту тратит свое и его личное время. Тот, кто содержит его здесь за собственные средства – настоящая гнида, пусть он придет и покажет свое лицо. Пусть расскажет, зачем ему все это. Натаниэль становился все более резким и раскованным в плане критики.
Иногда он не сдерживал себя и в полную меру показывал свои негативные эмоции, закатывая агрессивные истерики направленные на О’Брайана. Как правило, после данного ему кололи снотворное и садили в ту же одиночку, где он прибывал большинство своего времени в клинике. Доктор ограничивал общение Натаниэля с остальными пациентами. Лишь иногда он позволял ему гулять по коридорам, или появляться в холле во время обеда или ужина. Но Натаниэль и сам особо не стремился с кем-либо общаться. Вечно в подавленном состоянии от десятков прописанных ему лекарств, он и сам не отказывался побыть наедине. Подумать. Он любил вспоминать в такое время. Он думал о прошлом, обо всем, что лезло ему в голову. И так он пробыл здесь еще полгода. Он постепенно переставал заботиться о времени, которое он проводил здесь.
Ему не переставали делать различные анализы. Тест на гормоны показал преобладающее количество эстрогена в крови. УЗИ и тесты на клеточном уровне лишь подтверждали наличие гермафродитизма у Натаниэля. Все слова о подобном подтверждались. И доктор О’Брайан не переставал удивляться явлению Натаниэля Уолкотта, исследуя его с головы до пят.
Натаниэль ни разу в своей жизни не брил лицо. По сути, кроме как на голове, у него больше нигде не росли волосы. Лишь немного в паховой области. Он до сих пор думал, что так и надо. Что он один такой в Мире. И его невозможно было переубедить в каких-либо ценностях или взглядах. Он был рабом собственной идеи. О’Брайан пытался помочь ему мыслить иначе. Он пытался разоблачить его андрогинный разум. Тот мир, что он построил внутри себя из собственных идеалов бесполости, инфантильности, отрешенности от всего. Он пытался помочь ему прийти к осознанию самого себя. Натаниэль понимал все это. Он понимал, что 7 лет жил под маской Евы Адамс. И его это огорчало. Но даже рухлую крепость он защищал до конца. Он не собирался сдаваться и раскрывать, сокрытое в ней.
Что-то творилось в его голове. Что-то, чего он сам не мог понять до конца. И сидя сам с собой, Натаниэль не нарочно вспоминал моменты из прошлого. И чаще всего ему вспоминалась Синди.
Он сидел на полу, прижавшись своей худой спиной к холодной стене, и обхватив свои колени руками. Он уже несколько дней ни с кем не контактировал, не считая санитара Миллера, который в такие дни приносил еду Натаниэля прямо в палату. Наедине с собой и своим разумом он устремлялся в глубины самого себя.