История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
Слова Фили поразили ее в самое сердце злой своей правдой.
— Я бы уехала, только куда?
— Дом по закону принадлежит тебе, как единственной наследнице, и выставить их труда нет. Да ведь их вон сколько! Опять в одну комнатенку полезут, крику на всю Малаховку не оберешься. Начнут буянить, жилплощадь требовать, а где ее возьмешь?
— Что же мне делать?
— А вот! Клавдия тебе деньги за дом отдаст. Деньги у нее есть, сама сказала.
— Какие еще деньги?
— Какие-какие? Бестолковая! — рассердился Филя. — Известно какие — за дом.
— А я где жить буду?
— В Москву поедешь! — потом, после некоторого раздумья, добавил: — К моему брату. Он в Черемушках начальник стройучастка. Там определит тебя куда-нибудь, к делу приучит!
— Дом жалко! — всхлипнула Надя.
Продать дом, где родился и вырос, где каждое бревнышко, каждая половица знакома с детства, жалко, до слез жалко. Но Филя был непреклонен, считая самым лучшим выходом для нее выбранный им план. Он предвидел: в случае если Надя поселится по соседству с «Клаушкой», от скандалов житья не будет обеим. То, что Надя была признана невиновной, тоже в его мнении сыграло немаловажную роль. Он помнил, что сам тогда помогал следователю допрашивать ее, и чувствовал что-то похожее на угрызения совести. Кроме того, он не видел, чем она могла заняться в Малаховке. Филя считал, что для молодежи здоровый дух рабочего коллектива — лучшее воспитание советского человека.
— Уедешь, где тебя не знают, начнешь все сначала. О прошлом напрочь забудь, как и не было. Ты молодая, глядь, и судьбу свою найдешь!
— Дом жалко! — опять вздохнула Надя.
— Заладила Жалко, жалко — теряя терпенье, прикрикнул на нее Филя. — Жалко, знаешь, где? У пчелки, а пчелка на елке! Себя жалей!
Надя опустила голову и смотрела, как по половице нахально шагал большой черный таракан.
Ты «Капитанскую дочь» читала? От такого неожиданного перехода она с недоуменьем посмотрела на него.
— В школе проходили, а что?
— А то! Что там написано? «Береги честь смолоду»! Вот что там написано, поняла?
Надя промолчала. Сказать было нечего, слов этих она не помнила и честь свою не уберегла, — прославилась на всю Малаховку. Теперь впору бежать без оглядки.
— Ну, так решай! Не тяни резину!
— Я решила.
Через три дня Надя закончила свои дела в Малаховке. Получила паспорт, оформила продажу дома, получила в сберкассе деньги и взяла у Фили письмо для брата в Москву… А в дороге все вспоминала: откуда ей помнилось такое название «Черемушки»? И, уже подъезжая к Москве, вспомнила «Да ведь это Манька Лошадь говорила: «лагерь там был, ОЛП № 3 Спецстрой МВД, и/я 175/3, где она срок «тянула» — и еще вспомнила, что называла тогда начальника лагеря, капитана Ганелина, который им «гужеваться» давал, а два опера, Сафонов и Леонор, гады!
На многие годы сохранила Надя теплую благодарность к рыжему капитану Филимону Матвеевичу, так верно определившему ее место под солнцем.
Брат Фили оказался полной противоположностью ему. Высокий, плечистый здоровяк с обветренным и загорелым лицом. Раза два, пока читал письмо, он взглянул с любопытством на Надю из-под темных густых бровей и закончил читать совершенно с другим выраженьем лица. Хмыкнул, покрутил головой, свернул письмо и засунул в карман спецовки.
— Работать будешь? Или так, шаляй-валяй? — и, не дожидаясь ответа, обратился к женщине в спецовке и грязных сапогах:
— Ну-ка, Галка, быстро мне Аню давай, с четвертого…
— Какую? — нехотя спросила женщина. Ей, видно, не хотелось уходить из конторы, где она удобно уселась на подоконнике с алюминиевой кружкой и бубликом.
— Бригадира плиточниц — вот какую!
— Сидоренко, что ли?
— Да, Сидоренку, да пошевеливайся быстрее, нечего здесь прохлаждаться!
Женщина недовольно фыркнула и не спеша слезла с подоконника, а затем так же спокойно выплыла из конторы.
— Работнички! — зло произнес он ей вслед. — Как там наш Филимон, все воюет со шпаной?
Но Надя не успела ответить на его вопрос: в комнату ввалились мужчины, все в спецовках, у некоторых на голове были каски. Они направились прямо к столу Степана Матвеевича и стали что-то горячо требовать, кого-то ругать и даже угрожать, при этом все нещадно дымили и не стеснялись в выраженьях. Из их шумной брани Надя ничего не поняла и только узнала, что Степан Матвеевич обязан доставать, писать, обеспечивать и еще много чего делать. Тут пришла та женщина, Галка, и привела с собой другую, помоложе и очень хорошенькую, тоже с платком на голове до самых бровей. Совсем как повязывались девушки из горячих цехов и на погрузке кирпича на кирпичном заводе. От ее такой знакомой внешности Надя почувствовала себя покойно и на месте.
— Звали, Степан Матвеевич? — продвигаясь к столу и расталкивая мужчин, спросила она.
— Вот, Аня, возьмешь к себе девушку! — приказал Степан Матвеевич.
— На что она мне? — с ходу возмутилась Аня. — Она что, плиточница? Ты плитку класть можешь? — обратилась она к Наде.
Надя не совсем поняла, о какой плитке идет речь, и покачала головой.
— Нет!
— Мне плиточницы нужны, плитку класть некому. Сама целую неделю кладу! — раздраженно воскликнула она.
— И клади! За то тебе деньги платят!
Мужчины засмеялись, наперебой забалагурили:
— Подумаешь, академик! Сама плитку кладет! Артистку эксплуатируют!
— Возьми, возьми красивую девушку, у тебя в бригаде такой нет, одни рожи!
— Ну, будет, кончайте базар! — гаркнул Степан Матвеевич. — Иди и Алене скажи, чтоб к вечеру в общежитие устроила, ей жить негде.
— Еще чего! — взвилась Аня. — Может, ее к нам четвертой запихнуть?
Мужчины, уже повалившие было к двери, остановились и с интересом прислушивались к перепалке, но, не выдержав, со смехом загоготали:
— К нам ее в общагу давай, к нам! Мы не обидим!
Аня посмотрела на них и неожиданно рассмеялась:
— Ну и охламоны! — и совсем уже по-доброму сказала: — Ладно уж, как-нибудь устроимся!
— Ты, Сидоренко, к Тоне ее поставь, скажи, я велел, пусть обучает ее. Не боги горшки обжигают!
Бригада плиточниц, куда определили подсобницей Надю, работала по отделке жилых домов нового квартала Черемушки. Очень хотелось ей спросить, где здесь находился, а может, и сейчас находится лагерь с зеками. Но не у кого было. Большинство девушек бригады были из соседних Москве городов и деревень и, конечно, знать не могли.