История одного крестьянина. Том 2
Шрифт:
Я не стану описывать вам все ужасы этой долгой кампании, когда война снова бушевала на обоих берегах Рейна, и не стану рассказывать про взятие Журданом Мангейма и вторжение его войск в Швабию; про вторжение Массена в Граубюнден, завоевание Куара и всей долины Рейна от его истоков у Сен-Готардского перевала до Констанцского озера; про вторжение Лекурба в долину реки Инн и занятие его войсками Энгадины; про то, как французские армии, находившиеся в Неаполе и Дюссельдорфе, как бы протянули через Альпы друг другу руки. Не стану я рассказывать и про то, как Журдан потерпел поражение при Штоккахе и отступил во Франконию; как Массена и Лекурб из долины Инна и из Мюнстера повели генеральное наступление на Форарльберг; как Массена назначили командующим армиями в Швейцарии и на Дунае, а также вспомогательной армией; как были прерваны переговоры в Раштадте, а наши представители Боннье и Робержо убиты австрийскими гусарами, подкараулившими их ночью
Все это хорошо известно! Меня там не было. Другие — те немногие, кто еще остался в живых, — могут рассказать вам о бездонных пропастях в высокогорных Альпах, где шли тогда бои; об узеньких мостах через пропасти, которые приходилось отвоевывать врукопашную; о стремительных потоках, уносивших и мертвых и раненых; о переходах по снегу, через ледники, где раньше бывали лишь орлы. Да, тут есть о чем рассказать, ибо это была великая кампания, — кампания, участников которой вдохновлял республиканский дух! Я же могу поведать вам лишь о том, как к нам в город прибывали обозы; как все госпитали полны были солдат, обмороженных, раненых, изнуренных голодом и усталостью, ибо никогда еще не терпели мы такого недостатка во всем; как после убийства наших представителей австрийскими гусарами тысячи молодых людей, пылая жаждой мести, совсем как в 92-ом и 93-ем годах, отправились на войну.
А пока шли эти тяжелые бои, у нас провели выборы VII года и члена Директории Ревбеля заменили аббатом Сийесом, который целых шесть лет отсиживался в Болоте, а потом — среди интриганов и трусов, заполнявших оба Совета. Впрочем, Сийес даже похвалялся этим. Он говорил: «Другие посылали друг друга на гильотину, а я жил себе да жил». В свое время он произнес два или три блестящих афоризма, которыми восторгалась вся нация, но какой в этом прок, если потом ты так низко пал. Вот вам доказательство того, что ум и сердце не всегда бывают заодно.
Говорили, что у Сийеса есть наготове великолепная конституция, а коль скоро конституция III года уже отслужила свое, решено было сделать его членом Директории в надежде, что он придумает что-нибудь новенькое, — французы ведь любят всякие новшества, а кроме того, они любят оракулов. Сийес же вполне мог сойти за оракула. За свою жизнь я видел пять или шесть таких оракулов, и все они плохо кончили.
После выборов VII года, в которых народ, лишенный прав, уже не участвовал, в оба Совета прошло несколько так называемых патриотов. Вот тут-то впервые появилось имя Люсьена Бонапарта [214] ; у нас уже были Жозеф Бонапарт [215] и Наполеон Бонапарт, — не хватало Люсьена. Подумать только, как повезло Бонапартам, когда Франция завоевала Корсику! У себя на острове они были бы фермерами, чиновниками, мелкими буржуа и почитали бы себя счастливыми, если бы могли сводить концы с концами и имели на пастбище среди скал несколько коз; во Франции же они желали быть председателями Советов, послами, главнокомандующими. Как видно, французы считают, что сами они слишком глупы и не могут быть правителями в своем стране, а потому и приглашают править иноземцев.
214
Люсьен Бонапарт (1775–1840) — второй брат Наполеона I, князь Канино. Бежал с Корсики в 1793 году в Марсель. Председатель Совета пятисот, сыграл активную роль в перевороте 18 брюмера. Стал министром внутренних дол. Поссорившись с Наполеоном, уехал в Италию. В 1805 году был захвачен англичанами, в 1814 году вернулся в Рим.
215
Жозеф Бонапарт — старший брат Наполеона I (1768–1844), адвокат, бежавший с Корсики во Францию; французский посол в Парме, затем в Милане. Неаполитанский король (1806–1808), испанский король (1808–1814). После Ста дней жил в США, одно время — в Англии и в Италии.
Новые члены Советов, вознамерившись разделаться с Директорией, потребовали от нее отчета. Они заставили Трейяра подать в отставку и на его место назначили некоего Гойе. Очень им хотелось заставить уйти и Ларевельера с Мерленом, а на их место посадить своих людей, но оба директора подняли страшный крик: «Вы что, хотите отдать Францию на откуп семейству Бонапартов?» Это помогло им продержаться еще несколько дней. Но против них началась такая травля, что долго выстоять они не смогли, и 18 июня 1799 года оба подали в отставку. Директорами были назначены жирондист Роже Дюко [216] и генерал Мулен [217] , о которых в народе ровным счетом ничего не знали; из старой Директории остался один Баррас, покровитель Бонапарта и позорище нашей республики.
216
Роже
217
Стр. 393. Мулен Жан-Франсуа-Огюст (1752–1810) — французский генерал и политический деятель. Избранный членом Директории (18 июля 1799 г.), он выступил против планов антиреспубликанского переворота. В день 18 брюмера содержался под стражей. Потом служил при Наполеоне.
Всех министров сменили. Теперь у нас Робер Линде ведал финансами, Фуше — полицией, Трейяр — иностранными делами, Камбасерес — юстицией и Бернадотт — военными делами. Эти перемены, происшедшие 30 прериаля, не вызвали никаких волнений, — пусть буржуа дерутся между собой: 18 фрюктидора Директория нанесла удар Советам, теперь Советы нанесли удар Директории. Народ смотрел и ждал своего часа. Ему нужен был только вождь, но коль скоро Мараты, Дантоны и Робеспьеры почили в мире, на первое место выступили солдаты. Если Бонапарт знал об этом, то, наверно, жалел, что уехал в Египет, а военный министр Бернадотт, наверно, ликовал: у этого гасконца были все козыри на руках, ибо якобинцы делали на него ставку.
Шовель, несмотря на свое увлечение прививками, снова стал читать газеты и больше всего возмущался Сийесом: он считал его человеком двуличным, способным пойти на сговор с кем угодно, лишь бы уничтожить республику и провести свою знаменитую конституцию, о которой все говорили, хотя в глаза ее не видели, ибо господин аббат Сийес обсуждал ее только со своими друзьями, заранее зная, что республиканцы все до единого будут против.
Но пока интриганы делили между собою места, а про народ и думать забыли, точно его и не существовало, дела в государстве шли все хуже и хуже. Если бы от этих господ, которые заботились только о своем благе, зависело спасение Франции, ее, наверно, растащили бы по кусочкам наши враги. К счастью, народ, — как всегда в минуты опасности, — был начеку.
Австрийский фельдмаршал Крей нанес такое поражение старику Шереру при Маньяно, что наша Итальянская армия, в которой осталось теперь всего двадцать восемь тысяч человек, вынуждена была отойти за Адду, и там Моро, как истинный патриот, принял над ней командование. Тут на место действия прибыл Суворов с сорока тысячами русских солдат и сорока тысячами австрийцев, которые тоже находились под его командованием. С помощью неожиданного маневра он захватил переход через Адду у Кассано и вынудил Моро оставить Милан и отойти за По, — таким образом три четверти северной Италии оказались в его руках. Моро заранее знал, что так оно и будет, он знал, что двадцативосьмитысячная армия, уже терпевшая поражения и разуверившаяся в себе, не может противостоять восьмидесятитысячной победоносной армии, верящей в своих военачальников. Но он знал также и то, что хороший полководец не может быть на голову разбит, что ему всегда удастся что-то спасти, — что ж, пусть будет хотя бы так. Тем самым он поставил долг и спасение родины выше собственной славы, чего никогда не делал Бонапарт.
Суворов следом за ним перешел По и хотел преследовать его и дальше, но был отброшен. Все итальянцы восстали против нас и осадили наши крепости. Макдональду, отступавшему из Неаполя вдоль побережья с восемнадцатью тысячами человек, грозила встреча с неприятелем, чьи силы вдвое, а то и втрое, превышали его собственные. Моро пошел на соединение с ним, но 28 июня мы узнали, что Суворов после трехдневных боев разбил Макдональда у Треббии, а Моро, воспользовавшись тем, что русские оттянули свои силы, нанес поражение Бельгарду при Кассина-Гросса и затем соединился в окрестностях Генуи с остатками Неаполитанской армии.
Воспользовавшись этим, Сийес, ставший членом Директории, тотчас же сместил Макдональда. Отозвал он и Моро и назначил Жубера, одного из приспешников Бонапарта, командующим Итальянской армией. Дотоле Жубер командовал семнадцатым военным округом. Это был ставленник Сийеса, шпага, на которую тот опирался, чтобы протащить свою конституцию, человек, которого он собирался сделать своей правой рукой. Как генерал он не имел еще большого опыта, и тем не менее Сийес решил послать его в Италию против Суворова, который занял эту страну куда быстрее, чем Бонапарт, и теперь в своих прокламациях, какие мог написать только варвар, угрожал, что пройдет по нашей стране огнем и мечом, явится в Париж и посадит на трон Людовика XVIII. Таким образом, одержи Жубер над ним победу, они с Сийесом могли бы причислить себя к сонму великих: один — как законодатель, другой — как герой республики.